Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль
Шрифт:
И вдруг Клоди увидела самого верного из своей «стаи» — Юсуфа. Юсуф шел навстречу ей, размахивая длинной,как хоккейная клюшка, булкой. Заметив Клоди, он расплылся в улыбке, осветившей все его широкое, темное лицо:
— Диди, королева, куда ты бежишь в такую рань? Что случилось?
Клоди помахала ему рукой:
— Привет, Юсуф, я очень тороплюсь!
— А что это за девчушка с тобой? — не унимался Юсуф.
— Некогда, Юсуф. После все расскажу! — прокричала Клоди и припустила еще быстрее.
Она обогнала малышку и очутилась раньше у ворот, где уже стояли нетерпеливо беспокойные Ги и Жюль. Они только что успели поссориться: Ги требовал, чтобы Жюль подогнал машину к самым воротам парка, а Жюль уверял, что следует идти быстрее в тот переулок, где они оставили машину. Заметив подбегающую Клоди и малышку, следующую за ней, оба приятеля просияли и перестали спорить.
Ги быстро спросил:
— Все в порядке? Ты никого не встретила?
— Никого,— так же быстро солгала Клоди. Что-то говорило ей, что не следует упоминать Юсуфа.— Вот, берите вашу дочку.
Бабетт в эту минуту уже подбегала к ним. Вид у нее был самый озабоченный.
— А где же команда? — закричала она, хватая Клоди за руку.
Жюль и Ги мгновенно переменились в лице.
— Какая команда? Что еще за команда?
— У Бабетт есть вот этот красивый корабль, есть пассажиры, а команды еще нет. А без команды, все это знают, корабль выйти в море не может. Ведь мы же все едем к морю, в Нормандию, чтобы отправить в плавание корабль Бабетт,— очень подробно и внятно для девочки объяснила Клоди. Она протянула малышке еще горсть куколок: — Вот твоя команда. Держи. Это очень храбрая, очень преданная команда. А сейчас мы все пойдем, сядем в машину и поедем далеко-далеко, к самому синему морю...
Ги не выдержал, хлопнул по плечу Клоди:
— Молодчина ты! Здорово придумала!
— Довольно болтать, все к машине! — заторопился Жюль.
Клоди подумалось, что он мог бы обнять и приласкать свою новую дочку, но Жюль все еще был не в себе и, не обращая внимания на своих спутников, почти бегом поспешил к машине. Ги подхватил малышку на руки.
— К морю...— пролепетала Бабетт, вся поглощенная рассматриванием куколок.
Вот и машина. И Жюль уже за рулем и распахивает дверцы. Клоди тянет Бабетт садиться на заднее сиденье, но малышка решительно отстраняется.
— Хочу сидеть спереди,—говорит она капризно и залезает на переднее сиденье, рядом с Жюлем.
Приятели переглядываются.
— Тогда и ты, Диди, садись рядом с Бабетт,—командует Ги.
Девочка быстро пересаживается к малышке. Сейчас она будет развлекать ее игрушками и сказками до самой Нормандии. Однако Клоди в великом удивлении, что же это за интернат, где девочка постоянно каталась на машине?
«ДС» отчаливает от тротуара, мгновенно набирает скорость, уносится из переулка куда-то вдаль.
А через пять минут Рири Жюльен слышит в телефонной трубке голос Саида:
— Вожак, они только что уехали. И рыженькая с ними. Но мне показалось, что в машине с ними был кто-то еще. Нет, я не уверен, они слишком быстро отъехали. Ну за что же ты меня ругаешь, Рири. Ведь я сделал все, как ты велел...
17. ЗАПИСКИ СТАРОГО СТАРОЖИЛА
Когда, случалось, я читал в романе или повести «улыбка освещала его (ее) лицо», «улыбка делала ее (его) прекрасной», «улыбка совершенно его (ее) преображала», мне это казалось просто фразой, красивой выдумкой автора. Но вот вчера я убедился, что так бывает. Надя Вольпа. по старой привычке, продолжает меня опекать, как маленького. Это она заставила меня пойти на советский фильм «Начало».
— Это лучшее, что я видела за последние несколько лет,— сказала она мне.— Там играет актриса, в которой соединились все высокие черты русской женщины.
Я знаю пристрастие Нади Вольпа ко всему советскому и русскому, ее склонность преувеличивать, поэтому поверил не вполне, но все-таки пошел в наше бельвилльское «придворное» кино: маленький зальчик, с бархатными старомодными портьерами и неудобными скользкими стульями, которые тем не менее все бельвилльцы предпочитают даже шикарным кинозалам Елисейских полей.
Я увидел Инну Чурикову, неловкую, некрасивую рабочую девчонку с большим ртом и торчащими зубами, и мгновенно понял, что означает «улыбка, преображающая человека». Улыбаясь своей счастливой любви, Чурикова становилась прекрасней самых красивых женщин, и мужчины-зрители в маленьком зале смотрели на нее влюбленными глазами, затаив дыхание. Ни одна кинозвезда не могла сравниться в эти минуты с Инной Чуриковой, даже Катрин Денёв, даже Б. Б.
По сценарию Инну Чурикову видит в любительском спектакле кинорежиссер, который ищет актрису на роль Жанны д’Арк. Он понимает, что у рабочей девчонки — талант, что именно она ему нужна. В фильме показано, как Чурикова играет Жанну. Думаю, это самые пронзительные кадры. И вдруг, глядя на игру русской актрисы, я понял: Жанна д’Арк потому так удается ей, что в ней те же черты характера, что и в русской женщине: великодушие, самоотдача, беззаветная любовь к своей стране, суровая прямота и вместе с тем чисто бабья жалость к людям, желание им помочь, выручить из беды и для этого пожертвовать даже собственной жизнью.
Человеку в годах, вот хоть и мне, свойственно думать ассоциативно, часто даже после не можешь вспомнить, отчего и по какой ассоциации думаешь ныне о том-то и том-то. Но здесь была ассоциация очень прямая и закономерная.
Я пришел домой с фильма еще не поздно, хотел зайти к Наде, но у нее в окнах не было света. Я все еще был под впечатлением Инны Чуриковой, ее Жанны д’Арк. И тут на моем внутреннем экране, точно мгновенно осветившемся светом памяти, появилась мать Мария — еще одна русская женщина, схожая душой и поступками и с Жанной д’Арк и с Инной Чуриковой.
Я увидел ее такой, какой знал в дни Сопротивления: крупная, высокая фигура в черном монашеском одеянии, крупные, почти мужские руки, которые умели делать и трудную черную работу, и самые тонкие, искусные вышивки. Очень простое, широкое лицо с очками в железной оправе и глазами, которые, казалось, излучали необыкновенный ум, доброжелательность, умение проникнуть в вашу самую потаенную суть.
Я пришел во время оккупации на улицу Лурмель, еще ничего не зная ни о матери Марии, ни о жильцах этого дома. Мне было сказано только, что в этом доме помогают Сопротивлению и я должен переправить из Парижа в провинцию одного советского офицера: он бежал из фашистского лагеря и нашел в этом доме временный приют.