Книжный вор
Шрифт:
Можно ли украсть счастье? Или это просто еще один адский людской фокус?
Лизель стряхнула с себя все раздумья. Она проехала мост и подстегнула Руди, велев не забыть книгу.
Они возвращались домой на ржавых великах.
Это был путь в два с небольшим километра, из лета в осень, из спокойного вечера в шумное сопение бомбежек.
ГОЛОСА СИРЕН
Вместе с небольшой суммой, заработанной летом, Ганс принес домой подержанный приемник.
– Теперь, – сказал он, – мы будем узнавать про налеты до сирен. После сигнала кукушки по радио сообщают, какие сейчас районы под угрозой.
Ганс поставил приемник на кухонный стол и включил. Они попробовали включить его и в подвале, для Макса, но в динамиках раздавался только треск помех и разрубленные голоса.
Первый раз, в сентябре, они спали и не услышали кукушки.
Либо радио все же было не вполне исправно, либо сигнал сразу потонул в плаче сирен.
Чья-то рука тихонько потрясла спящую Лизель за плечо.
Следом возник Папин голос, испуганный.
– Просыпайся, Лизель. Надо идти.
Запутавшись в прерванном сне, девочка едва разбирала очертания Папиного лица. Единственное, что было хорошо видно, – голос.
В коридоре они остановились.
– Погодите, – сказала Роза.
В темноте они бросились в подвал.
Лампа горела.
Макс высунулся краешком из-за холстин и банок. У него было изнуренное лицо, он нервно цеплялся большими пальцами за пояс штанов.
– Надо уходить, а?
Ганс подошел к нему.
– Да, надо уходить. – Он пожал Максу руку и хлопнул его по плечу. – До встречи после налета, так?
– Конечно.
Роза обняла его, и Лизель тоже.
– До свидания, Макс.
Несколько недель назад они уже обсуждали, нужно ли всем оставаться в их собственном подвале или троим лучше ходить в подвал Фидлеров, в нескольких домах от Хуберманов. Их убедил Макс.
– Ведь вам сказали, что тут недостаточно глубоко. Вам из-за меня и без того опасно.
Ганс кивнул.
– Стыдно, что мы не можем брать тебя с собой. Просто позор.
– Уж как есть.
На улице сирены выли на дома, люди выскакивали и бежали, спотыкаясь и отшатываясь от воя. На них смотрела ночь. Некоторые отвечали ей взглядами, пытаясь разглядеть жестяные самолетики, ползущие по небу.
Химмель-штрассе превратилась в процессию стреноженных людей: каждый сражался с тем, что было у него самого ценного. У некоторых – ребенок. У других – стопка фотоальбомов или деревянный ящик. Лизель несла свои книги – между локтем и ребрами. Фрау Хольцапфель едва тянула по тротуару чемодан – выпученные глаза, семенящие ноги.
Папа, который забыл все – даже аккордеон, – подбежал к ней и вызволил чемодан из ее хватки.
– Езус, Мария и Йозеф, что у вас там? – спросил он. – Наковальня?
Фрау Хольцапфель рванулась вперед с ним рядом.
– Необходимое.
Фидлеры жили через шесть домов. В семье их было четверо, все с волосами пшеничного цвета и славными немецкими глазами. Но главное – у них был отличный глубокий подвал. В него набилось двадцать два человека, включая Штайнеров, фрау Хольцапфель, Пфиффикуса, одного юношу и семью по фамилии Йенсон. В интересах общественного спокойствия Розу Хуберман и фрау Хольцапфель держали на расстоянии, хотя есть вещи выше мелких ссор.
Под потолком болталась одна лампочка в плафоне, было холодно и волгло. Зубастые стены скалились и тыкали в спину людей, которые стояли и разговаривали. Откуда-то просачивался приглушенный вой сирен. Их искаженный голос, как-то пробравшийся в подвал, слышали все. И хотя это заронило немалые сомнения в надежности убежища, по крайней мере, здесь люди услышат и три сирены, означающие отбой воздушной тревоги и спасение. Им не понадобится Luftschutzwart – уполномоченный по гражданской обороне.
Руди, не теряя времени, разыскал Лизель и встал рядом. Волосы у него указывали куда-то в потолок.
– Здорово, скажи?
Лизель не удержалась от ехидства:
– Да, прелесть.
– Ай, да ладно тебе, Лизель, кончай. Что плохого может случиться, кроме того, что всех расплющит или зажарит, или что там еще делают бомбы?
Лизель огляделась, оценивая лица. И взялась составлять список – кто больше всех боится.
*** СПИСОК ЛУЧШИХ ЖЕРТВ ***
1. Фрау Хольцапфель.
2. Герр Фидлер.
3. Юноша.
4. Роза Хуберман.
Глаза фрау Хольцапфель были широко распахнуты. Ее жилистая фигура гнулась вперед, а рот стал кругом. Герр Фидлер занимался тем, что спрашивал людей, некоторых – по несколько раз, как они себя чувствуют. Юноша по имени Рольф Шульц держался в углу обособленно и беззвучно разговаривал с воздухом около себя, за что-то его распекая. Руки у него намертво зацементировались в карманах. Роза едва заметно покачивалась вперед-назад.
– Лизель, – прошептала она, – поди сюда.
Она схватилась за девочку сзади, крепко сжала ее плечи. Роза пела песню, но так тихо, что Лизель не могла разобрать. Ноты рождались на выдохе и умирали в губах. Папа рядом с ними оставался спокоен и недвижен. Только раз он положил свою теплую ладонь на холодную макушку Лизель. Ты не умрешь, говорила эта ладонь, и она не врала.
Слева от Хуберманов стояли Алекс и Барбара Штайнеры с самыми младшими – Беттиной и Эммой. Обе девочки вцепились в правую ногу матери. Старший, Курт, смотрел перед собой, как образцовый гитлерюгендовец, и держал за руку Карин, которая была крохотной даже для своих семи лет. Десятилетняя Анна-Мария играла с рыхлой поверхностью цементной стены.