Книжник. Сладкая месть
Шрифт:
– Золото, государь. Сто пудов отходит царю Петру. Всё, что удастся добыть сверх того, я предлагаю разделить на три равные части: треть мне и моим людям, другая – тем, кто будет плыть на двух шведских судах, остальное – в вашу казну…
– Не в мою, а в государственную, – гордо вскинув голову, педантично уточнил Карл. – Пусть будет по-вашему, сэр Александэр, я ненавижу торговаться, – вопросительно посмотрел на Ерика Шлиппенбаха.
– Я буду безмерно счастлив, государь, если вы разрешите мне сопровождать доблестного сэра Александэра и его благородных соратников в этой славной и беспримерной эскападе, – взволнованно прижав ладони рук к хилой груди, заверил старый генерал.
– Что думаешь по кораблям?
– Предлагаю задействовать 64-х пушечный фрегат «Орёл» и 22-х пушечную бригантину «Кристину».
– А, почему – не два фрегата?
– «Кристина», она очень быстроходна, государь, – доходчиво объяснил Шлиппенбах. – Скорость – в опасных морских делах – иногда бывает важней огневой мощи. Опять же, на этих судах шкиперами ходят мои родные племянники – Фруде и Ганс.
После двухминутного раздумья Карл велел:
– Пергамент, перо и чернила!
Шлиппенбах, слегка суетясь, торопливо раскрыл чёрную кожаную сумку, висевшую на его левом плече, и сноровисто разместил на столе перед королём всё просимое.
Карл писал торопливо, щедро разбрызгивая во все стороны чернильные брызги и высунув от усердия на сторону розовый язык. Закончив, он ещё раз перечёл написанный текст, после чего неожиданно заявил:
– Этот важный документ я подпишу – только после завершения медвежьей охоты.
– Г-государь, к-как же так?
– Никогда нельзя спорить с королём, – настойчиво зашептал Егору в ухо генерал Шлиппенбах. – Карл – природный и истинный швед. А шведское упрямство, как хорошо известно, является самым упрямым упрямством во всём мире…
Выстроившись неровной цепочкой, они неторопливо продвигались – по узкой и извилистой тропе – на юго-запад. Первым – с массивной русской рогатиной на худеньком плече – гордо вышагивал шведский король.
Неожиданно в нос Егора ударил острый и невыносимый запах, вернее, гнилостная вонь – с ярко-выраженными трупными нотками.
Впереди замаячил чёрный прямоугольник провала, обложенный по периметру толстыми дубовыми досками. За провалом виднелась покосившаяся от старости бревенчатая избушка.
«Не иначе, медвежья яма», – предположил сообразительный внутренний голос. – «Что-то похожее Саня Бушков описывал – в одной из своих нетленок…».
Карл достал из кармана потёртого серо-зелёного камзола маленький медный свисток, резким движением поднёс его к узким губам и сильно дунул. Звук получился неожиданно чистым и громким.
Через несколько секунд широко распахнулась низенькая дверь избушки, и оттуда торопливо выскочили два высоченных и широкоплечих субъекта, судя по одежде, состоявшие в должностях егерей. А из-за толстых сосен – один за другим – вышли с десяток хмурых мужчин, облаченных в неприметные костюмы мирных стокгольмских обывателей. Только, вот, у каждого мужичка в руках было по серьёзному пистолету.
«Телохранители, понятное дело», – уверенно пояснил внутренний голос. – «А ты, братец, всё удивлялся, почему это Карл так беспечен и не окружён толпой верных слуг, вооружённых до самых коренных зубов…».
Шведский король, отведя в сторону егерей и охранников, принялся негромко давать им какие-то пространные указания, размахивая во все стороны длинными руками. А Егор, Ерик Шлиппенбах, Людвиг и Томас Лаудрупы по тропе, обойдя старенькую бревенчатую избушку стороной, подошли к чёрному провалу и осторожно заглянули вниз.
Яма была прямоугольной – метров тридцать пять на пятьдесят, но, при этом, не очень-то и глубокой – метров шесть-семь, не больше. На дне провала виднелись многочисленные, беспорядочно разбросанные жёлто-серые кости, длинные осиновые брёвнышки и толстые берёзовые чурбаки, изгрызенные во многих местах.
– Как же воняет сильно! – от души возмутился Томас Лаудруп, старательно прикрывая нос широким рукавом камзола. – У них тут что, свалка мусора? Или же мыловарня? – громко завизжав, мальчишка мгновенно отпрыгнул назад.
Это из овальной норы-берлоги, вырытой в одной из стен ямы, неожиданно вылез, плотоядно посматривая на незваных гостей, облезлый светло-бурый матёрый медведь.
Зверь нахально облизывался, гордо демонстрируя жёлтые кривые клыки, и недобро щурился, тихонько позванивая толстой железной цепью. Но вёл себя косолапый гигант на удивление мирно и спокойно – не рычал и к краю ямы, где стояли зрители, не бросался.
Цепь, прикреплённая к бронзовому ошейнику на шее зверя, была достаточно длинной – она вольготно змеилась широкими кольцами по дну ямы, после чего поднималась наверх, оборачиваясь вокруг здоровенного гранитного валуна.
– Король хочет поохотиться на медведя с русской рогатиной? – восторженно охнул вернувшийся Томас Лаудруп. – Это же…. Это же просто великолепно! Он – отчаянный смельчак!
«Скорее, уж, отчаянный глупец», – подумал про себя Егор. – «Отчаянный шведский упрямец…».
Карл Двенадцатый, за которым следовал дюжий егерь со свёрнутой верёвочной лестнице на плече, подошёл к ним со стороны бревенчатой избушки и, ласково поглаживая древко рогатины, веско сообщил:
– Я решил убить этого медведя. Прямо сейчас, с помощью русской рогатины. И этим всё сказано…. Возражать мне – не советую! А на дыбы мишка встанет, никуда не денется. Это я вам обещаю. Мои молодцы примутся равномерно и слаженно дёргать за цепь – до тех пор, пока зверюга не поймёт, что от него требуется…. Что ещё? Никакой подстраховки не будет. Ибо, это не честно. У противников должны быть равные шансы на победу. Так определено строгими правилами рыцарского поведения…. У вас же, господа, нет при себе огнестрельного оружия? Вот, и славно. Мои же охранники получили строгий королевский приказ – не пользоваться пистолетами и никому их не отдавать в течение часа. Посмотрим, о каких таких незабываемых и пикантных чувствах говорила прекрасная и высокоумная Аврора Кенигсмарк …
«Это, братец, полный и окончательный провал!», – запаниковал внутренний голос. – «Подпиленное древко рогатины обязательно сломается, косолапый порвёт Карла в клочья, а вас всех арестуют – как подлых и коварных русских шпионов. А потом, понятное дело, казнят – с шумной и цветастой помпой – на дворцовой площади Стокгольма…. Интересно, Пётр Алексеевич обрадуется такому повороту событий? Или, наоборот, огорчится?».
– Ваше величество, позвольте два слова наедине! – взмолился Егор. – Дело идёт о рыцарской чести!