Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.
Шрифт:
Надо заканчивать. Сегодня воскресенье, и я все время думаю, что Вы делаете. Этот приезд я очень одинока, кругом почти никого нет, а то, что есть, — далеко. <…>
Только бы вывезти эшелоны поскорее. Боюсь неожиданностей, которые сейчас бывают… Настроение от работы разное — когда я сажусь в машину в 8 ч. утра и вылезаю совсем осовелой в 9 ч, — 10 ч. вечера — тогда большое удовлетворение, и хотя трудно и тяжело, но знаешь, что сделано много. Если же я сижу из-за машины или кого-либо жду, или еще по какой причине в Берлине, как последнюю неделю — то кроме злости на себя и раздражения за потерянное время — ничего нет.
<…> Сегодня холоднее и пасмурнее, но сижу и пишу при открытом окне, масса цветов в комнате. Очень красивые ветви желтых цветов по типу вербы. И такие кусты во всех садах — как вишня в цвету. Очень красиво. Надела
Целую М.
Берлин, 1 мая 1946 г. 7 ч. в.
84
Шторх — известный берлинский портной.
Толик, мой родной! Вот и первое мая, а мы еще не вместе. Грустно и тоскливо. Так хочется опять быть вместе, тихо и спокойно посидеть у меня на диване или погулять по шоссе в Барвихе. Теперь уже скоро. Даже если бы я захотела сама еще задержаться, то нельзя, все свертываемся и в мае уезжаем. Меня только задерживает вопрос о поездке в Вену и Прагу. С одной стороны, не время и трудно организационно, а с другой стороны, думаю, что вряд ли еще будет возможность посмотреть эти города. Пока еще не решила. Если и поедем, то это займет 10–15 дней, думаю, что при всех условиях дома буду в конце мая — начале июня.
Можешь порадоваться за меня — вчера закончила погрузку в Дрездене, и так как отправка будет числа 5-го мая, на майские дни решила приехать к себе и ночью приехала. Конечно, на вечер опоздала, но сегодня хоть у себя в комнате. Радио, письма и относительный уют. А то последние недели все время в чужих номерах, да еще не кормят, и бывали сутки, что только один хлеб был. Но это не так плохо. Я уже немного похудела, а то ни в один костюм не влезала и боялась, что ты такую разлюбишь. Ты ведь всегда предпочитал худых, а не толстых. Мне иногда кажется, что ты меня разлюбил, и так страшно становится за дальнейшую жизнь. Много, много думаю о тебе и всегда с тобой. Мне думается, что ты не веришь… Слишком мы с тобой крепко связаны за двадцатидвухлетнюю жизнь, чтобы за год могла связь ослабеть. Жалею, что не удалось мне тебя заполучить сюда, но я сама понимаю, что положение дома делает это невозможным. А помимо этого и трудно сделать. Сергею удалось, т. к. он остается. Когда Ляля [85] собирается? Хотелось бы ее здесь повидать.
85
К.М.Винцентини с одиннадцатилетней дочкой Наташей собралась поехать на лето к мужу С.П.Королеву в Блайхероде (Тюрингия).
Давно мне хочется тебе написать о весне на юге. Очень напоминает наш Кавказ. Присутствовала на всем периоде перехода зимы к весне и пробуждения природы. Сейчас уже весна в разгаре. Распустились персиковые, вишневые, яблоневые и др. деревья. Все в цвету. Очень красивы декоративные кустарники — желтые, розовые и лиловые. Такие я только на фото видела — все ветви точно снегом запорошены, цветочки вроде маленьких розочек. Особенно поражает в разрушенном Дрездене. Едешь по улице среди развалин и вдруг видишь лиловое или розовое дерево. Как-то даже страшно становится. А сейчас полностью распустился лес — зеленый цвет всех тонов. Красивы магнолии, которых масса почти в каждом саду. Масса цветов на клумбах. Так захотелось домой, посадить у нас цветы. Осенью обязательно надо кустарником засадить сад — очень красиво и не так хлопот много. Ты просишь клубней тюльпанов, а их здесъ-то и нет, или очень мало, это скорее северный цветок. Красивы здесь азалии, но я не знаю, как их привезти, летом клубни перевозить нельзя, а семенами нам трудно вырастить. Придется лучше за счет наших ботанических садов. <…>
3 мая 1946 г. 7 ч. в.
Перечитала твое письмо и как-то не по себе стало. Описывая природу, не сказала главное — что она сама по себе, а я сама по себе. Все это время настолько некогда было, что не до красот. Вообще, Талик, боюсь и ехать — я стала как сумасшедшая, раздражаюсь из-за любого пустяка. Накидываюсь на людей, и главное — ужасное, гнетущее состояние.
<…> Письмо кончаю, т. куже ждут. Поздно, а завтра в 5 ч. утра ехать в Дрезден.
Крепко, крепко всех целую. М.
В мае 1946 года к Сергею в Германию приехали жена Ксения
Служебный документ.
"АКТ
1 июля 1946 года мы, нижеподписавшиеся, начальник книжной базы СВА Германии на заводе АЦЕТА подполковник Гаврилов Т.К. и Уполномоченный Комитета Культуры при Совете Министров РСФСР в Германии подполковник Рудомино М.И. составили настоящий акт в том, что согласно приказу маршала Соколовского, подполковник Гаврилов сдал, и подполковник Рудомино приняла книжные фонды на базе СВА в количестве 17 объектов общим числом около 970 000 книг, причем около 20 000 подлежат упаковке, а часть (около 20 тысяч) переупаковке. Библиотеки гр. Шенебург из Вальденбурга (ок 30 000 книг) и герц. Мекленбургского (из г. Шверин) — ок. 5 000 кн. подлежат предварительному просмотру представителей Отдела Народного Образования СВА для отбора литературы, предназначенной для библиотеки СВА в Германии.
Берлин. Подполковник Гаврилов
Подполковник Рудомино".
Письма к Василию Николаевичу Москаленко:
Берлин, 9 июля 1946 г. Талик, мой милый — не знаю, с чего и начать, так много разных событий. Давно хочу тебе написать подробнее о своей жизни и все как-то не выходит. Теперь, когда приехал Адриан [86] , уже совсем времени не стало.
На этот раз начну с себя. В апреле — начале мая я тебе писала, что стало страшно — это действительно так [87] . Но после отъезда М<аневского>, здорово все изменилось. Перестала нервничать и внутренне для себя решила немного заняться собой, чтобы хоть мне быть дома здоровой и сильной. Удалось. Как-то получилось так, что работа стала не такой напряженной, я смогла к обеду возвращаться регулярно домой, и в результате здорово поправилась. Нагнала все свои потерянные кило и сейчас просто толстая стала. Настроение хорошее, бодрое. Нервы как будто в норме. Так что все твои пожелания в письме ко дню рождения выполняю. Осталось только — выполнить срок возвращения домой, а именно 16 июля — это трудно, но, м.б., и выполнимо. Я понимаю тебя, что ты потерял все доверие ко мне из-за бесконечных откладываний сроков. Все дело в том, что я по спискам прохожу персонально уполномоченной, и до тех пор, пока меня не сменят, я не могу уехать. Недавно послала Зуевой опять телеграмму о моем отзыве, но ответа до сих пор нет. Чтобы ты был по-настоящему в курсе дела, привожу текст — "…очень прошу для отправки эшелонов, а также замены меня — командировать работника. В связи длительным пребыванием здесь и необходимостью моего выезда в Москву по семейным обстоятельствам, прошу ускорить присылку уполномоченного…" На днях посылаю опять, хочу уже сейчас за подписью ген. Жукова [88] . Если бы ты смог приехать (я, конечно, понимаю, при каких обстоятельствах это могло бы быть), то я еще осталась бы, чтобы набраться сил. Или если бы возможно было бы куда-ни-будь поехать на юг вместе с тобой (Гаспра, Сочи, Кисловодск), то было бы еще лучше. Но тебе виднее, а пока я эгоистично привожу себя в порядок.
86
А.В.Рудомино был командирован в Берлин с 21 июня по 17 сентября 1946 г. Главным управлением кадров Вооруженных сил СССР.
87
Напряженную обстановку в Комиссии культуры Особого комитета нагнетал представитель музеев Маневский, который постоянно провоцировал склоку.
88
Заместитель начальника Особого комитета в Москве.
А знаешь, страшно стало, когда пятый десяток кончается… Но я надеюсь, по крайней мере еще десяток лет также себя чувствовать, как сейчас, т. е. не стареть. <".>
Теперь о работе. Упаковку организовала, на прошлой неделе привезла из-под Дрездена 5000 пустых ящиков, и проблема упаковки сразу была разрешена. Упаковку и маркировку производят трофейные бригады, я занимаюсь лишь вагонами, да и то это делают другие. У меня много текущей работы — учет, отчетность, всякая писанина. Но работается, как я уже тебе писала, плохо, и дело не движется.