Книжный мотылек. Гордость

Смайлер Ольга

Сегодня утром в Редлиф доставили букет, вернее — цветочную композицию. Стилизованный лебедь, составленный из белых маргариток, на шее которого был повязан пышный голубой бант. К птице прилагалась самая обычная типографская карточка, на белом картоне которой с вензелями и завитушками был отпечатан стандартный текст: «Примите мои искренние извинения». В пустые линованные графы «От кого» и «Кому» аккуратным, каллиграфическим почерком были вписаны наши с Раулем имена.

— Какая прелесть! — Восхищалась Прю, держа горе-птицу на вытянутых руках, — это же самая модная композиция этого лета! Третьего дня мисс Джейн поклонник дарил, но только на голубя его и хватило! А тут — целый лебедь!

— Пруденс, пусть это отошлют назад, — я старалась говорить спокойно.

— Но, мисс! Красота-то какая! — Искренне огорчилась Прю. — Да дебютанткам завсегда птичку у Гастона заказывают!

— Пруденс! —

Раздражение все же вырвалось наружу, и Прю быстро исчезла с моих глаз, бережно унося многострадального цветочного лебедя.

Карточку с извинениями я мстительно изорвала на мелкие кусочки, получая от этого акта вандализма особое удовольствие. Мне не нужны были нарочито формальные извинения от этого человека: стандартный букет «для дебютантки», безличная карточка с типовым текстом в вычурных вензелях и завитушках, за которым нет ни сожаления, ни искреннего раскаяния — лишь следование приличиям. Я представила, как равнодушный клерк из цветочного магазина, приоткрыл стеклянную дверцу в холодильник, где девушки в фирменных передниках делают «птичек для дебютанток». Вот он крикнул: «Для мистера Файна. Белые маргаритки, стандартный большой», и, пристроившись за конторку, выцарапывает каллиграфическим почерком мое имя на такой же стандартной, как и «птичка», безликой карточке. Настроение не улучшилось, более того, в этот момент, доведись мне столкнуться с Тем-самым-Раулем, я бы не погнушалась пустить в ход шпильку из своей прически.

Подошедшая Пруденс проследила за моим взглядом и тихо вздохнула:

— А птичку все-таки жалко.

Вопреки всем моим страхам, суаре оставило очень теплое впечатление. Генеалогия и этикет, упорно впихиваемые в меня «Старшими Лисси» перед поездкой, оказались весьма кстати, помогая мне ориентироваться в приглашенных гостьях, и не путаться в обращениях. Дамы, если и рассматривали меня, то делали это весьма тактично и как можно более незаметно. А за столом я оказалась рядом с жизнерадостной рыжеволосой девицей, явившейся вместе с одной из матрон. Я уже знала, что зовут её Несса О’Коннор, что она внучка графини Пентеркост и рано осиротевшая дочь графа Меллоу. Несса была из числа тех счастливых людей, которые искренне радуются жизни в любом её проявлении, и благодетельствуют любого, удостоившегося их внимания, принимая искреннее участие в их судьбе — не важно, дворовый ли это котенок или девица, делающие первые шаги в модных гостиных. Так что, как только мы были представлены друг другу, она тут же предложила обойтись без формальностей и заявила, что берет меня под свое покровительство, как опытная желтофиоль, три сезона подпиравшая стенки бальных залов.

Я недоуменно оглядела Нессу: платье цвета зеленого яблока, расшитое маленькими белыми цветами, под которым угадывается приятно округлая фигурка; белый поясок подчеркивает лиф с низким декольте, которое, кажется, едва удерживается на груди; буйные рыжие кудряшки, гладко зачесанны надо лбом и перевязаны высоко на затылке зеленой лентой, которая с трудом сдерживает их тяжесть; серые, смеющиеся глаза глядят лукаво. В общем, заявлению о трех бесплодных сезонах я не поверила. И, как оказалось, зря. Когда мы, получив от тетушки по чашке Эрл Грея, и заполнив наши тарелки пирожными, симпатичными маленькими сэндвичами и канапе, устроились за столом, покрытым белой, крахмальной скатертью с вышитыми вензелями, я решила осторожно уточнить, правильно ли я поняла свою новую знакомую.

— О да, — рассмеялась моему удивлению Несса, — до того, как Бринэйнн… ой! Я хочу сказать, что до того, как лорд Шеффилд заметил меня на Весеннем балу, я не пользовалась особой популярностью. Понимаете, Амели, я росла в доме бабушки, и, думаю, это накладывало свой отпечаток: я никак не могла взять в толк, зачем все эти балы, приемы, музыкальные вечера. Меня раздражали молодые люди, половину из них я находила совершенно несносными, а перед другой благоговела так, что не могла выдавить из себя ни слова. Но Нэйнн… ой, то есть, лорд Шеффилд, он совсем другой… С ним мне легко, да и жизнь моя теперь приобрела новые краски и стала по-настоящему удивительной!

Мы отвлеклись на профитроли и оценили труды Бригиты. Разговор продолжила снова Несса, неожиданно ойкнувшая и густо покрасневшая.

— Амели, я прошу у Вас прощения. Это ужасно неприлично — так вести себя, я ведь даже не даю Вам вставить слово. Но… Знаете, я так счастлива, но мне не с кем об этом поговорить… У меня никак не складывается с подругами — мои ровесницы считали меня скучным «синим чулком», да и большинство из них уже давно и благополучно замужем.

Я вздохнула. После бегства Птички-Сони на ТриОН я немного сошлась с

кузиной Фаиной, семья которой приехала на Изначальную незадолго до этого. Но Фай, вырвавшаяся с Аннэли с её суровым религиозным укладом жизни, и насидевшись в поместье пока её младший брат превращался из беспомощного новорожденного в шустрого карапуза, теперь черпала свободы Изначальной горстями, появляясь домой только чтобы поесть и переодеться. В ГУГе у меня была репутация занудной «ботанички», что также не повышало мои шансы на близкую дружбу с кем-нибудь из одногруппниц. Несса же мне понравилась, и я вдруг, в этот самый момент, неожиданно поняла, что наша дружба с Соней больше никогда не будет прежней. Да, я, как и раньше, доверила бы Птичке свои тайны, и включилась бы в любое задуманное ей хулиганство, но она теперь как будто переступила невидимую границу во взрослую жизнь, и теперь её будут волновать совсем другие вещи.

— Несса, зовите меня Милой, — решилась я, — И я была бы счастлива, если бы мы с Вами стали подругами, я ведь, в некотором смысле, тоже считаюсь в своей семье «синим чулком». Так как, Вы говорите, Вы встретились с лордом Шеффилдом?

История и правда оказалась весьма романтичной: на традиционном Весеннем Балу, что давали патронессы «Камелии», созданной по образу и подобию весьма популярного в свое время «Олмака», моя новая знакомая традиционно пристроилась у стены между компаньонками и пожилыми дамами. Она, скучая, слушала очередной разговор ни о чем, когда в бальную залу вошел молодой человек. Несса, увлекшаяся своими мыслями, повернулась посмотреть, кто же вызвал такое пристальное внимание у присутствующих дам, и вздрогнула — незнакомец смотрел прямо на неё. Поймав её взгляд, он устремился к цели с неотвратимостью линкора имперского звездного флота.

Дальше воспоминания Нессы были наполнены восхищенным розовым туманом. Нэйнн не стал ждать, пока кто-либо представит его Нессе, он представился сам. Несса машинально взяла его карточку и не успела опомниться, как они уже кружили в вальсе. Тур, после которого кавалеры, не замечавшие Нессу все это время, наперегонки бросились заполнять её бальную книжечку и говорить ей комплименты. Второй танец перед ужином, рука в перчатке на его рукаве — она не помнила ни о чем они говорили, ни вкуса еды, только его смеющиеся синие глаза. Уже в неверном свете флайбуса, по дороге домой, бабушка-графиня, отказывающаяся признавать, что зрение её ухудшилось, долго подслеповато вглядывалась в серебристый картонный прямоугольник визитки, на котором простым черным шрифтом было выбито: «Бринэйнн Киллкенни, маркграф Шеффилд» и качала головой. «Маркграф» значило приграничье, и, хотя то, что мальчик выбрал её внучку, делало ему честь и свидетельствовало о хорошем вкусе, да и сами маркграфы были в фаворе у императора, но отдать свою хрупкую голубку, единственное, что осталось от дорогой, но такой упрямой Эммы, еще одному приграничному авантюристу… Несса же отмела все возражения единственной фразой: «Либо за него, либо ни за кого», и была в этот момент так похожа на свою покойницу-мать, что графиня сдалась.

На следующее утро, во время визита «этого молодого джентльмена», графиня, вопреки всем правилам приличия, выскользнула из гостиной по откровенно надуманному предлогу, и не смогла сдержать слез, наблюдая сквозь щель в приоткрытой двери, как хорошо известный своим упрямством Бринэйнн Киллкенни опускается перед её внучкой на одно колено. Теперь же влюбленные вынуждены были протанцевать положенное количество балов, чтобы никто не мог счесть помолвку слишком поспешной, а потому имеющей тайные, порочные причины.

Глава 6

Тетушка была весьма довольна итогами суаре. Дамы признали меня «весьма перспективной», предвкушали, что я «внесу приятное оживление в малый сезон», а одна из патронесс «Камелии», оказавшаяся в числе приятельниц виконтессы, собралась рекомендовать меня в этот закрытый клуб. Для полного сходства со щенком — победителем галактической собачьей выставки — мне не хватало только парадной розетки из лент и диплома с описанием, составленным экспертом надлежащего класса. Впрочем, я была более чем уверена, что «хорошая породная голова, высокий постав шеи, прикус — норма» уложилось в каждой головке, украшенной чепцом, тюрбаном или перьями. Я же получила карточку с контактами Нессы и, заодно, информацию, что мы с тетушкой Агатой через неделю будем присутствовать на балу, который дает графиня Пентеркост в честь своего юбилея — Несса и Бринэйнн как раз собирались объявить на нем о помолвке. Приглашения на бал графиня рассылала еще шесть или семь недель назад, и тетушка Агата, в ответном письме, отправленном через неделю, просила позволения присутствовать вместе со своей юной родственницей, каковое было тут же ей дано.