Книжник. Сладкая месть
Шрифт:
В бараке была сложена – из диких местных камней – большая печь. Не смотря на то, что на дворе стояло лето, печь каждый вечер протапливали. Иначе, как можно было высушить промокшую одежду и обувь? Поэтому по ночам в помещении было нестерпимо жарко, душно и влажно. Ну, естественно, и крайне вонюче.
А ещё злые клопы донимали – не приведи Бог…
Сидоров, отчаянно почёсываясь во всех местах, сел на нарах, покрытых тощей войлочной кошмой, спустил босые ноги на земляной пол и едва слышно пробормотал:
– Пора вставать, так его и растак.
Скоро должны были объявить побудку, а Виталий Викторович никогда не любил торопиться. Особенно по утрам. Так что, лишних десять-пятнадцать минут повредить не могли. Их всегда вполне хватало для того, чтобы относительно спокойно справить естественные нужды, хорошенько умыться в ближайшем ручье, подумать о всяком и разном. В первую очередь, понятное дело, о предстоящем побеге…
Как он попал в этот зачуханный и забытый Богом барак? Обыкновенно. Приехал вместе с женой на Любимовское озеро, типа – немного отдохнуть и развеяться. На утренней зорьке, выбравшись из палатки, отправился на рыбалку. Насадил на крючок шустрого дождевого червячка, поймал первую упитанную краснопёрку, но на этом и всё. Болезненный укол в шею, чернота перед глазам…
Очнулся Виталий в дремучем и болотистом лесу – холодное майское утро, туманная молочно-белая дымка, злые голодные комары, полное безлюдье.
Без малого трое суток он бестолково блуждал – без единой маковой росинки во рту – по топким болотам, дремучим лесам и холмистым перелескам. От голода совсем ослаб, да и с последними надеждами – на благополучный исход – расстался.
А потом, совершенно случайно, набрёл на эту маленькую деревушку. Вернее, на временное и безымянное людское поселение, расположенное при каменоломне.
Каменоломня принадлежала легендарному Меньшикову Александру Даниловичу, Светлейшему князю Ижерскому, а добывали в ней разноцветный – сиреневый, фиолетовый и тёмно-зелёный – порфир.
Какой был год? Сидоров этого точно не знал. Было известно лишь то, что Санкт-Петербург уже заложен, и добытый порфир направляли именно туда – для всяческих строительных и архитектурных нужд.
Где располагалась каменоломня? Непростой вопрос. Скорее всего, если рассуждать понятиями двадцать первого века, где-то на границе Ленинградской и Вологодской областей.
В безымянном поселение появлению Виталия очень обрадовались. То есть, сразу же надавали по физиономии, крепко связали, поставили на правой щеке – калёным железом – клеймо «А.М.», после чего посадили в карцер, представлявший собой низенький бревенчатый сруб без окон, размером три метра на три. Кормили, правда, вполне прилично – чёрными сухарями, жирной солониной и густой пшённой кашей. Да и очки не отняли, оставили. За что – добрым и милосердным ребяткам – отдельное спасибо…
Через несколько суток (Сидоров уже потерял счёт времени), его отвели в просторную избу-пятистенок, где проживал Иван Мазур, дворянский сын, являвшийся Управляющим каменоломни.
Просторная светёлка, стены и потолок, старательно оббитые струганными осиновыми и берёзовыми досками, полосатые домотканые половички на полу, запах свежевыпеченного хлеба.
Мазур, мужчина дородный, с тройным солидным подбородком, важно восседал в высоком кожаном кресле. Сыто рыгнув, он спросил:
– Как кличут тебя, бродяга безродный?
– Виталий Викторович Сидоров.
– Ого! Красиво звучит. Из дворян?
– Нет, – смущённо потупившись, по-честному признался Виталий. – Даже близко не стоял.
– Но, ведь, очки носишь?
– Ношу.
– Значит, подлое «крапивное семя»? – прозорливо прищурился Управляющий. – Писарь?
– Можно и так сказать.
– Много, злыдень, украл?
– Почему – сразу – украл?
– По кочану. Честные люди, изображая из себя оборванного бродягу, по диким лесам не шастают…. Может, отправить тебя в Тайную Канцелярию? Познакомишься там с добрейшим и милейшим князем Фёдором Юрьевичем Ромодановским. Знаешь, кто это такой?
– Знаю, – чувствуя, как по спине побежали шустрые ледяные мурашки, пробормотал Сидоров.
– Так, отправить? Или же здесь останешься? С нами?
– Останусь.
– Я и не сомневался, – презрительно скривился Мазур. – Будешь десятником. Учёт вести на бумаге. Прибыль, убыль, расход, приход…. Справишься?
– Справлюсь. А, долго?
– Что – долго?
– Ну, учёт вести, – уточнил Виталий. – До конца жизни?
– Тут, милок, всё от тебя зависит. Если приглянёшься, то и заберу с собой, в стольный град Петерсбурх. Дворовым писарем, понятное дело. Внеся в княжью казну выкуп копеечный. Ты же «найденыш», поэтому и стоишь недорого, хотя и клеймённый…. Когда? Наверное, уже ближе к будущей весне. Вот, Светлейший пришлёт мне замену, и тронемся…. Всё, прощелыга. Иди, трудись. Место в бараке тебе отведут. И обижать не будут, я распоряжусь….
И он пошёл. Не было особого выбора.
«В Тайную Канцелярию попадать не стоит», – рассуждал про себя Сидоров. – «Первым делом, как здесь и водится, подвесят на дыбе. Начнут от души сечь кнутами. Я, естественно, расскажу всю правду, ничего не утаивая. Мол, так и так, высокородные господа. Переброшен к вам – неизвестными могущественными силами – из далёкого двадцать первого века…. Что будет после этого? Не поверят, конечно. Дальше будут допрашивать и, в гости не ходи, запытают до смерти…».
Потекли суровые трудовые будни. Каменоломня, конторская скука, вонючий барак, брань злых охранников, скудная еда, ночная изжога, хронический грудной кашель.
Незаметно прошло два с половиной месяца, к побегу всё было готово.
Почему появились мысли о побеге?
Во-первых, из-за природной любви Виталия к свободе. Во-вторых, не внушал ему доверия Ванька Мазур, морда дворянская, сладкоголосая. Такой ненадёжный субчик, глазом не моргнув, обманет и продаст с потрохами. В-третьих, Сидоров познакомился и подружился с Кузьмой – мужиком среднего возраста, из староверов.