Книга странствий
Шрифт:
Это и в самом деле объясняло многие проявления работы мозга. Только далеко не все. С какими, например, инстинктами могла установиться временная связь (предполагающая прошлый опыт), когда человек впервые совершал какие-либо новые действия: учился ездить на велосипеде, бежал по незнакомой пересечённой местности, осваивал балетный этюд или балансировал на канате?
На ковре два борца. Мгновенные перехваты, броски, обманные движения, стремительные перемены поз. Великое многообразие действий, каждое из которых имеет сиюсекундную цель: захват, подножку, уход. Кто же подсказал эту цель? Ведь сознание явно не участвует в каждой мелочи схватки, оно просто не поспевает
А как угадывает мозг, какие мышцы надо срочно включить, чтоб удержать в равновесии человека, поскользнувшегося на льду? Осваивающего незнакомое сложное движение - в воде ли, на земле или в воздухе?
Исследователи называли свою тему очень точно: двигательная задача. Как её решает мозг в каждом конкретном случае, можно было только гадать. И записывать, фиксировать все видимые движения человека при решении поставленной задачи. Этим и занимались сотрудники Бернштейна в нескольких его лабораториях.
Сам Павлов прекрасно понимал, что его работами положено только начало. На одной из своих знаменитых сред, когда сотрудники, специально собираясь, обменивались идеями, он как-то говорил: "...Когда обезьяна строит вышку, чтобы достать плод, то это условным рефлексом назвать нельзя. Это есть случай образования знаний, уловление нормальной связи вещей..." Павлов ещё не знал (а если бы узнал, то очень бы расстроился), что вскоре после смерти его имя превратят в икону, а одновременно - в дубину, которой будут бить всех, кто думает хоть чуть иначе и продвинулся вперёд. У советской империи был один вождь, одна идеология, один признанный лидер в каждой науке.
А что же Николай Александрович? Была война и голод в эвакуации, возобновление работы в Москве, быстрое написание книги "О построении движений". Его даже торопили: книга была подспорьем и для врачей, восстанавливающих навыки движения у раненых. Книга вышла в 47 году, в следующем году профессор Бернштейн стал за неё лауреатом Сталинской премии. Открывались замечательные перспективы новых исследований, но уже маячила на горизонте дикая и страшная кампания по борьбе с безродными космополитами. Сначала появились наглые ругательные статьи в специальных журналах, а потом этот визгливый хор коллег весомо поддержала газета "Правда" - в те года авторитет в последней инстанции, после её хулы можно было ожидать даже ареста. Суть обвинения проста: Бернштейн порочит достижения Павлова и "расшаркивается перед многими буржуазными учёными". Перед тем, как выгнать изо всех лабораторий, профессора Бернштейна ещё всячески шельмовали на коллегиальных собраниях. Мне очень запомнился его рассказ о наивной девочке - аспирантке; не в силах понять, что происходит, она выступила и со слезами на глазах сказала:
– Вы, наверное, так ругаете Николая Александровича, потому что думаете, что он еврей, да?
И в зале засмеялись даже самые матёрые хулители, вчера ещё являвшие почтение и преданность. Директор одного из институтов, где была лаборатория Бернштейна, лично разбивал молотком стеклянные таблички на дверях. А очень многие при встрече больше не здоровались, а то и шмыгали на другую сторону улицы. Один из друзей Бернштейна как-то раз ему сказал, ища согласия, что время наступило - кошмарное. На что Николай Александрович ему решительно и непреклонно возразил: "Что вы, время - замечательное: все люди - как в проявитель опущены: сразу видно, кто есть кто!"
Отовсюду изгнанный, он несколько лет жил тем, что делал рефераты иностранной научной периодики - благо, знал языки. После наступило время нищенской пенсии. Весь этот период -полный провал в перечне его публикаций. Но думать ему никто не мог помешать. Кто-то из приятелей, встретив его как-то на улице, спросил: вы до сих пор нигде не работаете? Что вы, ответил Николай Александрович, я всё время работаю, я просто до сих пор нигде не служу.
Если верить классической формуле, что вся русская литература вышла из гоголевской "Шинели", то всё советское естествознание тех лет проистекало по сюжету "Герасима и Муму". В угоду взбалмошной идиотке-барыне (а точней её бесчисленной челяди) немые учёные топили своё самое заветное: картину мироздания, представления о жизни, научную свою честь, достоинство профессии, идеи и мысли.
Естествоиспытатели всего мира познавали мозг тем более интенсивно, что стремительно совершенствовались инструменты и приборы познания. А ни один всадник, как заметил некогда поэт, не может нестись на скачках быстрее своей лошади. Двигалась вперёд техника, это приносило новую аппаратуру и дарило новые возможности. Уже записывались биотоки мозга, это сильно продвинуло понимание его работы; тонкие электроды вживлялись подопытным животным в разные отделы мозга, и искусственное их возбуждение приносило новые знания о функциях этих отделов. Уже изучалась деятельность отдельных нервных клеток и целых структур. Шло вовсю инструментальное познание, а вместе с тем копились факты, вытекающие из новых опытов.
Когда ещё только начиналась запись биотоков мозга, скептики сравнивали это с той несвязной разноголосицей, которую произвели бы все телефонные разговоры большого города, попади они все вместе в одну отводную трубку. Но если представить себе, что в определённом настроении большая часть жителей одновременно станет напевать один и тот же мотив, то его уже возможно будет выделить из общего шума. У мозга такое состояние существует. Слившиеся, одинаковые волны заполняют у спокойного, ни на что не нацелившего внимание мозга многие нервные провода. Нейроны сразу нескольких областей сливают голоса в едином колебательном хоре. Мозг на что-либо обращает внимание хор замолкает. Это альфа-ритм, признак спокойствия.
А теперь обратимся к кошке (обезьяне, собаке, крысе), спокойно сидящей в клетке. От головы её тянутся тонкие проводки, и по экрану прибора чётко пляшут волны альфа-ритма, то есть кошку ничего не беспокоит. Вспышка света! Альфа-ритм немедленно исчез. Ещё одна. Вторая. Третья. Снова появляются волны альфа-ритма: кошка успокоилась, вспышки ей ничем не угрожают и уже более не интересуют. Вспышка изменилась -стала чуть ярче или темнее. Или изменился промежуток времени между двумя вспышками. Меняли размер, цвет, положение в пространстве источника света - на каждое изменение следовала настороженная реакция, а после нескольких повторов животное успокаивалось.
Эту историю рассказал мне человек, некогда чудом уцелевший в немецком концлагере. Однажды их вывели долбить лёд на старом аэродроме, и несколько сот пленных оказались на опушке леса под охраной двух пулемётчиков, вскоре задремавших на своих вышках. Вышки стояли на узкой заснеженной поляне, отделявшей работавших от леса. Часовые спали, не реагируя на стук сотен ломов о лёд, покрывавший бетонную площадку аэродрома. Двое молча переглянулись и поползли через поляну. Часовые спали, но в разнобой ударов вклинился новый звук. Друзья этих двоих, зачарованно глядя то на них, то на вышки, машинально начали бить ломами в такт. Часовые проснулись мгновенно, вернуться невредимым успел только один из беглецов.