Книжный мотылек. Гордость
Шрифт:
Я попыталась отвлечься на вид за окном — выходило плохо, так что пришлось прибегнуть к наиболее действенному способу — к самоиронии. «Итак», — думала я, — «вообразим меня героиней очередной книги в мягкой розовой обложке из серии „Крылья бабочки“, название которой вытеснено на корешке золотом. Я — трепетная и невинная девица, ощущающая жар, исходящий от стальных, мускулистых бедер обольстителя. Что полагается чувствовать в такой момент? Неясное томление? Слабость в ногах? Марширующих с развевающимися штандартами победным строем мурашек в парадных мундирах?»
Увы, никаких классических ощущений у меня не было, даже некоторая
Тетушка и баронесса дружно раскрыли веера, пряча за ними лица, а я озадаченно отодвинулась на свое место — если бы романы писала я, то, скорей, назвала бы Рауля «закаменевшим». Впрочем, для меня эта выходка тоже не прошла бесследной — я почувствовала, как запылали уши, и торопливо развернула веер из резных костяных пластин.
— Удивительно душный сегодня вечер, — томно произнесла я. — Вы не находите, мистер Файн?
Молчание несколько затянулось, и я уже было решила, что не дождусь ответа, когда Рауль закинул ногу на ногу, оттянул хитрый узел пышного белого галстука пальцем и, кашлянув, отозвался:
— Вы совершенно правы, мисс Дюбо.
Баронесса с шумом закрыла свой веер, и неодобрительно шлепнула им внука по колену:
— Милый, я тебя очень прошу — не будь букой!
Рауль поймал её руку в белой перчатке и галантно коснулся губами:
— Все, что Вы пожелаете, мадам!
О доме Пентеркостов я была наслышана от самой Нессы, да и при болтовне по буку она время от времени показывала мне кое-какие виды, однако то, что я увидела в окно — заставило восхищенно замереть. Правильно истолковав мое молчание, тетушка потянулась, и похлопала меня по руке:
— По семейной легенде бабка покойного графа, отца Нессы, была с Изначальной. Тогдашний Пентеркост долго ухаживал за гордой Людмилой, добиваясь её руки, и, в качестве решающего аргумента, построил этот дом, напоминающий один из земных архитектурных памятников. Их свадьба состоялась в этом доме через три месяца после окончания строительства.
— Могу ее понять, — вздохнула я.
Дом, в два раза больший, чем тетушкин Редлиф, построенный из красного кирпича под шатровой крышей, словно напоминал о давних даже для Изначальной временах. Нарочитая асимметричность композиции, невозможность определить количество этажей, башенки и флюгера, кованые решетки и изящная резьба по камню— все было как-будто нездешним, ненастоящим, игрушечным.
Флайбус, тихо гудя, уткнулся в хвост недлинной очереди, выстроившейся перед таким же необычным, как и весь дом, парадным подъездом, который мне больше всего хотелось назвать «крыльцом» — так напоминало оно иллюстрации к старому трехтомнику народных сказок. Тех самых, под редакцией Проппа и с иллюстрациями Билибина, в котором каждая новая сказка начиналась с замысловатой буквицы и над которыми я заворожено замирала в Музее книги при университете.
Но и это ожидание закончилось
— Да-да, — поднялась следом тетушка, — дальше будет еще ярче, так что можешь внутренне приготовиться. Но самое необычное в этом особняке, все-таки, его название.
Я вопросительно взглянула на искренне веселящихся дам.
— «Лукоморье», — подмигнула мне баронесса Фредерика, качнув перьями на тюрбане, — причем, у каждого нового поколения свои ассоциации «на тему». Например, сейчас большой популярностью пользуется шутка про то, что мартовскому коту лорду Шеффилду, наконец, нашли подходящую золотую цепь.
Еще один лестничный пролет, площадка, снова поворот, последний подъем — и перед нами бесшумно открылась еще одна дверь.
Мажордом, преисполненный чувства собственной важности, в ливрее, от обилия золотой отделки на которой резало глаза, сверившись со списком, громогласно объявил наши имена, и мы оказались в холле, где гостей встречали Несса и её бабушка. Без пяти минут невеста, в своем платье из панбархата цвета темного мха со светло-зелеными акцентами и белыми буффами по линии декольте, была чудо как хороша. Медные волосы, заплетенные в несколько затейливых, перевитых между собой кос, были украшены жемчугом. Шею Нессы тоже украшала нитка жемчуга. «Униформа», — резюмировала я про себя.
Леди Маргарет Мидстоун, графиня Пентеркост, напротив, стояла рядом с цветущей племянницей в неизменном черном платье из шелкового крепа и таком же чепце. Единственной уступкой общему праздничному настроению было тончайшее белоснежное кружево на рукавах и воротнике да комплект из оправленных в серебро агатов. Из болтовни Прю я знала, что «несгибаемая графиня» носит траур со дня гибели своей дочери, графини Меллоу и её мужа. Впрочем, та же Прю проболталась и про то, что графиня обещала внучке в день её свадьбы сменить черный на лиловый.
Мы обменялись приветствиями, и если перед графиней я сделала книксен, то Несса удивила меня тем, что приобняла за плечи и быстро коснулась щекой щеки в дружеском поцелуе.
— Как я рада, что ты приехала! — Улыбнулась она мне. — Наконец-то у меня будет прекрасная компания!
— А как же Нэйнн? — Шепотом спросила я.
— До объявления — никак, — погрустнела будущая невеста, отпуская меня.
Я почувствовала, что меня кто-то дернул за платье, и, опустив глаза, увидела маленькую, хорошенькую девочку в белом платье с голубыми лентами, в руках которой была красивая корзинка с маленькими букетиками первоцветов.