Книга Петра
Шрифт:
– Ну так ты, дедуль, выйди и подожди, а потом на байдарке нас догоните, а молнии поддадут вам газку для скорости.
Никто из сидевших в кузове не заступился за меня, а, напротив, вопреки человеческой гуманности, начали упрекать меня. Одна из женщин заявила, что одной смерти за сегодня уже было место случиться и своими действиями я теперь хочу всех здесь погубить. Спорить с ними было бессмысленно, да и перекричать поднявшийся бунт тоже не имело никакого смысла, поэтому, оставив все свои жалкие попытки, я сел на свое место и просто смотрел на то, как удаляется наша машина от того самого уже ветхого старого дома с будкой во дворе. От привычных улиц и переулков. От спокойной и размеренной жизни.
Наш путь до убежища длился еще около двух часов, после чего машина заехала в лес и остановилась среди кучи идентичных. Затем мы вышли, и сержант сказал всем следовать за ним. Пройдя еще метров сто, мы увидели одну-единственную заброшенную хижину. Как потом выяснилось, это и был вход в убежище.
Глава 2
Ник
В его ушах стоял беспорядочный хриплый гул от ветра, поглощающий в себя все звуки улицы. Возле бедер по линии воды проносились сорванные ветром ветви деревьев, которые течение быстро уносило куда-то вдаль. Холодная мутная вода, пропитавшая его одежду от ботинок до кончиков куртки, пускала дрожь по телу и сулила в скором времени получить озноб и переохлаждение. Хотя назад он и не оглядывался, но прекрасно понимал, что действовать надо стремительно, и если машина еще не завелась, то этот момент может наступить прямо сейчас. Будут ли его ждать все те люди, которым он помог не остаться тут навечно, он не знал. Но прекрасно смог убедиться, участвуя в гражданской войне на Украине, что у большинства людей собственная жизнь превыше всего.
Искренне он любил четвероногих братьев и относился к ним с заботой. В том, что он в будущем станет кинологом, он не сомневался с самого детства. Однажды в его юном возрасте, когда он едва успел окончить начальную школу, Ник, возвращаясь из магазина с пакетом продуктов, услышал в овраге жалобное скуление, сопровождающееся издевательским смехом. Подойдя к краю оврага, заросшего небольшим березовиком, он разглядел, как обездвиженная, привязанная к дереву дворняжка с кровавыми пятнами на шерсти получает один удар за другим. Сопротивляться она уже не могла и, прижав уши, смотрела лишь на того, кто, предвкушая ожидаемое ликование и веселье своих товарищей, заносит очередной удар. Он не смог выдержать и трех секунд этих издевательств. Весь его мальчишеский страх куда-то ушел, и осталась только агрессия, заставляющая забыть обо всем. Разогнавшись на крутом склоне оврага, он обрушился на них ударами ног и кулаков. Он дрался изо всех сил, он отталкивал и ругал их, сопротивлялся ударам и чувствовал, как силы начинают уходить. Затем раздались голоса взрослых, проходящих мимо, и все замерли, испугавшись, что они могли услышать их крики. За это время Ник успел развязать веревку и проводить глазами пса, почувствовавшего свободу, сорвавшегося с места и бегущего из последних сил как можно дальше от этих безжалостных людей. Взрослые прошли мимо, и толпа подростков со свирепым взглядом уставилась на него. В то время как из его носа текла кровь, дыхание перехватало от ударов ног по животу, а порванная совсем новая куртка обещала отцовского ремня, с его лица ни на секунду не спадала добродушная улыбка от спасения беззащитной дворняжки.
Перебирая ногами, он шел к цели. Штакетник после недавней покраски выглядел новым, но только издалека. Ник попробовал одну планку, затем другую, пока не нашел немного пошатанную и, приставив ногу к забору, надавил. Доска хрустнула, и в заборе появилась зияющая дыра. Кое-как удержавшись на ногах и не поддавшись течению, он проскользнул во двор. Его цель была уже совсем рядом, всего в десяти шагах, когда на секунду умолкший бушующий ветер дал ему понять, что время кончилось. Обернувшись, он проводил глазами транспортную военную машину, отправляющуюся куда-то в западном направлении. Ник вытер капли дождя с лица и двинулся дальше. Тем катализом, двигающим его, вопреки всему, в одном направлении и ни секунду не заставляющим усомниться в выборе своего решения, была картина перед его глазами, где собака, отчаянно сопротивляющаяся водному нашествию, боролась за свою жизнь, перебирая всеми четырьмя лапами на натянутой железной цепи. В то же время на крыше будки три промокших с головы до лап комочка тревожно поскуливали, высунув свои головы вперед, к тонущей матери.
Ник добрался до будки в тот момент, когда собака уже начала захлебываться. Одной рукой он схватил цепь, второй отжал пружинную защелку на ошейнике и попытался перехватить ее. Но собака была напугана и вела себя непредсказуемо. Он все же попытался ухватиться за нее и едва успел отдернуть руку от огромной пасти. Сзади что-то ударило, и его повело. Кое-как он успел схватиться за край будки, чтобы не поддаться течению и не поплыть вслед за собакой. Ей он помочь уже ничем не мог, но со щенятами дела обстояли куда лучше, потому как, будучи совсем недавно рожденными, они были чуть больше двух кулаков и с легкостью могли поместиться внутри его куртки.
В породах он разбирался хорошо и не мог ошибаться. Аляскинские маламуты – заключил он, засовывая последнего, третьего щенка. Правая нога начинала неметь. Тело пробирала дрожь. Отсюда нужно было срочно выбираться. Каждая минута сулила ему онемение конечностей и последующее превращение в неподвижный окоченевший предмет, который уносило течение той необузданной и разгневанной силой природы, набирающей все больше и больше свои обороты.
Свет в доме, находящемся возле будки, был выключен. Исходя из того, что хозяин до сих пор не вышел на собачий лай, даже не показался, наверняка отсутствовал дома. Несколько глухих ударов Ника в дверь эту теорию быстро доказали. Железные решетки на всех окнах первого этажа, как и дверное плотное металлическое полотно, крайне усложняли задачу попасть в сухое помещение и хотя бы немного обсохнуть и отогреться. Оглядевшись по сторонам, Ник приметил оторвавшийся пролет забора, застрявший между гаражом и домом. Перетащив его, он быстро приставил доски к стене дома. Осторожно поставив ногу на верхнюю прожилину, он уцепился за край крыши. Подтянувшись, переложил тело на шиферное покрытие, по которому добрался до незащищенного окна. От хлесткого удара стекло разлетелось и осколки посыпались вниз.
Вытащив щенят, он сразу стал снимать мокрую одежду и растирать ноги. Тут же вывернул все попавшиеся на глаза комоды и разворошил шкафы. Здесь была мужская и женская одежда, детская и подростковая. Дом принадлежал явно не тем людям, кто в чем-то нуждался. К счастью, хозяин не сильно отличался от него размерами и всего на немного был шире в талии. Одним из найденных ремней он затянул новую куртку по пояс, благодаря чему теперь мог полноценно использовать две руки. Полотенцем обтер щенят и засунул их обратно под куртку. Переодел свои кроссовки на найденные резиновые сапоги и, не теряя ни минуты, снова вылез из окна.
Глава 3
Ким
Его глаза, совсем без жизненной энергии, с абсолютной пустотой во взгляде, где разве что находилась отрешенность и безразличность, пересчитывали ступеньки, по которым он медленно поднимался на крышу. Почему его так тянуло туда, он никогда не понимал, но проводил здесь кучу свободного времени, когда скука одолевала его и ему так хотелось остаться недосягаемым. Мир всегда не понимал его, впрочем, как и он – все то, что происходило вокруг. Тяжелая железная дверь легко поддалась, и он ступил на черную, покрытую мастикой крышу. Сегодня его тянуло сюда как никогда, и он, как завороженный, ступал шаг за шагом, хотя нескончаемые потоки разбушевавшейся бури своими завихрениями неумолимо били ему в лицо, а каждый новый порыв мог стать тем единственным и последним испытанием, которые так часто появлялись в его жизни. Дождь продолжал обливать его холодным душем, но намертво вцепившиеся в парапет руки даже не думали отпустить его хотя бы на секунду. Если бы кто-нибудь видел его из любых соседних домов, наверняка бы подумал о спятившем человеке или позабытом манекене, потому как в здравом уме сейчас здесь бы не решился находиться ни один живой человек.
Ким не был одним из тех, кто решился бы закончить свою жизнь вот так, даже если и понимал, что сейчас он сбился со своего пути и другого выхода просто нет. Не был он и любителем острых ощущений, после которых мог с гордостью рассказать своим друзьям о том, как рискнул и остался победителем. Их у него просто не было. Он сам отказался от них, выбрав одиночество и замкнутость. Сейчас они ему были просто необходимы. Если бы всю его жизнь можно было представить как высокий небоскреб, в который он все это время кропотливо закладывал кирпичик за кирпичиком, то в настоящее время это выглядело бы как обветшавшее накренившееся здание, с разрушенными безжизненными этажами. Но он не был каким-то манекеном из полистирола или стеклопластика, как могло показаться при первом взгляде на него. Крепкий коренастый мужчина, спасавший жизни каждый день и не боявшийся опасностей и трудностей, – вот как его характеризовали коллеги. Но мало кто из них замечал, как тяжело ему давалась в последнее время борьба с самим собой. И он был не из тех людей, кто бы это показывал.
Последние недели он приходил сюда довольно часто, когда чувство грусти и отчаяния брало над ним верх. Здесь он успокаивался, смотрел на небо и на улицы, на тихие умиротворяющие закаты с синеющим убаюкивающим куполом и оживленную борьбу тьмы и света, сопровождающуюся появлением разнообразных звуков природы по утрам.
Стоя и смотря на то, как вода затапливает все большие территории на улицах, перед ним проносилась вся его жизнь. Беспорядочные отрывки врывались в его сознание тяжелыми воспоминаниями. Почему-то именно сейчас картина из раннего детства вместо столба воды и ураганного ветра стояла у него перед глазами. В ней толпа людей, все в черном, глаза опущены, направлены вниз. Вниз опускают гроб. Крышка закрыта, и это означает, что того человека, которого он так сильно любил, он больше никогда не увидит. Тот день он запомнил на долгие годы. Ведь именно с того самого дня его жизнь переломилась в корне и снова. Его отца не стало, и спустя несколько месяцев он все больше начал замечать, что его мать перестает быть сама собой. Потом появились шприцы. Ему было чуть больше десяти, когда он перестал верить в Бога. Затем пропала и надежда.