Книжная лавка близ площади Этуаль. Сироты квартала Бельвилль
Шрифт:
Клоди могла бы еще долго рассказывать о кошках-аристократках, но на экране вдруг замелькала надпись: «Конец второй серии», и снова появился диктор. Лицо его потеряло жеманное выражение, он был серьезен, даже суров и заговорил, видимо, о чем-то важном. Бабетт зевнула, скуксилась Звука в телевизоре по-прежнему не было.
— Как жаль, что нам больше не показывают кисок,— сказала со вздохом Клоди.— Диктора смотреть, конечно, неинтересно. Сейчас мы с тобой придумаем еще что-нибудь. Баб, а пока выключим-ка этого диктора. Она протянула руку, чтобы выключить телевизор, но в это мгновение на экране появился пожилой человек с почти белыми усами. Клоди ахнула:
—
— Ммм ..— промычала малышка.
— Ну конечно, знаешь,— продолжала свое Клоди, разглядывая старого знакомого на экране.— Пусть даже он будет такой же шикарный, как твой, но все-таки это не свой дом, а государственный Мне очень не хотелось туда идти, хотя я и была тогда бездомная, беспризорная. Тогда мсье Клеман, старый приятель инспектора, начал его просить за меня, чтобы меня отдали Сими. И Дени с трудом, но согласился. Какое славное у него лицо, правда, Бабетт?
— Ммм...— опять сказала Бабетт.
Кажется, ее клонило ко сну, но Клоди была так поглощена видом выступающего инспектора, что ничего не замечала.
— До чего же жаль, что нет звука,—сокрушалась она.—Так хочется узнать, о чем он говорит. Нет, нет, я еще подожду выключать Здорово интересно, когда вдруг видишь знакомого Правда, малышка?
На этот раз Бабетт ничего не ответила. Клоди наклонилась, чтобы убедиться, не спит ли она, но увидела широко открытые глаза, устремленные на экран.
— Мама,— пролепетала Бабетт, протягивая руки к телевизору,— моя мама...
20. ЛИЦА НА ЭКРАНЕ
Клоди недовольно завозилась:
— Ну вот, опять начались фантазии. Теперь маму какую-то увидела... Трудная ты девочка, честное слово...
Однако малышка уже повысила голос до крика:
— Мама, мама! Хочу к маме! Ма-а-ма!
На экране телевизора теперь рядом с инспектором Дени стояла молодая стройная женщина в мехах, с измученным, искаженным горем лицом, которое в спокойные минуты, наверное, было очень привлекательным. Инспектор о чем-то ее спрашивал, и, отвечая, она вдруг зарыдала и закрыла лицо руками, но слезы продолжали литься даже сквозь ее сцепленные пальцы.
— Маме бобо... Мама плачет...— простонала Бабетт, продолжая тяпуться к экрану.
— Послушай, маленькая, это не мама, ты ошиблась, это совсем-совсем чужая тетя,— недовольно уговаривала малышку Клоди, стараясь оттянуть ее от телевизора.— У чужой тети какая-то неприятность, вот она и плачет...
А сама между тем тихонько подавалась к экрану: ну его совсем, этот телевизор, зря она его вообще включила. Придется с ним покончить, а то потом Бабетт ничем не успокоишь...
Однако едва она протянула руку к выключателю, на экране опять появилось знакомое ей, совсем недавно виденное лицо. Теперь это был не инспектор Дени, а пожилая, хорошо причесанная женщина из парка Бют-Шомон. Та самая воспитательница, с которой отправились беседовать Ги и Жюль. На этот раз ее пышно уложенные волосы были растрепаны, видимо, она их не успела даже причесать.
Бабетт проворно сползла с колен Клоди, подобралась к самому экрану.
— Жанин! — закричала она в неописуемой радости.— Моя Жанин!
Клоди задохнулась:
— Что? Что ты сказала? Это Жанин? Ты, наверное, ошиблась, Бабетт? Скажи мне, ты ведь ошиблась?
Девочка стояла на коленях возле малютки, теребила ее, повторяла:
— Ты ошиблась? Скажи мне! Ведь это чужие тети?..
А сама уже с ужасом, с дрожью во всем теле чувствовала: нет, не ошиблась Бабетт, нет, она говорит правду, она их узнала, своих близких!
Клоди тупо посмотрела на экран, где уже толпилось несколько человек с инспектором Дени и обеими женщинами. Все о чем-то возбужденно переговаривались. Но вот они исчезли, и весь экран занял большой, небрежно, как будто наспех одетый человек с орлиным носом, высоким, очень белым лбом и печальными светлыми глазами. Он заговорил, видимо, с трудом, сильно волнуясь и оглядываясь куда-то за экран.
— Папа! — взвизгнула уже отчаянным голосом Бабетт.— Папочка!
Клоди крепко держала малютку, но чувствовала дрожь всего ее маленького тельца, ее горестное возбуждение. Да и сама Клоди стояла с пересохшим ртом, обливаясь горячим потом. Она готова была бессмысленно барабанить по стеклу телевизора, прорываться сквозь экран к тем людям там, в телевизоре, чтобы услышать их слова. Звук! Звук! Вот что было самым важным, самым нужным в эту минуту! Но звука не было! Не было звука!
— Папа! Папа! — отчаянно звала Бабетт.
Человек с орлиным носом отер платком лоб, вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и показал зрителям, проговорив что-то. Клоди увидела увеличенную экраном писанную печатными буквами записку:
ВАМ ВЕРНУТ ВАШУ ДОЧЬ В ПЯТНИЦУ 29 ОКТЯБРЯ, ЕСЛИ ВЫ ПОЛОЖИТЕ ДВЕСТИ ТЫСЯЧ НОВЫХ ФРАНКОВ В ЦЕРКВИ МАДЛЕН ПОД ТРЕТИЙ П Ю ПИТР СПРАВА ОТ ГЛАВНОГО ВХОДА. ПРИВЛЕКАТЬ ПОЛИЦИЮ БЕСПОЛЕЗНО. ВЫ ТОЛЬКО НАВРЕДИТЕ ДОЧЕРИ И ЗАСТАВИТЕ НАС ПРИБЕГНУТЬ К КРА Й НИМ МЕРАМ.
Что-то словно ударило Клоди: бумага! Свернутый лист бумаги, который Ги так поспешно спрятал вчера в карман куртки! «Крайние меры»? Значит, они угрожают? Они угрожают убить, уничтожить Бабетт, если ее отец не выложит за нее двести тысяч новыми? Они ждут эти деньги двадцать девятого, а сегодня? Какое число сегодня? Двадцать седьмое? Скорее, скорее надо что-то придумать!
Кровь бросилась в лицо Клоди. Мерзавцы! Мерзавцы! И конечно, главный Ги! Это он разработал весь план! Он руководил этой «операцией».
Сердце Клоди, казалось, подпрыгивало к самому горлу. И так же прыгали мысли. Но девочке ни на одну минуту не пришло в голову, что и она принимала участие в «операции», что именно она уводила малышку, пока приятели заговаривали зубы Жанин, что это она — главное действующее лицо в этом страшном спектакле, поставленном Ги и Жюлем.
Клоди внезапно вспомнила о Сими, и сердце в ней болезненно сжалось: бедная, бедная Сими, сидит, верно, одна дома, ждет их возвращения и ничегошеньки не знает. Уверена, видимо, что Ги с Клоди закатились в гости... Какое же страшное разочарование ждет ее... Как бы хотела Клоди очутиться рядом с нею, все ей объяснить, утешить, успокоить. А если Сими тоже смотрит передачу? Что тогда?