Книга вина
Шрифт:
отведи изысканного Эратосфена, у которого есть такой стих:
И глубоко оросил легкие чистым вином;но вот Еврипид прямо говорит:
Вино, пройдя сквозь легких преграждение,показывая себя более проницательным, чем Эрасистрат: он понял, что легкие содержат полости и пронизаны порами, через которые они пропускают жидкость. Ведь для вывода дыхания нет нужды в этих отверстиях, и легкие снабжены ими, уподобляясь ситу, только ради жидкостей и того, что проскальзывает вместе с ними. Легким, друг мой, не в меньшей мере, чем желудку, подходит пропускать ячменную крупу и муку. Ведь и желудок у нас не гладкий и скользкий, как полагают некоторые, а
Удовольствуемся этими свидетельствами. Но в пользу Платона говорит также и непосредственное наблюдение: при ранениях трахеи питье не проходит, а выливается из раны наружу струей, показывая, что естественный канал прохождения пресечен, хотя пищевод остался не затронутым раной. Кроме того, все мы знаем, что при заболевании легких возникает жесточайшая жажда, вызываемая, наряду с местным воспалением, сухостью, избытком теплоты или какой-либо другой причиной. Но еще более веским подтверждением является то, что у тех животных, которые либо не имеют легких, либо имеют лишь их ничтожный зачаток, вовсе нет потребности в питье: каждому органу присуща особая, связанная с его деятельностью потребность и влечение, а у тех животных, которые лишены этого органа, нет ни его деятельности, ни соответствующего влечения. Таким образом, мочевой пузырь мог бы оказаться совершенно излишним, если допустить, что пищевод вместе с твердой пищей воспринимает и передает в брюшные органы также и жидкости: в этом случае не было бы надобности в особом пути для выделения отбросов жидкой пищи, а достаточно было бы одного общего для тех и других, подобно тому как на корабле одно отверстие служит для спуска трюмной воды со всем, что в ней находится. Но в действительности существуют в отдельности пузырь и кишечник, к одному идет путь от легких, к другому от пищевода и желудка, и то, что в них поступает, разделяется уже при самом глотании. Поэтому в жидких выделениях не обнаруживается никаких следов сухих ни по цвету, ни по запаху, тогда как если бы они смешивались во внутренностях, то было бы естественно, чтобы они имели общие признаки, а не отцеживались бы столь различными. Да и камни в кишечнике никогда не образуются, а ведь следовало бы ожидать, чтобы это в нем происходило так же, как в мочевом пузыре, если бы в него поступало из желудка все, что человек пьет.
Можно предположить, что желудок извлекает из трахеи некоторое количество влаги, необходимое для размягчения твердой пищи и расходуемое на это без остатка; а легкие, распределив и дыхание и влагу по всем нуждающимся в этом органах, остаток выделяют в пузырь. Такое объяснение представляется более вероятным, чем мнение опровергающих Платона. Уловить здесь истину очень трудно, и не следовало так самонадеянно выступать против великого и прославленного философа в таком трудном вопросе, заключающем в себе столько противоречивого».
Вопрос III
Почему лучшим оказывается вино из средней части бочки, масло из верхней, мед из нижней
Участники беседы:
Алексион, Плутарх и другие
1. Мой тесть Алексион с насмешкой отзывался о совете Гесиода щедро расходовать вино, начиная и заканчивая бочку, и бережно, когда вино в ней на среднем уровне. «Кому неизвестно, – говорил он, – что лучшее вино находится в средней части бочки, лучшее масло – в верхней, а лучший мед – в нижней. А Гесиод советует сберегать вино в средней части бочки, пока оно не испортится, когда будет уже на исходе». Закончив на этом речь о Гесиоде, мы обратимся к исследованию причин такого различия.
2. Вопрос о меде не вызвал у нас больших затруднений – общепонятно, можно сказать, что легчайшее во всяком веществе является таковым вследствие своей разреженности, а плотное и сплошное, опускаясь под действием тяжести, вытесняет вверх более тонкое и легкое; и если перевернуть сосуд, то спустя малое время каждая из этих частей займет свое место – одна опустится, другая поднимется.
3. В части, касающейся масла, вопрос вызвал серьезное обсуждение. Один из участников беседы сказал, что портит масло в нижней части сосуда придонный осадок, вызывающий помутнение, и в верхней части оно не становится лучше, а только оказывается относительно лучшим по сравнению с остальной частью, так как дальше отстоит от вредного осадка. Другой указывал на плотность масла, которая делает его несмешиваемым: оно не допускает в себя никакой другой жидкости иначе как при сильном встряхивании, разбавляющем его целостность. Не дает оно смешения и воздуху вследствие тонкости и сплошного смыкания своих частиц, так что воздух, не получая возобладания, не может и вызвать порчу. Это, однако, встречало некоторое противоречие в наблюдениях Аристотеля, который говорит, что масло в неполном сосуде приобретает более приятный запах и вообще улучшается; причину этого он приписывает действию воздуха, который проникает в неполный сосуд в большем количестве и имеет большую силу.
4. «Нельзя ли заключить отсюда, – сказал я, – что одна и та же способность воздуха полезна маслу и вредит вину? Старение вину полезно, а маслу вредно, и вот действие старения и устраняет воздух: ведь охлаждаемое воздухом сохраняет свежесть, а лишенное доступа воздуха быстро старится и дряхлеет. Вот почему находящееся сверху вино хуже остального, а масло лучше: одно от старения приходит в лучшее состояние, другое в худшее».
Завершают примеры из «Застольных бесед» рассуждения Плутарха о том, правильно ли поступали древние, проводя важнейшие совещания за едой и питьем. Точка зрения автора опирается на уже знакомую нам традицию понимать вино как силу, которая растворяет сердце человека и побуждает его к искренности. Здравое употребление вина приводило не к браваде и утрате чувства реальности, но к возможности говорить открыто и прямо даже по поводу самых деликатных тем. Правильная организация симпосия и в этом случае только приносит пользу.
Вопрос IX
О том, что проводить совещания за едой и питьем было в обычае у греков так же, как и у персов
Участники беседы:
Главкий и другие
На обеде, которым нас угощал Никострат, зашла речь о делах, намеченных к обсуждению в афинском народном собрании. Тут кто-то сказал: «Граждане, уж не подражаем ли мы персидскому обычаю, поднимая за вином деловые вопросы?» «В такой же мере и греческому, – отозвался на это Главкий. – Ведь грек, а не кто другой, сказал:
Сытое брюхо всегда в размышлениях трудных подмога.А о греках, под предводительством Агамемнона осаждающих Трою, говорится:
И когда питием и пищею глад утолили,Старец меж оными первый слагать помышления начал —Нестор, который и посоветовал царю созвать это пиршественное совещание военачальников:
Пир для старейшин устрой,и далее:
Собранным многим, того ты послушайся, кто между нимиЛучший совет присоветует.Поэтому именно за винной чашей проходят должностные совещания у тех племен Греции, которые обладают наилучшим государственным устройством и были привержены к старинному укладу. Таковы были у критян так называемые андрии, у спартанцев фидитии, имевшие характер тайных совещаний аристократической верхушки, а также у нас, как я полагаю, пританей и фесмофетей [62] , недалеко отстоит от этого у Платона ночное собрание, в котором участвуют наиболее опытные в государственных делах люди и на рассмотрение которого отсылаются самые важные и сложные дела. А те, кто
62
Фидитии – «совместные трапезы», андрии – «мужские трапезы», фесмосеты – законодатели, пританеи – помещения для встреч и торжественных обедов дежурных афинских правителей в классическую эпоху.