Книга вина
Шрифт:
Участники беседы:
Плутарх и другие
1. Рассматривался вопрос, почему старики предпочитают несмешанное вино. Некоторые указывали на то, что старческий организм содержит мало тепла, разогревается с трудом и поэтому требует большей крепости смешения. Но это суждение представилось мне общим и поверхностным, а потому и недостаточным для раскрытия истинной причины явления. Действительно, то же самое происходит и с другими органами чувств, которые становятся у стариков менее восприимчивыми к раздражениям и различению качеств, если воздействие не будет достаточно сильным. Причина такого состояния – расслабленность: то, что утратило собственное напряжение, нуждается во внешнем толчке. Поэтому во вкусовых ощущениях старики предпочитают остроту; то же самое относится и к их обонянию, для которого более приятны несмешанные ароматические запахи; осязание стариков не так чувствительно к боли, и они без больших страданий переносят раны; нечто подобное наблюдается и в слухе: музыканты, старея, пользуются более высокой и резкой тональностью, как бы пробуждая слуховой орган ударом напряженного голоса. Ибо как железу придает режущую силу закалка, так дыхание сообщает чувствительность телу; когда же оно ослабевает, слуховой орган становится тупым и бездеятельным и нуждается в сильном толчке извне, каковой может дать несмешанное вино.
Вслед за «диетологией» Плутарх обращается к обширной теме механизмов воздействия вина на пирующего. Можно утверждать, что он перебирает все классические «подразделы» этого вопроса: вино как сила, развязывающая язык, символическое и медицинское значение венков на головах пирующих, реакция на вино мужчин и женщин. В рассуждениях Плутарха видно влияние античной медицины и особенно натурфилософских представлений о природных противоположностях, которые определяют бытие телесных вещей. По мнению автора, рассказ о взаимодействии таких противоположных начал, как теплота и холод, влага и сухость, оказывается удачным способом объяснить особенности воздействия вина на разные типы людей.
Книга третья
На какой-то застольной встрече, Сосий Сенекион, поэт Симонид заметил что один из гостей сидит в молчании, ни с кем не разговаривая. «Уважаемый, – обратился к нему Симонид, – если ты глуп, то поступаешь умно, но если умен, то поступаешь глупо». И Гераклит сказал: «Невежество надо скрывать». Но нелегко сделать это в веселом застолье:
Сила вина несказанна: оно и умнейшего громкоПеть и безмерно смеяться и даже плясать заставляет;Часто внушает и слово такое, которое лучше бБыло сберечь про себя.Поэт здесь, как мне кажется, косвенно указал и на разницу в степенях опьянения: пение, смех и пляска свойственны умеренно выпившему; а болтать, о чем не следовало, – признак перепившего и пьяницы. Поэтому и Платон находит, что за вином более всего обнаруживается нрав людей, и Гомер, говоря
но за стол пригласить свойДруга не мог,очевидно, имеет в виду, что вино развязывает язык. Ведь совместная еда и питье сами по себе не создают знакомства; но так как выпивка влечет за собой откровенную разговорчивость, вследствие чего раскрывается много такого, что иначе оставалось бы скрытым, то совместная выпивка помогает лучше узнать друг друга. Поэтому есть основание возразить Эзопу: «Каких это окон ты, чудак, доискиваешься, через которые люди могли бы видеть помыслы друг у друга? Ведь вино показывает каждого таким, каков он есть, и никому не позволяет оставаться спокойно за прикрытием притворства и лживости, воздвигнутым в защиту от воспитывающего закона». Вот и пригодится несмешанное вино и Эзопу, и Платону, и всякому нуждающемуся в изобличении кого-либо. Но те, кто не стремится испытывать и разоблачать друг друга, а ищут только дружеского общения, выбирают для осуждения при своих встречах такие вопросы, которые дурное в душе отводят, а доброе и мусическое поощряют и с помощью филологии предоставляют ему выход в свойственные ему луга и пастбища. Я и приготовил для тебя эту третью декаду застольных собеседований, начинающуюся с исследования о венках.
Вопрос I
Надо ли за вином возлагать на себя цветочные венки
Участники беседы:
Аммоний, Плутарх, Эратон, Трифон
1. Да, зашла как-то речь и о венках: было это в Афинах на симпосии у музыканта Эратона, который совершил жертвоприношение Музам и пригласил по этому случаю много гостей. После обеда были принесены для раздачи гостям разнообразные венки, и тут у Аммония вызвало насмешку то, что некоторые из нас вместо лавровых венков возложили на себя розовые. Он сказал, что цветочные венки приличествуют более женщинам и играющим девушкам, чем собранию мужей, преданных философии и музыке: «Удивляет меня и наш Эратон, который так чуждается хроматизма в мелодиях и строго осудил прекрасного Агатона, впервые, как говорят, допустившего эту пестроту в трагедию при постановке своих „Мисийцев“, а сам, видите, каким пестрым цветочным разнообразием наполнил наш симпосий: чрезмерную изысканность и потворство чувственности в слуховых ощущениях он отвергает, а в зрительных и обонятельных как бы открывает для нее другой доступ к душе, и при этом заставляет венок служить наслаждению, а не благочестию. Да и запах благовонного масла превосходит запах этих цветов, полузавядших при сплетении. Но для наслаждений, не связанных с какой-либо жизненной потребностью, и нет места на симпосиуме философствующих мужей. Так, если кто-либо из приглашенных на обед приведет с собой своего друга, то ему, согласно доброму обычаю, будет оказан такой же любезный прием, как и остальным гостям; так дружественно был принят, например, Аристодем, которого Сократ привел к Агатону. Но если кто явится по собственному почину, то перед ним надо закрыть дверь. Подобным же образом удовольствия от еды и питья, вызванные самой природой и сопутствующие удовлетворению естественных потребностей, допустимы, а все остальные мы должны отвергнуть как незваных и нежелательных гостей».
2. Смущенные этой речью Аммония, некоторые мало знающие его молодые люди стали потихоньку снимать свои венки. Но я, понимая, что Аммоний поставил этот вопрос ради упражнения и исследования, обратился к врачу Трифону: «Итак, тебе, дорогой друг, приходится или отложить вместе со мной этот
ярко пылающий цветом роз благовонных венок,или объяснить, как ты это уже и делал не раз, чем полезен пьющему вино и цветочный венок». Мои слова подхватил и Эратон: «Что ж, значит, решено не допускать никакого удовольствия без соответствующего полезного взноса с его стороны? То есть, наслаждаясь, мы будем недовольны, если не получим за это какой-то платы? Есть основание сдержанно относиться к мирре и пурпурному убранству вследствие дороговизны этих „коварных тканей и благовоний“, по слову Варвара, но отечественные цветы и душистые растения столь же просты и доступны, как и древесные плоды. Не глупо ли те дары природы, которые приятны на вкус, срывать и отведывать, а теми, которые приятны своей окраской и запахом, пренебрегать, если к их приятности не присоединяется сверх того что-нибудь полезное! Мне кажется, что если природа ничего не создала бесцельно, как и вы говорите, то все, что не приносит другой пользы, создано именно ради доставляемого им удовольствия. Обрати внимание на то, что листья у деревьев служат для защиты плодов и для того, чтобы дерево легче переносило смены жары и холода, а цветы не приносят никакой пользы помимо того, что радуют наше обоняние и зрение, испуская удивительный запах и представляя неподражаемое разнообразие красок. Поэтому лишенное листьев дерево тяжело страдает, и это лишение для него равно сильно болезненной ране и безобразному увечью; это относится не только к лавру, о котором говорит Эмпедокл:
Лавра живую листву не дерзай своевольно похитить;надо щадить листву для всех деревьев и не обезображивать их, чтобы украсить себя награбленным у них достоянием. Отнятие же цветов можно уподобить плодосбору, и оно нисколько не вредит; а если не снять их своевременно, то они увядают и осыпаются. Варвары одеваются в шкуры овец вместо того, чтобы пользоваться их шерстью; так и те, кто сплетает венки из листьев, а не из цветов, на мой взгляд, неразумно используют деревья. Таковы мои соображения, предназначенные для продавщиц венков. Я не грамматик и не могу припомнить, в каких поэмах говорится об увенчании победителей в священных играх цветочными венками; вот разве только о том, что Музам посвящается венок из роз, я читал, помнится, у Сапфо, где она обращается к какой-то неученой и чуждой Музам женщине:
Ты умрешь и в землебудешь лежать……роз пиэрийских тыНе знавала душой…Но послушаем и Трифона, не приведет ли он нам какого-либо подтверждения и со стороны врачебной науки».
3. Взяв слово после этого, Трифон сказал, что древние отнюдь не оставили вопрос без внимания, широко применяя растения как лекарства: «Подтверждается это тем, что еще и ныне тирийцы приносят Агенориду, а магнесийцы Хирону, считающимся основоположниками врачевания, жертвы от первин корешков и трав, которыми они лечили больных. А Дионис был признан врачевателем не только потому, что изобрел вино, могущественное и сладостное лекарство, но и потому, что научил почитать плющ, как умеряющий силу вина, и увенчивать им вакхантов, чтобы своей прохладностью он противодействовал чрезмерно разгорячающему опьянению. Показывают и некоторые названия, как внимательно древние наблюдали свойства растений: („орешник“) была названа так по той причине, что ее тяжелый дух погружает в глубокий сон тех, кто под ней расположится; наркисс притупляет нервы и вызывает тяжелое оцепенение; поэтому Софокл назвал его „древним увенчанием великих богов“, то есть богов подземных. Говорят, что и „рута“ получила название по своей особой способности: вследствие своей теплоты она сушит и свертывает семя, и особенно вредна для беременных. Некоторые полагают, что и аметист (предположительно дикий сельдерей) помогает от опьянения, как и одноименный с ним камень. Но они ошибаются; в обоих случаях название дано по цвету: листья этого растения имеют цвет водянистого, сильно разбавленного вина. Очень много можно было бы указать и других растений, которым их свойства доставили название; но достаточно и приведенных примеров, чтобы показать заботу и многоопытность наших предков в том, что касается возложения венков за винной чашей. Ведь когда вино, и особенно несмешанное, охватит голову и поразит органы чувств, то человек приходит в смятение, а источаемые цветами запахи удивительно помогают против этого, ограждая от опьянения голову как некий акрополь; при этом горячие цветы мягко расширяют поры, давая выход винным парам, а прохладные слегка подталкивают эти испарения: таково действие венка из фиалок и роз; и то и другое оказывает стягивающее действие, и запах такого венка успокаивает головную боль. Кипр, шафран и баккарида вызывают у выпивших лишнее спокойный сон, так как обладают легким испарением, благотворно действующим против телесных недомоганий, вызываемых опьянением, приносящим успокоение и безболезненно рассеивающим явления похмелья. А запахи некоторых цветов поднимаются вверх, окутывают мозг, расчищают поры органов чувств, растворяют своей теплотой соки без резкого потрясения, и мозг, по своей природе прохладный, несколько согревается. Именно поэтому цветочные венки, надеваемые на шею, назвали „гипотимидами“, т. е. „посылающими снизу свой запах“, а приготовляемым из цветов душистым маслом умащали грудь. Свидетельствует об этом Алкей в таких словах:
Пусть же миррой побьютголову мне,много страдавшую,И седины груди.При этом душистые испарения силою теплоты устремляются в мозг, воспринимаемые обонянием. Ведь не потому назвали надеваемые на шею венки гипотимидами, что местопребыванием духа считали сердце (ибо тогда им более подходило название эпитимид), но, как я и сказал, имея в виду восхождение испарений. И нет основания удивляться, что душистые испарения венков имеют такую силу: ведь говорят, что даже тень тиса убивает заснувших под нею людей, когда дерево находится в полном цвету. Источаемый маком запах таков, что бывали случаи, когда собиравшие без необходимой предосторожности сок этого растения лишались сознания. А вот трава, называемая , oбладает тем свойством, что достаточно коснуться ее рукой, а в некоторых случаях даже только взглянуть на нее, чтобы избавиться от икоты; говорят, что она полезна также для овец и коз, и ее высевают близ хлевов. Роза получила свое название вследствие испускаемого ею обильного потока душистого испарения: по этой же причине она быстро увядает. По своим внутренним свойствам она прохлаждает, а по внешнему виду огненно-красная, и это естественно: присущая ей слабая огненность расцветает на поверхности, выталкиваемая внутренней холодностью».
Вопрос II
Горяч или холоден по своей природе плющ
Участники беседы:
Плутарх, Аммоний, Эратон, Трифон
1. Мы похвалили Трифона, а Аммоний, улыбаясь, сказал, что такую цветистую и содержательную речь не годится раздергивать возражениями словно неудачно сплетенный венок: «Только плющу, на мой взгляд, не следует приписывать прохладность, которая позволяет ему приглушать действие несмешанного вина. Он огнист и горяч, и его плод, примешанный к вину, делает его более опьяняющим и вносящим смятение своей воспламененностью. Оторванный побег плюща искривляется, как будто попал в огонь. Снег, обычно в течение нескольких дней остающийся на других растениях, очень быстро сходит с плюща, а чаще и сразу исчезает, растаяв от теплоты плюща. А главное подтверждение этой теплоты мы находим в том, что рассказывает Феофраст. Александр поручил Гарпалу насадить в садах Вавилонии эллинские деревья, и среди них, ввиду тамошнего палящего жара, преимущественно деревья с густой листвой, образующие тенистые рощи. И вот единственным растением, которого вавилонская земля не принимала, был плющ, который погибал и засыхал, несмотря на все старания Гарпала: будучи сам горячим, он не мог вступить в надлежащее смешение с горячей почвой и отвергал ее. Ибо избыточность губит отличительные качества: противоположное устремляется преимущественно к противоположному: холодное теплолюбиво, а горячее хладолюбиво. Поэтому в гористых местностях, подверженных ветрам и снегам, произрастают деревья смолистые, пригодные для факелов, особенно сосны и ели. А помимо того, дорогой Трифон, холодные деревья теряют листья от холода, лишаясь и того слабого тепла, которое им присуще, а олива, лавр и кипарис всегда остаются зелеными, сохраняя свою маслянистость и тепло: таков же и плющ. Поэтому благодетельный Дионис дал нам плющ не как защиту против опьянения и не как врага вину – ведь это он несмешанное вино назвал , а себя самого Метимнейским. Нет, но подобно тому как винопийцы за неимением виноградного напитка обращаются к ячменному, а иные делают и яблочное и финиковое вино, так и Дионис, желая и зимой иметь венок из виноградной лозы и видя, что она в эту пору лишена листьев, удовлетворился по сходству венком из плюща. И действительно, побеги плюща так же причудливо вьются, меняя направление своего роста, его листья так же мягки и беспорядочно рассыпаны вокруг ветвей, а главное, его кисти так похожи на плотные и уже темнеющие гроздья винограда, что он всем своим видом подобен виноградной лозе. И даже если плющ чем-то помогает пьющим вино, то мы, скорее, скажем, что он своей теплотой раскрывает поры и тем способствует перевариванию вина, – чтобы ради тебя, Трифон, оставить Диониса врачевателем».