Книжник. Сладкая месть
Шрифт:
Недалеко от края болота обнаружилась гладкая каменная плита, в которой были выдолблены две прямоугольные выемки – примерно метр на метр двадцать и глубиной сантиметров в пятьдесят-шестьдесят.
– Что это такое? – спросил Сидоров.
– Солильные места, – буднично пояснил Кузьма. – Остались здесь издревле. Когда в тутошних краях обитала чудь белоглазая. И мы этими каменными корытами воспользуемся. Соль здесь оставим. Рыбы наловим и вернёмся. Распотрошим и засолим. Чуть выше по склону встанем на ночлег. Сварганим наваристой и сытной ухи. Завтра в полдень промоем засоленную рыбу в ручье. Подсушим на ветру. Уложим в мешки. Дальше пойдём. На север…
Они осторожно и медленно, лавируя между молоденькими берёзками и ёлочками, продвигались по «живому» мху, который беспрестанно и угрожающе колыхался под ногами.
«Удовольствие – ниже среднего», – подумал Виталий. – «Сердце, заледенев от липкого страха, уверенно переместилось в пятки…».
Когда до открытой серо-серебристой воды оставалось метров сто двадцать, Кузьма велел:
– Останавливаемся, барин. Здесь будем рыбалить.
Достав из вещмешка топор, старовер – ловко и сноровисто – прорубил во мху квадратную «лунку» – полметра на полметра. После этого он достал из кармана портков моток толстой бечёвки, из другого – массивный бронзовый гвоздь и, отцепив крупный железный рыболовный крючок, закреплённый за отворотом старенького зипуна, занялся настройкой снасти.
«Ерунда полная и сюрреализм махровый», – мысленно усмехнулся Сидоров. – «Вместо нормальной лески – верёвка диаметром чуть ли не в полсантиметра. Грузило – гвоздь. А, пардон, крючок? Номер, наверное, двадцать второй, мать его. Причём, ржавый и тупой. Что можно поймать на такое примитивное и грубое приспособление? Ясен пень, что ничего и никогда. Только время потеряем зазря…».
Кузьма, тем временем, насадив на крючок с десяток муравьиных яиц, отправил снасть в «лунку». Когда гвоздь-грузило опустился на дно, старовер выбрал обратно примерно с метр верёвки и замер. Вместо удилища он использовал собственную вытянутую руку, в кулаке которой и была зажата толстая бечёвка.
– Как клёв? – минут через пять-семь ехидно поинтересовался Виталий. – Может, рыба ушла на дальний кордон?
– Подожди, барин, чуток, – посоветовал товарищ по побегу. – Не спеши, родимый…. Оп! – резко дёрнул рукой. – Есть!
Вскоре Кузьма вытащил из «лунки» увесистую добычу.
По пышному тёмно-зелёному мху прыгало нечто невообразимо-прекрасное, отливая всеми цветами радуги – неяркими, слегка приглушёнными и очень приятными для глаз.
«Это же гигантский линь!», – опешил Сидоров. – «Килограмма на четыре с половиной потянет! Красота неописуемая, волшебная…. Ай, да Хрусталёв! Ай, да сукин фантазёр! Не соврал-таки…».
Когда линь был снят с крючка, Виталий попросил напарника:
– А теперь можно и мне порыбачить? Хочется, ведь.
– Рыбаль, барин, – добродушно улыбнулся старовер. – Только наживку не забудь надеть на крюк…
Через пару минут Сидоров поймал карася – трехкилограммового, чёрно-бронзового.
Когда день начал клониться к вечеру, они двинулись обратно. В вещмешках путников-беглецов находилось по пятнадцать-шестнадцать килограмм отборной рыбы.
Первым шагал Сидоров, Кузьма отставал метров на восемь.
Неожиданно Виталий почувствовал, как его подхватывает неведомая, могучая и неотвратимая сила.
– Господи, прости и сохрани! – послышался испуганный голос Кузьмы. – Чур, меня! Чур!
Сидоров понял, что теряет сознание.
Он – с огромной скоростью – летел по бесконечному чёрному коридору, в конце которого угадывалось крохотное светлое пятнышко. Перед глазами – навязчивой чередой – мелькали красно-жёлтые круги, фиолетово-сиреневые спирали и изломанные, лимонно-зелёные молнии…
Пятый параграф. Робинзон с клеймом на щеке
Генерал был мрачнее грозовой июльской тучи.
– Что, всё так плохо? – преданно поедая руководство глазами, спросил Пашка. – Дело закрывают?
– Хуже, сынок, – неторопливо закуривая толстую никарагуанскую сигару, признался Трофим Николаевич, – Забирают дело у нас и отдают его…, сам знаешь, куда. Оно и поделом. Сколько времени прошло с момента первого исчезновения литераторов? Российских, я имею в виду?
– Почти три месяца. Без нескольких дней.
– Какие конкретные результаты достигнуты?
– Если по-честному, то никаких, – тяжело вздохнув, признался Сомов. – Но, ведь, и у наших зарубежных коллег…
– Отставить, капитан! – взъярился генерал-лейтенант.
– Есть, отставить!
– Никогда, оправдывая собственные промахи, не ссылайся на неудачи других. Иначе, не быть тебе майором…. Понял?
– Так точно!
– То-то же…
Хрипло зазвонил один из многочисленных телефонов, размещённых на генеральском столе.
– Слушаю, – беря в ладонь светло-зелёную трубку, известил Трофим Николаевич. – Кто там меня домогается? А, знаю…. Что говорит? Ладно, диспетчер, соедини…. Степан Петрович? Приветствую, дорогой! Как оно тебе – в полковничьей должности? Ну-ка, ну-ка…. Гы-гы-гы! Молодец, хорошая шутка. Что там у тебя случилось-приключилось? Однако…. И, что дальше? Вот, даже как…. Спасибо – за горячую и своевременную информацию. Спасибо, уважил. Сейчас же отреагируем…. Сам, если погоны дороги, ничего не предпринимай. Понял? То-то же. Я туда Сомова отправлю. Ну, всё, бывай…. И тебе – того же. Роджер!
– Что-то случилось? – с надеждой в голосе спросил Пашка. – Неужели, позитивное?
– Чёрт его знает, – поморщился генерал. – Может, позитивное. Может, наоборот. Короче, слушай сюда…. Пару часов назад по Любимовскому озеру проплывал – на вёсельной лодке – тамошний егерь. Слышит, кто-то вопит истошно…. Угадай с одного раза, капитан, где конкретно вопили?
– Неужели, на том самом острове?
– Молодец, догадливый. Далеко пойдёшь…. Итак, подплыл егерь к острову. Видит, по берегу носится, как в попу раненый благородный олень, худой и оборванный донельзя мужик. Вежливо спросил его работник лесхоза, мол: – «Кто такой? Как зовут?». А тот и отвечает, мол: – «Я – Сидоров Виталий Викторович. Главный редактор книжного издательства «Петерсбурх»…». Въезжаешь, Сомов?