Книга воздуха и теней

Грубер Майкл

Он понимает, в чем суть, и восклицает: он что, хочет, чтобы я написал эту пьесу? Я говорю: да, кузен, его лордство граф приказывает вам. Но У. Ш. отвечает, что это неслыханное дело. Ты знаешь, что король распустил «Блэкфрайарз», разогнал нашу труппу даже за легкий намек против Шотландии там, где сказано о Эдуарде Втором. Так что же он сделает за пьесу, где с пренебрежением говорится о великой Елизавете и самой протестантской церкви? Кровавую кашу! Я верю, что ты тут ни при чем, парень, это все происки моих врагов.

Тут я немного забеспокоился, мой лорд, потому что видел, что он вот-вот разгадает нашу хитрость. Но я говорю, нет, сэр, это по приказу самого графа. Подумайте: вот почему лорд Вини подошел ко мне, а не к

вам и ни к кому другому. Мы со всех сторон окружены шпионами, нельзя, чтобы поняли, что он пришел от графа. Пьесу нужно написать тайно, только я буду знать, а потом граф уговорит короля позволить эту пьесу. Ведь его величество человек робкий, он хотел бы сокрушить пуритан, но не осмеливается, по крайней мере сейчас. Поскольку эта задуманная пьеса всего лишь часть гораздо большего плана, на который нужно много времени, чтобы был испанский брак, новые епископы, новые законы против тайных собраний пуритан, облегчение для папистов. Говоря все это, я вглядывался в его лицо, но не смог прочесть ничего. Он спрашивает, почему король должен выказывать расположение к папистам, которые едва не убили его в году пятом? И я отвечаю, а почему он должен отдать своего сына им, которые платят Гаю Фоксу вознаграждение? Это политика, кузен, и никому из нас ее не понять, просто нужно делать то, что приказывают сверху. Но в одном можно быть уверенным, чтобы править церковью, королю нужны свои епископы, а он ближе к папистам, чем к пуританам. Он говорит, нет, я все равно не могу поверить в это, и тогда я достаю из-за пазухи письмо с печатью лорда Рочестера и говорю, вот, этому вы поверите, и даю ему письмо. Он читает его, и потом говорит, мой лорд желает, чтобы я написал к Рождеству. Спрашиваю, можете вы сделать к этому времени? Да, говорит он, только сначала мне нужно кое-что закончить, маленькую пьесу о Новом Свете, о кораблекрушении, волшебных островах, и боцман там будет тоже, совсем немного осталось. А потом я могу начать это, может, Бог сохранит нам жизнь. С этими словами он крестится, и я тоже, а сам думаю, теперь, сэр, ты попался.

Потом его озабоченное лицо внезапно проясняется. Он улыбается и говорит, ты обещал показать мне, как работает арифметика в новом стиле, никак не может вспомнить нужного слова, я подсказываю ему: алгоритм. Вот-вот, говорит он, записывает слово в свою записную книжку и спрашивает, на каком языке это. Я говорю, мой учитель сказал, что по-арабски, и он несколько раз повторяет слово. И мы начинаем изучать арифметику. Мне кажется, мой лорд, что мы должны действовать быстрее и как следует работать головой, если хотим поймать этого человека. Поскольку я никогда не встречал никого, кто умеет так скрывать свои мысли от других людей. М-р Барбедж играет свою роль на сцене, но, когда слезает с нее, он обыкновенный Дик, но этот Шекспир играет так, что, мне кажется, никто не может понять, какой на самом деле человек скрывается за его игрой.

Со всем моим почтением к вашему лордству, пусть Господь поразит всех врагов истиной религии.

Из Лондона 26 января 1610 Ричард Брейсгедл.

12

Крозетти сотни раз допрашивали полицейские, но это всегда были близкие родственники. Теперь выяснилось, что лгать чужим гораздо легче, тем более если они обращаются с тобой вежливо. Все собрались в гостиной, детектив Мюррей сидел в кресле, детектив Фернандес стоял с блокнотом в руках, Крозетти занял другое кресло, обитое потертым голубым бархатом. Стол накрыли для кофе, Мэри Пег разлила его и благоразумно удалилась. За спиной Крозетти висела большая картина маслом, созданная на основе фотографии: лейтенант Крозетти, героический полицейский в синей форме, увешанной медалями, в окружении своих детей.

Ведя допрос, копы время от времени мельком взглядывали на эту икону; чувствовалось, что грубости с их стороны можно не опасаться. В любом случае, если не

считать соучастия в присвоении имущества Сидни Глейзера (рукопись Брейсгедла), предъявить Крозетти было нечего, а на этом факте полицейские не стали заострять внимание. Они задавали обычные вопросы о Булстроуде, потому что обнаружили в его записной книжке имя Крозетти и никак не могли оставить это без внимания. Ролли их интересовала мало. Правда, сообщение об ее исчезновении пробудило их любопытство, но оно тут же угасло, едва Крозетти рассказал о письме из Лондона. Покинуть страну — не преступление. У Крозетти хватило ума не высказывать своего мнения об убийстве профессора. Разговор занял двадцать минут (часть времени ушла на воспоминания о покойном лейтенанте Крозетти), а потом они отбыли в весьма радужном настроении, особенно для детективов, расследующих дело об убийстве.

Совсем иное дело — когда копом становится твоя сестра. Сорок минут спустя прибыла Патти Долан, и Крозетти говорил с ней совсем иначе. Убедив Патти в том, что является лишь второстепенной фигурой в жизни жертвы, он спросил:

— Ну, и что вы там у себя об этом думаете?

Он имел в виду ее товарищей-копов, но, спрашивая, бросил быстрый взгляд на мать.

— Ну, что он был британец и гей, — ответила Патти. — Считается, что убийство совершено на сексуальной почве.

— Сомневаюсь.

— У тебя что, был секс с ним? — спросила старшая сестра. — Ты осведомлен обо всех его вкусах?

— Нет, с чего ты взяла? Просто когда я его увидел, то подумал: вот Патти он бы понравился. Он толстый, лысый и все время потел…

Это, безусловно, был намек на Джерри Долана, ее мужа. Дети в семье Крозетти не считали зазорным обсуждать физические недостатки своих близких. Патти Долан, пока росла, достаточно натерпелась от этого. Приземистая женщина с грубоватыми чертами лица, она сильно смахивала на портрет своего папы: те же черные волосы, но материнские голубые глаза.

— Кто бы говорил, — сказала она и привычным движением попыталась ткнуть Крозетти в живот.

Он отпихнул ее руку.

— Нет, серьезно. Думаю, тебе известно, что несколько лет назад профессора обманули, всучив ему подделку. Там были замешаны большие деньги. Ну, он и отыгрался, оценивая рукопись. Это свидетельствует о плохом характере.

— Что вполне может распространяться и на его сексуальную жизнь. О чем ты, собственно, хочешь сказать?

— Сам не знаю, — ответил Крозетти. — Но что-то тут не так. Он обманывает меня и скрывается в Англию. Кэролайн Ролли ломает свою жизнь и тоже сбегает в Англию. Или, по крайней мере, так она пишет в письме. Булстроуд возвращается, его пытают и убивают. При нем нашли рукопись?

— Не знаю. Не я веду это дело.

— Ну, если она пропала, вот вам и мотив.

— Сколько она стоит?

— Трудно сказать. Фанни говорит, на аукционе можно получить тысяч пятьдесят.

Детектив Долан вскинула бровь и оттопырила нижнюю губу.

— Большие деньги.

— Это ничто по сравнению с настоящей ценой.

— Что ты имеешь в виду?

Крозетти посмотрел на мать.

— Рассказать ей?

— Если не хочешь, чтобы она выбила из тебя признание, — ответила Мэри Пег.

Крозетти рассказал о том, что им известно и к чему, предположительно, ведет письмо Брейсгедла.

— Ты веришь в это? — спросила Патти у матери.

— Не знаю. Фанни говорит, что оригинал, который у нас есть, действительно относится к семнадцатому столетию. Значит, не исключено, что и письмо Брейсгедла тоже. Может, где-то лежит неизвестная рукопись пьесы, спрятанная Уильямом Шекспиром. Возможно, Булстроуд узнал о ней. В Англии он мог рассказать кому-то об этом, а слух мог дойти до тех, кто готов убить человека за деньги.

— Слишком много «возможного», ма. Мне не нравится, что Алли угодил в самую гущу событий, приведших к жестокому убийству. И что он связан с исчезнувшей женщиной.