Княгиня Ольга. Ключи судьбы
Шрифт:
Даже Величана, глядя на это, впервые вдруг ощутила себя частью этой новой общности – не родительского рода, а дружины мужа. И, слыша прославляющие вождя крики на русском языке, вдруг сообразила: а ведь ее будущее дитя тоже от рода русского. Что же остается ей? Ничего, кроме как войти в него всей душой, чтобы не отстать от собственного чада… Тайком она просунула руку под бобровый кожух и коснулась живота. Она была тяжела уже три месяца, но, кроме налившейся груди, других перемен в ней пока видно не было.
Но вот клятвы закончились, тушу заложили в яму печься над грудой углей, закрыли дубовой доской и засыпали сверху землей. Весь день Величана, как и другие
Собираться гости начали рано – едва стало темнеть. Сбежались, будто боялись, что начнут без них! Проходя через двор, Величана кивала, улыбалась в ответ на поклоны. Многих она уже знала – вон черноусые угры в островерхих шапках, мороване с серебряными крестами на груди, саксы и бавары в длинных шитых чулках и отделанных мехом нарядных кафтанах. И все ждала увидеть тех, от кого ей теперь приходилось ждать беды – посланцев Ингоря киевского. А их все не было.
– А где же киевские гости? – решилась она спросить у мужа. – Те, что нам дары подносили… седьмицу назад?
Они с Етоном встретились в гриднице – Величана следила, как расставляют посуду, а Етон по привычке пришел проверить, все ли хорошо. Конечно, он не слишком надеялся на толковость жены, что была моложе его на шестьдесят пять лет!
– Киевские? – Етон как будто удивился. – Близняк, а у нас разве есть из Киева люди? Ох, верно! Свенельдич-младший! – Он взмахнул рукой, будто хотел хлопнуть себя по лбу. – Пошли к ним кого-нибудь. Пусть пожалуют…
И как-то так он произнес эти последние слова, понизив голос, что Величане в них почудилась угроза. И явилось понимание: Етон вовсе не забыл о киянах. Но почему он не хочет их видеть? Боится, как бы не разнюхали их драгоценную тайну? «Но ведь еще незаметно, – хотела она сказать. – И я бодра нынче, они ничего не приметят». Но промолчала и вновь ушла в поварню. Незачем ее мужу думать, что ее так уж волнуют киевские гости и их боярин.
И ничего нет такого, что она о них спросила. Если бы угры не пришли – спросила бы об уграх. И нет ей никакого дела до этого… Люта Свенельдича. Она потому так разволновалась в тот раз, когда он пришел подносить ей дары, что стоявший за ним Киев – враг ее ребенка. А не потому, что у него такие чудные глаза. При ярком свете они казались зеленовато-серыми, а когда он отступил в тень, стали почти карими. В его лице все было красиво – ровный нос, острые скулы, почти прямые русые брови, высокий лоб. И в то же время черты дышали мужеством, упорством и готовностью принять любой вызов. Как будто он уже догадывался о том, что их ждет раздор. Но когда он улыбался, лицо его сияло, будто солнце… Величане было жаль, что раньше или позже она увидит это красивое лицо, искаженное гневом и враждой. Если бы пришли к ней судички и спросили, какого она хочет себе мужа, она бы сказала: такого, как Лют из Киева. Он не древний старец, но и не юнец, держится с достоинством и умеет быть приветливым, полон сил, но выучился ими управлять… Не напряли бы судички ей такую странную судьбу… Не достанься ей муж, такой ласковый в дряхлом теле и такой суровый, даже пугающий – в юном…
В пояснице проявилась тянущая боль, и Величана торопливо присела. Молодая совсем – а от забот умаялась, аж спина заболела, как у старухи!
Гоня из головы лишние мысли, Величана
Лют Свенельдич давно привык встречать зимние праздники вдали от дома, пить на жертвенных пирах, где мясо раздает чей-то чужой правитель. И в эту зиму он тому, пожалуй, радовался. Пир солоноворота – ёль, как его называли здешние русы, – давал ему случай еще раз увидеть Етонову княгиню, а она с первой встречи все не шла у него из головы.
Не подавая виду, он извелся, дожидаясь приглашения. Конечно, без колядных угощений кияне не остались бы: у Ржиги бабы наготовили прорву всего, и Лютова дружина могла гулять всю ночь заодно со всеми его гостями и соседями. Но что он, поросячьих ножек никогда не ел? От празднества самой длинной ночи Лют ждал иного.
В начале зимы Етонова дружина отправлялась собирать дань с его земель, поэтому по приезде Лют не видел Семирада. Но к Коляде тот всегда возвращался – не так уж велики были Етоновы владения. Но поскольку дружина вернулась, у Етона нет недостатка в людях и припасах. Вальга и Торлейв тайком ходили к княжьему двору и донесли: там затопили «мясную яму», на рассвете забили борова, по всему двору пахнет печеным хлебом – пиршество ожидается знатное.
Но вот наконец, уже к сумеркам, от Етона явился отрок: Люта Свенельдича и гостей киевских просят пожаловать к князю на пир. Облегченно вздохнув, Лют пошел доставать лучший кафтан – тот, в котором был у Етона после приезда, седмицу назад.
В Киеве князья Олегова рода, начиная с самого основателя, приносили жертвы на Святой горе от всего города и всей земли Полянской. В Плеснеске за город воздавали богам бужанские старцы во главе с Чудиславом, а князь с дружиной соблюдал свой обычай и начинал праздники у себя, как его предки – северные вожди. Этим вечером ворота княжьего двора стояли распахнутыми. К приходу киян здесь уже было полно народу, по большей части торговые гости – саксы, угры, хорваты, мораване, бавары, уличи. Тиун и отроки уже начали заводить гостей в гридницу и рассаживать по местам. Благодаря знатному роду и родству с Олегом Вещим, Лют и двое Пестрянычей получили места почти в середине гостевого стола – и ближе к женской половине дома, чему Лют втайне обрадовался.
И вот княгиня вошла – в варяжском платье еще красивее, чем в греческом. Сразу глянула на него, но тут же отвела глаза – он даже поклониться не успел. Прошла к своему престолу, окруженная боярынями и служанками, уселась. Люту вспомнилась киевская княгиня Эльга – лет двадцать назад та, наверное, вот так же проходила через Олегову гридницу в сиянии юной красоты и богатого платья, притягивая восхищенные взоры своих и чужих. Она и сейчас красива, а какой же была в шестнадцать лет! Стоит пожалеть, что он сам тогда был малым дитем и не мог ее видеть. Лют повидал немало знатных женщин и даже владычиц земель и городов, но только этих двух, Эльгу и Величану, мог мысленно поставить рядом – не только высокородных, богатых и могущественных, но и прекрасных до того, что захватывало дух.
Почти безотчетно он поднял ко рту левую руку и коснулся губами витого золотого колечка на мизинце. Это колечко ему подарила Эльга, когда ему было неполных восемнадцать лет и он совершил свой первый ратный выезд – на деревский Малин. Но сейчас у него было чувство, что в этом колечке он целует княгиню плеснецкую.
Конец ознакомительного фрагмента.