Книжное дело
Шрифт:
Вид великой реки Волги, уходящей в бескрайние южные пространства навел Глухова на мысль о строительстве порта для речной флотилии. «Годится!», — решил Глухов. После некоторых доработок легенда-2 была готова. Иван отозвал в сторонку Волчка, объяснил основу — ровно столько, сколько должен знать подручный, — вдруг будут пытать, так чтоб признавался в меру. Хотя пытать, кажется, не должны.
Около трех часов, открыто и назойливо выпросив у монастырского писца лист бумаги, Глухов отъехал в город.
Ехал неспеша. На полпути увидел толпу в черном. Три десятка монахов вполне упорядоченно шли навстречу. «Петропавловцы!».
Глухов съехал на обочину, повернулся к проходящим и стал поочередно осенять их и себя крестным
Монахи понуро шли мимо. Вид у них был усталый. Сапоги,… — кстати, почему они в сапогах?.. — покрыты толстым слоем пыли, лица красные, потные.
Глухов на всякий случай пересчитал ходоков. Конечно, их было 36. Три стола возвращались без потерь. Выделялись их командиры, — «столоначальники». Иван прищурился и запросто представил этих молодых ребят в красных стрелецких кафтанах или панцирях немецких алебардьеров. «Монастырь так же лишает нас юности, как и война», — грустно дурачился Глухов.
Уже через пару часов он был в Ярославле и раскладывал вещи в небольшой чистенькой комнатке не самого дешевого постоялого двора. Здесь, конечно, тоже имелся вид на Волгу, боковым зрением прихватывался местный кремль с соборной церковью, но главное — дверь комнаты запиралась на замок грубой и крепкой работы. Кстати, тут и поесть можно было, — первый этаж рубленого здания занимала обширная трапезная — едоков на сорок. «Три Апостола», — усмехнулся Глухов, — вот как нужно назвать этот кабак!».
Глава 8. Ярославль
Утром Глухов проснулся рано, но завтракать вышел поздно. Примерно час ушел на изучение внутренней обстановки, щелей спальни, системы оконных рам, расположения окрестных деревьев. Еще минут сорок Иван наблюдал через подходящую прореху посетителей обеденного помещения. «Наездник» появился в восьмом часу утра. «Вишь, какой набожный! Заутреню отбывал в родном монастыре!» — усмехнулся Глухов.
Иван собрал свой легкий дорожный коробок, положил туда письменные принадлежности, бумагу, пистолет с припасами. Кинжал вывесил на пояс. Вышел к едокам. Естественно, он озирался, держался спиной к стене, сел на край лавки в самом темном углу. Отсюда высмотрел в другом углу рябую рожу Наездника. Урод делал вид, что озабочен только утренним пивом.
Иван поел, прихватил с собой большой пирог, объяснил кабацкому человечку, что идет на природу, спросил, не пропадет ли пирог в случае жары. Вышел наружу и медленно пошел к берегу Волги. Пройдя две улицы, перешел на солнечную сторону и занялся подозрительной возней.
Сначала Иван сделал в дорожной пыли крупный шаг. Достал из коробки пистолет и измерил длину шага по его отпечаткам — в пистолетах. Получилось четыре с четвертью. Иван достал лист бумаги, записал научные данные. Плюнул на палец, поднял его вверх, определил направление ветра — северо-восток — нормальный утренний бриз.
Тут Иван вспомнил, что государевым указом от прошлого года предписывалось отсчитывать дорожные пути от ямских станций. В городе нулевой отметкой должен считаться лошадиный рынок, казенные конюшни, или другая приметная точка, откуда естественным образом начинают свой бег государевы кони. Иван подозвал мальчишку, с трудом выпытал у него, где тут казенный ям. Ближайший ям оказался далеко — на полпути к Ростову. Это Иван и сам знал. Тогда он пошел к «естественному казенному месту» — Ярославскому кремлю. От въездных ворот кремля пошел увеличенным, «мерным» шагом прямо к Волге. Каждые сорок шагов отмечал в бумажке палочкой. Наездник тащился за ним не очень осторожно, все время вываливался из тени.
Когда отсчет шагов от кремля до набережного обрыва был окончен, Иван уселся рисовать карту будущего речного порта. Он так увлекся игрой, что стал разрабатывать военный пункт на полном серьезе. Иван чертил, не поднимая головы, и Наездник смог подобраться совсем близко — в кусты на ближайшем пригорке. Теперь он тоже водил глазами туда, куда и Глухов — то в бумагу, то вдаль.
Внизу и справа, там, где Волга огибала город, от основного русла отделялась большая протока. Она возвращалась в реку через версту, охватывая продолговатый каменистый остров. Поселений на острове не было. А хоть бы и были, нам ли это помеха? С нашим-то государем Иоанном Васильевичем что ж мы поселение не перенесем?
Глухов прикинул, что остров — отличное место для базы флота. Город — рядом, мост через протоку можно охранять, и остров сразу превращается в крепость. Место не топкое, скалистое, значит, заливаться не будет. На холмах острова можно построить лабазы и укрепления, в протоку загонять суда, выстроить водяные частоколы, верфи всякие — тут можно немцев каких-нибудь пригласить для расчетов.
Фантазия Глухова разыгралась. Он уже видел, как строятся в протоке огромные, многомачтовые корабли, как грузятся на них полки в красных кафтанах, как тысячи рабов несут в трюмы припасы для плаванья, как блестят на палубах медные пушки, как полощется на главном корабле черное великокняжеское знамя с ликом Спаса. А вот и попы пожаловали. Старый митрополит Макарий к началу водного похода не поднялся, зато молодые прибыли все. Вот они — архиепископы Никандр Ростовский, Пимен Новгородский и Трифон Полоцкий, епископы Афанасий Суздальский, Симеон Смоленский, Филофей Рязанский, Варлаам Коломенский, Матфей Сарский, Иоасаф Пермский — благословляют православное воинство на подвиг, поют многогласно, красиво, но неразборчиво. Приходится отцу Андрею Благовещенскому переводить благую весть на человеческий язык. Он шепчет перевод в ухо какому-то здоровяку в меховой шапке с золотым верхом, и здоровяк довольно посмеивается.
Батюшки! Да это ж наш царь Иван Васильевич! Он лично прибыл проводить флот в бескрайний простор.
Но нет! Смотрите-ка! Царь лезет на борт переднего корабля, и на мачте сразу вспыхивает кроваво-красное полотнище царского знамени с черным орлом Ивана Великого! Царь тоже идет в поход! Ну, тогда другое дело! Тогда мы не зря поплаваем! Курс на Казань, Астрахань, Персию, Царьград!
Флотилия отваливает, уходит вниз по Волге под раскрытыми парусами, исчезает в туманной дали. И скоро из южных стран начинают поступать странные и величественные сообщения. Доносят, что, узнав о царском походе, все басурманские вожди встали на последнюю битву. Решили они запрудить Волгу, чтобы некуда было нашему царю плыть. Погнали своих чумазых внавал, поперек реки. И стала вода в Волге подниматься. И чем больше басурман в нее лезло, тем выше поднималась вода и топила нехристей. Когда наши подплыли, увидели, что дальше Волги нету, а есть большое Хвалынское море. А посреди моря стоит гора из утопленников, а на вершине блестит золотой шатер. В шатре сидит последний, самый главный басурманин. Тогда наш царь приказал навести на шатер все пушки и махнул своей шапкой. Ударил страшный гром, шатер упал, гора рассыпалась, море хлынуло в прорву и смыло агарян с лица Божьего мира… Тут Иван проснулся, собрал пожитки и пошел на постоялый двор пообедать, вернее, поужинать.
Ужинали скопом, под кислое, но очень крепкое пиво.
Иван Глухов, усталый, упаренный дневными трудами, очень быстро впал в исконно русское состояние. Это когда голова работает сложно, красиво, с лирическими отступлениями, язык поворачивается неловко, но слова произносит умные, а ноги не хотят идти вовсе — отдыхают.
Вокруг москвича сама собой образовалась компания местных завсегдатаев. Наездник тоже подсел поближе, внимательно слушал, пригибаясь за глиняный горшок с пареной рыбой.