Княгиня Ольга. Сокол над лесами

Дворецкая Елизавета Алексеевна

В корму вонзилась стрела. Велеб выглянул из-за щита – на площадке вежи теснились люди. Прорвались, гады ползучие!

Но беглецам те уже не грозили – еще миг, и Перезванец скрылся за изгибами берега.

Велеб опустил щит и вытер лоб. Огляделся. В борте возле него торчали даже две стрелы – те гады почти успели пристреляться.

Утренний туман рассеялся, взошло солнце. Сорочка вся мокрая – хоть выжимай. Велеб развязал пояс и потянул с плеч свиту. На рукаве у локтя обнаружилось кровавое пятно, однако сорочка была чистой – не своя кровь. Голова гудела, казалось, не на челне он едет по Днепру, а по небу на облаке. Все промчалось как сон. Только что он стоял на Воротной веже, смотрел в туман и думал о невидимых девах-вилах, а позади него спал городец, где жили пять с лишним десятков отроков. А теперь… Перезван в руках неведомых бесов, с ним Размай, Стояня и Чарога из Визгушиного десятка. Был Тешень, но остался на отмели, со свернутой шеей. И все.

– Так я не понял, – подал голос Размай, не переставая работать веслом. – Что за бесы это были?

– Они кричали «Хотимир!», – вспомнил Велеб. – Кто это? Где-то есть такой князь?

– Где-то? – Чарога сердито оглянулся на него от весла. – Да здесь! – Он кивнул на берег. – У дреговичей. Их старый князь, пращур их, был Хотимир. Это мы их дреговичами зовем, а они сами бают: хотимиричи мы, дескать. Не слыхал разве?

– И правда…

– Но чего им от нас-то надо? – Стояня, опомнившись, заволновался. Он и так страдал от боли в ноге – вывих, перелом, пока было некогда разбирать, – а от горя и волнения на глазах его блестели слезы. – Набросились… всех парней перебили! Боярина… всех! Вот же гады! Такие гады, я не знаю… как так, а, Чарога?

– Я тебе кто – Костяная Баба, что в лесу живет, а все знает? – рявкнул Чарога. – Свои головы унесли, и то пока благо! А что, почему – пусть князь разбирается!

– Князь? – Размай взглянул на него с недоумением. – Его же убили…

* * *

Когда впереди, совсем близко, засерели бревна частокола, Берест наконец опустил щит и обернулся. Тяжело дыша, оглядел площадку между избами и вежей. Площадка была густо устлана телами. Лежали друг на друге – белые сорочки, непокрытые головы, раскинутые руки. Киян в тверже и впрямь оказалось не более полусотни: наверняка Святослав киевский брал отсюда людей для войны в Деревах, но не восполнил ее потери. Мальчишка, чего с него взять!

Однако и сами древляне без потерь не обошлись. Числом они превосходили киян в несколько раз, но те значительно опережали их опытом в воинском деле. У древлян за спинами была одна военная зима – сражение на Размысловом поле и прорыв из Искоростеня. А у этих – та же зимняя война в земле Деревской, а до того – несколько дальних заморских походов. Далята в прежние годы слышал, как Перезвановы отроки хвастали своими подвигами у хазар, греков и сарацин. И хвастали недаром. Не все успели обуться и подпоясаться, но каждый вышел с оружием в руках. Даже с численным превосходством смять киян удавалось не сразу. И на беглый взгляд было ясно: своих убитых десятка два-три, раненых не меньше.

Однако это победа. Перезванца больше нет. Не в первый раз за последние полгода Берест видел сплошной покров из мертвых тел – будто колосья на току, – но впервые при этом зрелище его наполнило сладкое торжество. У них получилось. Наша взяла. Не всегда русам выходить победителями – как было в Малине, в Божищах, в Искоростене. Теперь они на себе узнают, как это – когда от целой дружины в десятки человек не остается никого.

Из ближайшей избы доносились женские крики, детский плач. Женщин и детей в Перезванце оказалось совсем мало – только домочадцы боярина и кое-кого из его старших. Никаких иных жителей здесь не было, и невинным не пришлось страдать.

– Я сказал, всех! – слышался рядом хриплый, раздосадованный голос Коловея. – Договорились же!

Берест обернулся: Коловей стоял перед самой большой избой – надо думать, боярской, – опираясь на копье, а перед ним Лихарь что-то доказывал, кивая в открытую дверь.

– Хватит болтать! – оборвал его Коловей. Крупные черты его лица, обычно открытые и выражавшие дружелюбие, сейчас придавали ему особенно мрачный вид. Темно-русые кудри потемнели от пота и прилипли к широкому лбу. – Нет, не возьмем в полон. Ни одна душа живая не должна знать, кто здесь был. Нет, не уведем. Я сказал, всех кончать! – вдруг рявкнул он, выпучив глаза, и Лихарь в испуге даже отскочил. – В Волыни обговорили все, что ты мне здесь мозги молотишь! Жалко тебе их? А они твою Видунь пожалели? Ступай!

Лихарь ушел. Крики в избе взвились громче и отчаяннее, перешли в визг, но скоро стихли.

Коловей вытер лоб, обернулся и увидел Береста.

– Ну, вроде все. Пошли смотреть, что тут есть.

Нужно было торопиться. Коловей быстро раздал задания: одни перевязывают своих раненых и выносят убитых, другие собирают добычу. В укладках изб, в дружинных домах обнаружилось немало всякого добра. У всех здешних русов было хорошее оружие, нашлось даже с полтора десятка мечей – хазарских, однолезвийных, греческих – без перекрестья, пять или шесть рейнских «корлягов». Десятки шлемов – хазарских, пластинчатых доспехов – греческих. Десятки кафтанов – целиком из шелка или льняных, но с отделкой узорным шелком на всю грудь. Платье было не новое, потертое, засаленное, сильно поношенное, но это были шелка, какие Берест в прежней жизни видел только на Гвездоборе и прочих больших деревских боярах.

Лют Свенельдич, раздуй его горой, наверняка знает, как это все называется, мельком подумал Берест. Еще раз пожалел, что Люта не могло здесь быть. Он сейчас наверняка в Киеве сидит, при своем князе. Но очень может быть, ему доведется увидеть то, что здесь теперь. Может, у него здесь приятели были или даже родня. Пусть-ка поищет их среди этого трупья… как он, Берест, искал князя Володислава под стенами Искоростеня, среди уже замерзших, закоченевших тел его последних защитников.

Как искал он своих родичей – деда Миряту, стрыя Родиму – среди полсотни мертвецов близ Ингоревой могилы, прошлой осенью. Он, Берест, Коняев сын, чуть ли не единственный уцелел, остался жив и на воле, из двух с лишним сотен обитателей Малина. Теперь он наконец-то начал понемногу возвращать русам свой долг.

С делом покончили быстро. Взяли, что можно было взять, крупный скот оставили на месте, птицу и овец поволокли на берег.

Едва миновал полдень, как древляне покинули Перезванец. Позади них остались груды мертвых тел, разломанные укладки, распахнутые двери. Залитая кровью земля. Вонь и жужжание мух. Одно из тех разорищ, каких немало появилось в последние полгода на земле Деревской.

– Ну что, отроки, боги с нами! – Коловей, стараясь прогнать с лица мрачность и принять бодрый вид, прошел к нагруженным лодьям, хлопая отроков по плечам и спинам. – Удалось наше дело. Хоть самую малость, а отомстили мы за своих.

– И это только начало! – напомнил Берест.

Победа не вызвала в нем ликования: это была лишь малость, лишь первый шаг на долгом пути. Пути, который он был намерен пройти до конца, сколько бы лет на это ни понадобилось.

* * *

В конце речной дороги, уже в виду киевской горы, условились, что говорить перед князьями будет Велеб. Он удивился такой чести: и годами моложе всех, и в Перезвановой дружине всего два года. Не то что остальные, жившие в городце со дня основания. Чарога, годами старше всех, был еще в Самкрае с Хельги Красным и в их малой дружине всеми признавался за главного.