Книги в моей жизни: Эссе

Миллер Генри

Кришнамурти ответил: взгляни на то, что происходит в мире. На самом верху стоят сильные, неистовые, надменные — те, кто узурпировал и сохранил власть над другими. А внизу — слабые и кроткие, которые бьются за жизнь и барахтаются в ней. Какой контраст с деревом, чья сила и красота исходят из глубоких и скрытых корней, тогда как наверху у него — тонкие листочки, нежные побеги и самые хрупкие ветви. В человеческом обществе — по крайней мере так обстоит дело сейчас — сильные и мощные опираются на слабых. Напротив, в Природе именно сильные и мощные поддерживают слабых. До тех пор, пока будешь упорствовать в том, чтобы смотреть на каждую проблему извращенным и запутавшимся взглядом, будешь соглашаться с существующим положением вещей. Я смотрю на эти проблемы с другой точки зрения… Поскольку убеждения ваши не являются плодом вашего собственного понимания, вы повторяете то, что предлагают авторитеты; вы нагромождаете цитаты, побивая один авторитет другим, старый — новым. Тут мне сказать нечего. Но если посмотришь на жизнь с позиции, не поколебленной и не искаженной авторитетами, не имеющей опоры в знаниях других, но возникшей благодаря собственным мукам, собственным размышлениям, собственной культуре, собственному пониманию, собственной

любви, тогда поймешь слова мои — «саг la m'editation du coeur est l’entendement» [93] … Лично я не имею никаких верований и не принадлежу никакой традиции [94] — надеюсь, ты поймешь сказанное мною сейчас. Я всегда занимал такую позицию по отношению к жизни. Ведь это непреложный факт, что жизнь меняется с каждым днем, а потому верования и традиции не только бесполезны, но могут помешать мне понять жизнь, если я позволю им поработить меня… Ты можешь достичь освобождения, где бы ни находился и невзирая на любые обстоятельства, но это означает, что у тебя должна быть мощь гения. Ибо гениальность в конечном счете есть способность освободиться от гнетущих обстоятельств, способность вырваться из порочного круга… Ты можешь возразить мне, что нету тебя такой силы. Я с тобой полностью согласен. Чтобы раскрыть собственную мощь — силу, которая заключена в тебе самом, ты должен добровольно и радостно принимать любое испытание. Но именно это ты отказываешься делать!

93

«Ибо размышление сердца — это понимание» (фр.).

94

Курсив мой (примеч. автора).

Такого рода слова дышат искренностью, вдохновляют и открывают истину. Они пробивают облака философии, затуманивающей наш рассудок, и возрождают стремление действовать. Они сравнивают с землей шаткие конструкции словесных гимнастов и расчищают почву от мусора. Благодаря им повседневная жизнь становится радостным поиском, а не бегом с препятствиями или ловушкой для крыс. В беседе с братом Тео Ван Гог однажды сказал: «Христос был так бесконечно велик потому, что его путь никогда не загромождали предметы мебели и прочая тупая дребедень». То же самое чувствуешь в отношении Кришнамурти. Ничто не загромождает его путь. Его уникальная в истории духовных лидеров карьера напоминает одно из знаменитых эпических сказаний о Гильгамеше. Провозглашенный в юности грядущим мессией, Кришнамурти отказался от этой предназначенной ему роли, распустил всех своих учеников, отверг всех учителей и наставников. Он не стал учреждать новую веру или догму, подверг все сомнению, научился вопрошать (особенно в моменты наивысшего восторга) и благодаря героической упорной борьбе избавился от иллюзий и ослепления гордостью, тщеславия и любых, едва уловимых поползновений к возвышению над другими. Он подошел к самому источнику жизни — за пропитанием и вдохновением. Ему понадобилась неусыпная бдительность, дабы избежать ловушек и капканов, поставленных теми, кто желал поработить его и использовать в своих целях. Он освободил душу свою, если можно так сказать, от мира горнего и от преисподней, открыв для нее тем самым «рай героев».

Нужно ли как-то определять это состояние?

Есть нечто такое в высказываниях Кришнамурти, что делает чтение книг совершенно излишним. Есть и другой, еще более поразительный факт, связанный с его высказываниями, который Суарес формулирует так: «Чем яснее его слова, тем меньше его понимают».

Однажды Кришнамурти сказал: «Я сознательно стремлюсь к неопределенности, хотя мог бы изъяснять все открыто, но это не входит в мои намерения. Ибо все, что определено, становится мертвым…» Нет, Кришнамурти не дает определений, равно как и ответов «Да» или «Нет». Вопрошающего он резко отстраняет от себя, принуждая его искать ответ в самом себе. Вновь и вновь он повторяет: «Я не прошу вас верить в то, что я говорю… Мне от вас ничего не нужно — ни благожелательного мнения или согласия, ни того, чтобы вы следовали за мной. Я прошу вас не верить, а понимать то, что я говорю». Сотрудничайте с жизнью! — вот его постоянное требование. Порой он задает настоящую порку самоуверенным фарисеям. Чего добились вы, спрашивает он, вашими красивыми словами, вашими лозунгами и ярлыками, вашими книгами? Скольких людей сделали вы счастливыми — не мимолетно, а в полном смысле? И так далее. «Присваивать себе титулы и имена, отрешиться от мира и возомнить себя выше других — как это приятно! Но, если все сказанное вами верно, спасли ли вы хоть одно человеческое существо от скорби и от мук?»

Все защитные схемы — социальные, нравственные, религиозные — дают иллюзию поддержки и помощи слабым, которых будто бы можно направить и привести к лучшей жизни, тогда как на самом деле они не позволяют слабым воспользоваться непосредственным жизненным опытом. Вместо этого люди прибегают к защите всякого рода и тем самым калечат себя. Эти схемы становятся инструментами власти, материальной и духовной эксплуатации. (Интерпретация самого Суареса.)

Одно из самых заметных различий между таким человеком, как Кришнамурти, и художниками в целом состоит в почтительном отношении к их роли. Кришнамурти утверждает, что созидательный гений художника находится в постоянном противоречии с его «я». Художник воображает, говорит он, будто его «я» является великим или возвышенным. Это «я» желает использовать для своего возвеличения тот момент вдохновения, когда оно соприкасается с вечным, а именно: тот момент, когда «я» отсутствует, уступив место накопленному за свою жизнь опыту. Лишь интуиция, полагает он, должна быть единственным проводником. Всем поэтам, музыкантам и художникам следует стремиться к анонимности, следует оторваться от своих творений. Но большинство художников поступает наоборот: они жаждут увидеть свои творения подписанными их именем. Короче говоря, пока художник цепляется за свою индивидуальность, он не сумеет сделать свое вдохновение или созидательную силу величиной постоянной. Свойство же или состояние гениальности представляют собой лишь первую фазу освобождения.

Я не переводчик, и мне было трудно точно передать и сжато выразить вышеизложенные суждения и размышления. Равным образом, я не ставил своей целью передать всю совокупность идей Кришнамурти, изложенных в книге Карло Суареса. Я ощутил необходимость поговорить о нем по той причине, что Кришнамурти, при всей его нерасторжимой

связи с реальной жизнью, сотворил — помимо собственной воли — легенду и миф о самом себе. Люди глубоко убеждены, что создавший самого себя человек, каким бы ни был он простым, искренним и прямым, скрывает нечто более сложное, более таинственное. Они уверяют, будто их самое горячее желание — освободиться от жестокого гнета обстоятельств. Но на самом деле они жаждут сделать все смутным, неопределенным и способным осуществиться только в отдаленном будущем. И обычно они никогда не признаются, что эти трудности созданы ими самими. Реальность они всегда именуют «грубой» — если хоть на секунду соглашаются с тем, что реальность существует в повседневной жизни. О ней говорится так, словно она противостоит божественной реальности или, можно сказать, некоему скрытому раю. Надежда, что мы однажды проснемся в совершенно другой жизни, чем та, которая окружает нас, делает людей добровольными жертвами тирании и угнетения во всех формах. Надежда и страх превращают человека в ничтожество. Миф, которым он живет изо дня в день, состоит в том, что когда-нибудь он сможет вырваться из созданной им самим тюрьмы, которая кажется ему созданной ухищрениями других. Каждый истинный герой сделал реальность своей собственностью. Освобождая себя, герой разрушает миф, связующий нас с прошлым и будущим. В этом и заключается сущность мифа — он скрывает то удивительное, что существует здесь и сейчас.

Сегодня утром я обнаружил на полке еще одну книгу о Кришнамурти, о которой совсем забыл. Подарил мне ее один из друзей перед самым отъездом в долгое путешествие. Я тогда отложил книгу в сторону, даже не открыв ее. Эта преамбула была мне нужна для того, чтобы поблагодарить друга, оказавшего мне великую услугу, а также чтобы сообщить читателям, которые не знают французского языка, что существует еще одна превосходная интерпретация жизни и трудов Кришнамурти. Книга называется «Кришнамурти» («Человек должен освободить себя сам»), и написал ее Людовик Рено [95] . Подобно книге Суареса, в ней также есть множество цитат из бесед и сочинений Кришнамурти. Автор, ныне покойный, был членом Теософского ^{63} общества, «чьи цели», говорит он в предисловии, «я далеко не разделял, но от всей души приветствовал великие догматы Эволюции, Перевоплощения и Кармы». И далее следует такое утверждение: «Хочу уведомить моих читателей, что я стою не за Кришнамурти, а вместе с ним».

95

Бостон: Кристофер Паблишинг Хаус, 1939 (примеч. автора).

Поскольку я не знаю никого из ныне живущих людей, чьи мысли были бы более вдохновляющими и плодотворными, поскольку я не знаю никого из ныне живущих людей, кто был бы более свободен от предвзятости и предубеждения, а также потому, что я знаю по личному опыту, что его всегда неверно цитируют, неверно интерпретируют и неверно понимают, мне кажется важным и уместным — даже с риском наскучить читателю — продолжить разговор о Кришнамурти. В Париже, когда я впервые услышал о нем, у меня было несколько друзей, которые вечно толковали об «Учителях». Сколько мне известно, никто из них не принадлежал к какой-нибудь группе, культу или секте. Они были просто самыми искренними, как мы говорим, искателями истины. И все они были художниками. Книги, которые они читали, были мне тогда незнакомы — я имею в виду сочинения Ледбитера, Штейнера, Безанта, Блаватской, Мейбл Коллинз и тому подобные. По правде говоря, когда они начинали приводить цитаты из этих источников, я часто смеялся им в лицо. (Должен признаться, что стиль Штейнера и поныне обостряет мое чувство юмора.) В пылу спора я иногда обзывал их «духовными задницами». Поскольку я не становился «последователем», эти друзья — страстные души, снедаемые желанием обратить в свою веру, — смотрели на меня как на «сырье для обработки». В ярости я иногда запрещал им даже приближаться ко мне — разве что они начнут говорить о чем-то другом. Однако назавтра они, как ни в чем не бывало, возникали у меня на пороге.

Должен сразу сказать, что единственной их общей чертой была крайняя беспомощность. Им не удавалось спасти меня, но они не были способны спасти и себя. Здесь я должен признаться в следующем: все, что они говорили, все, что цитировали из книг, все, что отчаянно пытались внушить мне, не было таким глупым и нелепым, как я думал тогда. Никоим образом! Но то, что я никак не мог «увидеть вещи в истинном свете», было следствием их полной неспособности извлечь пользу из мудрости, которую они так страстно проповедовали. Я был безжалостен к ним, о чем совершенно не жалею. Полагаю, в моей непреклонности таилось здравое зерно. Лишь после того, как они перестали надоедать мне, я начал проявлять интерес ко «всей этой чепухе». (Если кто-нибудь из них прочтет эти строки, пусть знает, что я, несмотря ни на что, многим обязан им.) Однако сами они делали именно то, что не одобряли «Учителя». «Не имеет значения, — сказал Кришнамурти, — кто говорит. Имеет значение лишь непреложный смысл того, о чем говорилось». Естественно, понимание непреложного смысла того, о чем говорилось, а также усвоение его целиком зависит от личности. Я помню школьного учителя английского языка и литературы, который вечно орал на нас: «Пора вам это усвоить!» Он был тщеславным, претенциозным хлыщом — настоящий осел, каких поискать. Если бы он «усвоил» хоть крупицу из того, что читал и спесиво рекомендовал нам, то не стал бы преподавать английскую литературу — он начал бы сам ее творить или, прикинувшись скромником, стал бы для нас учителем, наставником и проводником, внушив нам любовь к литературе, чего он, естественно, не сделал!

Но вернемся к «Учителям»… В «Интернешнл Стар Балитин» за ноябрь 1929 года появились следующие высказывания Кришнамурти: «Все вы проявляете громадный интерес к Учителям — существуют они или нет, и каково мое мнение на сей счет. Я вам скажу Для меня почти не имеет значения то, существуют они или нет. Ведь когда вы направляетесь к кемпингу или к станции, впереди вас идут люди, которые ближе к станции, ибо они вышли в путь раньше вас. Что имеет большее значение — идти к станции или сидеть на месте, преклоняясь перед теми, кто идет впереди?»

В своей книге Рено утверждает, что позиция или взгляды Кришнамурти по отношению к Учителям никогда существенно не менялись. Что изменилось, так это его взгляд на тех, кто ищет Учителей и взывает к ним по любому поводу «со смешной и неуместной фамильярностью». Он приводит более раннее (сделанное в 1925 году) высказывание Кришнамурти: «Все мы верим, что Учителя существуют, что они где-то есть и думают о нас. Однако эта вера недостаточно живая, недостаточно истинная, чтобы изменить нас. Цель эволюции состоит в том, чтобы сделать нас подобными Учителям, которые представляют собой апофеоз творения, высшую ступень человечества. Как я уже сказал, Учителя — это реальность. По крайней мере для меня».