Книги в моей жизни: Эссе
Шрифт:
А теперь обратимся к «Четвертой Идее», в которой наглядно воплотилось томление его души. Он начинает так:
«С начала дописьменной истории были открыты всего лишь три самые важные вещи, которые имеют отношение к внутреннему сознанию. Всего лишь три идеи за двенадцать тысячелетий письменной или высеченной в камне истории и за все предшествующие им безгласные, темные времена. Три идеи сумел вырвать первобытный пещерный человек из мира неведомого — ночи, до сих окружающей нас при свете белого дня. Это существование души, бессмертие и божество. Когда эти три вещи были обнаружены, неизбежным следствием их стала молитва. С тех пор больше ничего не было открыто за все двенадцать тысячелетий, как если бы люди ими удовлетворились и сочли их достаточными для себя. Для меня же их недостаточно. Я хочу двинуться дальше и вырвать из мрака мысли некую четвертую вещь и даже еще более, чем четвертую. Я желаю иметь больше идей о душе-жизни. Я уверен, что здесь можно обнаружить больше. Великая жизнь — целая цивилизация — лежит за пределами общей мысли. Города
В том же десятилетии, когда Джеффрис провозгласил эти идеи или, точнее, воззвал к новым, более глубоким, богатым и цельным идеям, мадам Блаватская выпустила два удивительных тома, в которых проделала такую огромную работу, что люди до сих пор ломают над ними голову. Я говорю о «Тайной Доктрине» и «Разоблаченной Изиде». Эти две книги, несомненно, разбили наголову идею о вкладе пещерного человека в нашу культуру. Черпая из самых невообразимых источников, мадам Блаватская собрала богатейший материал в доказательство того, что традиция эзотерической мудрости никогда не прерывалась. Согласно этой точке зрения, не было такой эпохи, когда рядом с «пещерным человеком» или даже задолго до него не существовали бы исключительные существа — причем исключительные во всем смысле этого слова. Несомненно, они были исключительными и по сравнению с теми, кого мы считаем таковыми сегодня. Естественно, Блаватская и ее последователи совершенно исключают возможность изолированных исключительных людей — в их представлении это, скорее, целая великая цветущая цивилизация, о существовании которой мы даже не подозреваем.
Не знаю, был ли знаком Джеффрис с подобными воззрениями и отвергал ли он их. Думаю, для него не имело никакого значения, каким образом были вырваны из мрака неведомого те три идеи, о которых он говорит. Благодаря магам забытых эпох или благодаря пещерному человеку — какая разница? Я словно вижу, как он сбрасывает за борт весь арсенал знаний. Он все равно мог бы утверждать, что кроме этих трех идей у нас ничего нет — поэтому не важно, кто и когда начал их распространять. Сам же он устремлен к величественной цели: внушить нам, объяснить и заставить принять ту мысль, что эти идеи возникли из источника, который никогда не иссякал и никогда не иссякнет; что мы попусту тратим время, томимся, чахнем, предаемся смерти — и так будет продолжаться, пока мы удовлетворяемся этими драгоценными тремя идеями и не делаем никаких попыток плыть назад, к источнику.
Так переполняет его безмерное изумление, почтение и благоговение перед жизнью, так устремляется он, не в силах пресытиться, к морю, воздуху и небесам, так глубоко убежден в «сокрушительной безнадежности книг» и так полон решимости обдумывать все до самого конца, что нет ничего удивительного в том выводе, к которому он пришел, а именно: к утверждению, что продолжительность человеческой жизни достигнет таких пределов, которые сегодня мы даже не в состоянии представить. И он идет дальше, гораздо дальше, предрекая, подобно истинному сыну духа, что «смерть вовсе не является неизбежной для идеального человека, который создан физически бессмертным». Он призывает нас серьезно задуматься о том, что произойдет, «если целая человеческая раса объединит свои усилия, чтобы ликвидировать причины разложения».
Чуть ниже он разъясняет свою позицию:
«Истина состоит в том, что мы умираем из-за предков, ибо наши предки нас убивают. Их мертвые руки тянутся к нам из могил и затягивают нас внутрь, к истлевшим костям. В свою очередь мы сейчас, в этот момент, готовим смерть для нашего еще не родившегося потомства. Ныне умершие умерли не в старом значении этого слова, а были умерщвлены [119] ».
Каждый революционер — как в сфере религии, так и в сфере политики — знает об этом даже слишком хорошо. «Начни все заново!» — это старый, очень старый призыв. Но умерщвление духов прошлого до сих пор казалось человечеству задачей абсолютно непреодолимой. «Курица — это изобретенный яйцом способ производства другого яйца», — сказал Сэмюэл Батлер {75} . Спрашивается, кто изобрел средство, которое превращает человека в неудачника, принуждает его — невзирая на заложенные в нем и окружающие его мощные и божественные силы — оставаться тем, чем он был и до сих пор есть. Представьте, на что способен человек в своем невежестве и жестокости, если с уст маркиза де Сада в связи с первым освобождением из тюрьмы (после тринадцати лет, проведенных в одиночном заключении) сорвались эти ужасные слова: «…Все мои чувства умерли. У меня нет больше никаких желаний, мне уже ничто не нравится. Мир,
119
Курсив мой (примеч. автора).
«Когда сможем мы удостовериться, — спрашивает Джеффрис (в 1882 году!), — что исчерпаны все возможности хотя бы одного атома? В любой момент он способен обрести новую силу благодаря какому-нибудь счастливому случаю». Сегодня мы знаем — и как позорно это использовали! — заключенную в атоме силу. Но сегодня, как никогда прежде, человек скитается голодный, нагой, заброшенный.
«Начни все заново!» Восток грохочет. Поистине, люди Востока наконец-то сделали героическое усилие, чтобы сбросить цепи, приковавшие их к прошлому. И каков результат? Мы на Западе дрожим от страха. Мы хотели бы вернуть их назад. Где же прогресс? Кто одержим просвещением?
В маленькой книжечке Джеффриса есть одно изречение, которое буквально рвется со страницы — по крайней мере для меня. «Мыслящая стадия еще будет открыта тем, кто идет прямо к желаемой цели». Я слышу возражение критически настроенных людей: «Превосходно, но почему же он сам ее не открыл?» Да потому, что одно из достоинств вдохновляющих нас людей состоит в том, что они всегда оставляют путь свободным. Они внушают, подталкивают, указывают направление. Но не берут нас за руку, чтобы вести за собой. А еще я мог бы сказать, что есть люди, которые в этот самый момент стремятся показать нам, как достичь цели. Сейчас они практически не известны, но со временем откроются. Мы не плывем, слепо доверяясь течению, хотя внешне это может выглядеть именно так. Но, быть может, мне стоит привести здесь мысль Джеффриса целиком, ибо выразил он ее изумительным образом:
«Без сомнения, в этот самый час на нас по всей обширной земле изливаются лучи или волны более тонких медиумов — и, оставаясь не узнанными, несут послание и мудрость мира невидимого [120] . О них мы сейчас знаем не больше, чем о световых волнах тех, кто рисовал на папирусе. Бесконечное знание еще только предстоит постигнуть, а за пределами его — бесконечность мысли. Еще не изобретен мыслительный инструмент, позволяющий направить исследование прямо к цели. Все найденное обнаружено было благодаря счастливой случайности — изучая одно, вдруг натыкаешься на другое. Мыслящая стадия еще будет открыта тем, кто идет прямо к желаемой цели. Ибо сейчас достаточно крохотной частицы, чтобы запутать поиск. И незначительного обстоятельства довольно, чтобы скрыть очевидные и ярко блистающие истины… В настоящее время попытка сделать открытия напоминает кристальное небо сквозь крону дуба. Здесь ярко светит прекрасная звезда, а тут целое созвездие скрыто веткой. И целая вселенная — листком. Нужен некий мыслительный инструмент или органон, чтобы мы получили способность отличать лист, который можно сдвинуть в сторону, от настоящей пустоты — чтобы мы, оторвавшись от одного направления, сосредоточились на другом… Чувствую, что еще предстоит познать бесконечности, но пока они скрыты листком…»
120
Очень близко к мыслям Метерлинка, изложенным в «Магии звезд» (примеч. автора).
Начни все заново! Займись другим делом! Или, как сказал Клод Хоктон: «Меняйся во всем, человечество!» Или, как сказал Клакуш в «Деле Мауриция»: «Остановись, мир людей, и атакуй проблемы иначе!» Вновь и вновь наш внутренний голос приказывает нам выбраться из привычной колеи, оставить все нажитое, сменить вагоны, сменить направление. Время от времени кто-то повинуется этим тайным велениям и происходит то, что люди называют обращением. Но никогда мир в целом не делал попыток схватить себя за ремни ботинок и совершить прыжок в синеву.
«Явления, которые неправильно названы сверхъестественными, кажутся мне простыми, — говорит Джеффрис, — более естественными, чем природа, чем земля, чем море или солнце… Эта материя сверхъестественна и трудна для понимания… Материя находится за пределами понимания, она таинственна и непостижима; мне легко к ней прикоснуться, а понять — нет. Душа, разум, мысль, идея — их легко понять, они понимаются сами собой и вполне осознанно. Неправильно названное сверхъестественным на самом деле и есть естественное, реальное. Для меня все сверхъестественно. Как странно это состояние разума, который ничего не может принять, кроме земли, моря, осязаемой вселенной! Без того, что неправильно называют сверхъестественным, они кажутся мне неполными, незавершенными. Без души все они мертвы. Если я иду по берегу моря и нет в нем моей души, оно мертвое. Моря, на которых не бывал человек и не бывала его душа, они мертвые, где бы ни находились — на земле или на далеких планетах. Не важно, как величественно планета движется в пространстве, — если нет в ней души, она мертва».