Книга встреч
Шрифт:
И это ещё не всё. Возвращаюсь в Питер счастливый, умиротворённый: не столько оттого, что беду от тёщи отвёл, сколько оттого, что молился всей душой и был услышан. Это впервые со мной такое! Удивительно! За окном лето: смотрю, улыбаясь, как мимо проносятся коттеджи наших первых богачей… Думаю: Бог с ними, с богачами, а вот строителям этих дач можно позавидовать — работа на природе, понятная, интересная, и деньги за неё платят… А у меня-то… И ведь не просил ни о чём, не молился, но приехал в город, не успел домой прийти, как мне встречается знакомый и предлагает: «Бросай ты свою работу, иди с нами коттеджи строить!» И все эти тяжёлые 90-е годы мы с семьёй прожили спокойно: новая работа кормила исправно. Вот с тех-то пор мы с Мариной и уцепились за зелёную юбку матушки Ксении — так и идём по жизни…
В жизни чего только не пришлось вынести… Вот дочка младшая у нас умирала… Онкология… Лежала в реанимации, и никто нам ничего утешительного не говорил. Всё, конец! Что делать? Как всегда — идём ко Ксении. Цветы купили для Матушки… Стоим, молимся — но не словами: какие там могут быть слова? Душой говорим. И ведь что такое поход на Смоленское? Стоишь там, в часовне, на душе и боль, и отчаяние — а всё равно сердцу тепло, и чувствуешь, что рады тебе, и уходить не хочется… Возвращаемся домой: куда делась тревога? Всё спокойно, надежда тверда… И надежда не посрамила: Маша вышла из больницы.
— Мне предстояла операция, — рассказывает Марина. — Врачи сказали: или решайся, или оставишь детей сиротами. Ну, решилась… А для операции-то деньги нужны! А денег нет. Просто нет, и всё! Я сама не своя, а Саша мне говорит: «Да ты ко Ксении сходи!» И я сразу как-то успокоилась, пошла на Смоленское, помолилась… Иду опять к врачам: «У меня нету денег! У нас трое детей…» И вдруг зав. отделением мне говорит: «Ну ладно, а 150 рублей у вас найдётся на шприцы?» И сделали всё безплатно! Как за такое благодарить?
— Обо всём не расскажешь, — говорит Александр. — Но вот что случилось не с нами, а с нашим знакомым. Он попал к сектантам. И крепко там увяз, и не просто рядовым прихожанином был, а пост какой-то занимал немаловажный… А человек-то хороший! Мы любили его и всегда молились матушке Ксении, чтобы вывела его на верный путь. И что же вышло? Сектанты его сами выгнали! Он занимался искусственным мрамором — реставрировал дворцы, музеи, храмы… Вот пригласили его с бригадой поработать в одном храме… Сектанты узнали об этом и выставили ультиматум: «Или уходи из секты, или откажись от заказа! Как ты смеешь работать на этих еретиков!» Подумал наш знакомый: как отказаться от заказа? На нём же бригада, людям деньги нужно зарабатывать! И ушёл из секты. И больше к ним не вернулся. А недавно мы узнали, что его бригаду пригласили реставрировать Ксеньину часовню! Это ли не ответ на наши молитвы?
А бывает, что и не приветит Ксения. Я тоже хотел поработать в её часовне, договорился обо всём, отпуск взял посреди зимы… Ждал-ждал вызова — не дождался, всё сорвалось! Не пустила меня Матушка. Почему? Стало быть, есть за что…
Вы поймите: Ксения Блаженная — это человек, рядом с нами со всеми живущий, это не машина для исполнения желаний: ткнул на кнопку — и получил заказ! Нет… Тут только любовью всё делается. Я замечал: придёшь, бывало, на Смоленское без особой просьбы — просто пообщаться молитвенно с Матушкой… Постоишь, приложишься к могилке, прочтёшь акафист… Возвращаешься обратно, и в душе такое чувство, будто произошло что-то очень важное! Что? Трудно сказать, невозможно сказать… Но это «что-то» бывает важнее иной исполненной просьбы. И такая радость: чувствуешь, что вот она, Матушка, рядом, не забывает тебя, привет передаёт. Нет, это не фантазия, не воображение, — это живое, тёплое чувство. Те, кто любит всё объяснять по-житейски, — те любому чуду найдут объяснение. Помню, говорил с товарищем по работе: делились друг с другом своими мечтами… Потом предлагаю ему: давай на Смоленское сходим — может, Матушка поможет нам?.. Он с недоверием, но согласился… В течение года большая часть его желаний исполнились! Я ему говорю: «Ну теперь-то ты веришь?» А он усмехается и начинает всё объяснять простыми житейскими причинами… Да ведь причины причинами, а жизнь могла повернуться совсем иначе — и ни одно желание не исполнилось бы!.. Нет, всегда надо замечать ответ на свою молитву, а заметив, — благодарить. Вот, цветы к часовне принести… Мы тут решили: что зимой простые цветы нести, — они же погибнут тотчас. Давай купим цветок в горшке! Так и сделали — теперь и стоит наш цветок возле могилки…
ЧАСТЬ II.
Всё-таки, беседы со священниками — это главная обязанность для сотрудников нашей редакции. Колесишь по области, из деревни в деревню, отыскивая никому в городе не известные храмы, знакомясь с батюшками не прославленными, не «раскрученными» (простите уже за такое словцо), — и не без удивления убеждаешься, что нынешний сельский поп — он зачастую и бодрее, и умнее (да, да…), и глубже, и искреннее, и живее, и речистее своего столичного собрата, — пусть столичный и по телевидению выступал, и массу «духовных чад» имеет, и порою даже «старцем» величается… И вот вам для примера — не старец, не оратор, не вождь, не трибун, а…
1. …ПРОСТО СЕЛЬСКИЙ БАТЮШКА
Говорит настоятель церкви во имя св. Архистратига Михаила в деревне Бегуницы о. Леонид Трофимук.
…Вот вы спрашиваете, как люди 60-х годов рождения, воспитанные в неверующих семьях, становятся священниками? Да, это вопрос…
Прежде чем стать батюшкой, надо сперва ещё к Богу прийти. Как это происходит? Ну, со мной ясно: я был крещён во младенчестве. Приехала к моим родителям бабушка поздравить их с новорожденным — со мной то есть — и спрашивает: «А крестить-то вы его собираетесь?» — «Возможно, когда-нибудь… Потом… Попозже…» — «Не попозже, а сейчас! Пока не крестите, я отсюда не уеду!» И понесли меня крестить. Нет, это не здесь происходило, не в Бегуницах, а в Рождествене — я из тех мест родом. Знаете тамошний храм во имя Рождества Богородицы? Вот это и есть моя родная церковь! Зима, мороз лютый, родители убиваются: как это меня, такого маленького, будут в холодном храме в холодную воду опускать… А ничего, всё очень хорошо вышло: крестили меня в особом таком домике возле храма, в крестилке так называемой: растопили там большущую русскую печь, нагрели воды, отца выставили в коридор, чтобы не мешал, и совершили обряд честь по чести. Отец в коридоре чуть не умер от волнения… Он на юридический факультет в ту пору поступал, был кандидатом в члены партии… Естественно, потом ни о какой церкви в семье речи не было, и рос я нормальным советским безбожником.
А как начал приходить к вере? Это для меня самого такая тайна, да и никому о себе этого не понять… Я заметил: кто бы что ни говорил о том, как он впервые уверовал в Бога, — всё это будет не правдой… Не полной правдой, точнее… Первый Божий призыв тих и почти не слышен, не остаётся в сознании… Но душа его уже ухватила, уже встрепенулась, хотя ум продолжает пребывать в прежнем качестве. А я уверен: наш брат приходит к Богу, когда за него кто-то начинает крепко молиться: или кто-то из ныне живущих, или предки на небесах… Господь не будет насильно толкать человека к вере, а вот по чьей-то просьбе, по молитве — это пожалуйста; даст душе первый толчок и посмотрит на реакцию: ага, встрепенулась душа, значит, можно ещё раз…
Короче, впервые я надел крест в армии. Просто захотелось его надеть — и всё. Без объяснений. И все мои сопризывники тоже в то же время стали носить кресты. Помню, едем на дембель, зашли в вагон, кительки расстегнули, а какая-то пассажирка нос сморщила: «Ой, смотрите-ка, кресты нацепили!..» (Это я вроде как впервые подвергся гонению за Христа). Что бы на моём месте сказал в ответ любой 20-летний парень? — да ляпнул бы что-то грубое, чтобы замолчала надолго… А я почему-то ничего не сказал — и сам удивился тому. Не хотелось говорить худого, хотелось ответить по-доброму, но ничего доброго о кресте православном я тогда ещё не знал — потому и смолчал.
Но знать хотелось! Дома перерыл всю родительскую библиотеку, искал ответ на вопрос: Кто же такой Христос? Чего только не начитался… Тьфу, противно вспоминать. Добрался до ПСС В.И. Ленина — от отца мне осталось, — нашёл там работы на тему «Коммунизм и религия»; думаю, стану исходить из противного: где Ильич что ругает, там, стало быть, добро и скрыто… И какое же разочарование! Ничего, кроме ругани! Никакой полезной информации: только безпредметное, безтолковое поливание грязью! Одна вода — точнее, одни помои! Видимо, Ленин никогда религию не изучал, никогда о вере не задумывался, а только ненавидел её нутром, — и это всё.