Княгиня Ольга
Шрифт:
И вновь судьбу русского флота решил «греческий огонь». Испытав на себе его страшную силу, воины Игоря на этот раз даже не пытались сопротивляться, мечтая лишь о том, чтобы спастись. Началась паника. Корабли греков, устремившись в погоню, настигали отступающие русские ладьи и пускали в ход «жидкий огонь». «Было страшное зрелище, — читаем в греческом Житии святого Василия, — ибо, боясь огня, проклятые по своей воле кидались в глубь моря, предпочитая утопиться в воде, чем быть сожженными огнем, но уничтожаемые там и здесь погибли… одни сгорели, другие бросились по собственному изволению в морскую пучину, иные, будучи схвачены, стали рабами» {66} .
Большинство из тех, кто попал в плен, были обречены на смерть. Их привели в Константинополь, провели по улицам города и казнили в присутствии иностранного посла, отчима того самого Лиутпранда, который и сообщил нам об этом.
Остатки же русского флота, сумевшие ускользнуть от греков, прибились к скалистому берегу Килы (Килии), во Фракии, близ входа из Черного моря в Босфор, а затем, с наступлением ночи, бежали прочь. Среди тех, кто уцелел, был и князь Игорь [54] . Судя по свидетельству византийского хрониста Льва Диакона, он вместе со спасшимися руссами не решился возвращаться домой привычным днепровским путем, но избрал другой, кружной путь — через Киммерийский Боспор (Керченский пролив), то есть через владения хазар. На обратном пути среди руссов началась жестокая
54
В историографии получила широкое распространение гипотеза Н.Я. Полового, согласно которой Игорь с немногими людьми вернулся на Русь уже после первого неудачного сражения 11 июня, бросив (сознательно или по неведению) остальное войско (см.: Половой Н.Я.Русское народное предание и византийские источники о первом походе Игоря на греков // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 16. М.; Л., 1960. С. 105—111; он же.К вопросу о первом походе Игоря… С. 85—104). Исследователь ссылается на то, что в русских источниках отразился лишь первый этап войны, но ничего не говорится о втором сражении: причина якобы в том, что русские летописцы (причем разных поколений) в своем повествовании о войне опирались на известное им народное предание, согласно которому война закончилась первым же сражением, а потому сознательно отбрасывали все имеющиеся в их распоряжении сведения о продолжении войны. Однако этот аргумент, на мой взгляд, не выдерживает критики. В самом деле, гипотетически постулируемый исследователем русский источник (народное предание) никак не проявляет себя ни в летописном, ни в каком-либо ином тексте русского происхождения, а сводится исключительно к некой «схеме», под влиянием которой русские книжники («из века в век») правили греческие хроники, — что выглядит неправдоподобно. Отмечу также неверные трактовки исследователем собственно русских источников. Так, тезис о первичности рассказа о походе 941 г. в «Летописце еллинском и римском» по сравнению с «Повестью временных лет» ныне признан ошибочным: как показали исследования русских хронографов, рассказ «Летописца» восходит к Хронике Георгия Амартола с использованием летописи из числа новгородско-софийских (типа Софийской Первой); см.: Творогов О.В.Древнерусские хронографы. Л., 1975. С. 152—157; Летописец еллинский и римский. Т. 2: Комментарий и исследование О.В. Творогова. СПб., 2001. С. 113—114, 176—179. Что же касается указания Архангелогородского летописца (Устюжского свода) о возвращении руси «без успеха; потом же, перепустя [лето], на третья лето, приидоша в Киев» (ПСРЛ. Т. 37. С. 18, 57), то оно, вопреки мнению Н.Я. Полового, не имеет никакого отношения к реальным событиям похода 941 г.: напомню, что речь в этом известии идет о походе не Игоря, но Олега, а сам поход датирован 6408 (900) г.; указанные же слова Архангелогородского летописца восходят к неверно понятой хронологической выкладке авторов Новгородской Первой летописи младшего извода, согласно которой поход Олега (под 6430/922 г.) последовал на «третьее» лето после похода Игоря (под 6428/920 г.): «И възратишася русь в своя; том же лете препочиша и другое, на третьее идоша» (НПЛ. С. 108).
Так, полным разгромом, завершился столь тщательно подготовленный поход русского князя. Известие об этом разошлось далеко за пределы Византийской империи. Упомянутый выше неизвестный хазарский еврей сообщал в Испанию о том, что «царь Русии» «воевал против Кустантины (Константинополя. — А. К.)на море четыре месяца, и пали там его мужи, так как македоняне (византийцы. — А.К.)победили его огнем» {67} . А писавший на арабском языке сирийский хронист Яхъя Антиохийский констатировал: «Русы сделали набег на Константинополь… и сразились с ними греки, и отразили их, и победили их» {68} . Спустя три десятилетия византийский император Иоанн Цимисхий имел все основания пенять сыну Игоря Святославу на «жалкую» участь его отца, который приплыл к Константинополю «с огромным войском, на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды» {69} .
Но хуже того. Поражение Игоря было воспринято не просто как военная неудача, но как позор. Игорь «с большим позором вернулся на родину», — записывал Лиутпранд Кремонский. Слова о «постыдном» и «жалком» возвращении русского князя наличествуют и в хазарском письме, и в сочинении Льва Диакона. Часть русского войска погибла даже не от огня или стрел, но от «страшного расслабления желудка», — а что может быть унизительнее этого?!
Как восприняли поражение Игоря в самом Киеве, догадаться не трудно. Плач и уныние овладели теми, чьи сыновья, мужья, братья или отцы не вернулись из похода. Те же, кто уцелел, объясняли случившееся сверхъестественным оружием греков — страшным «олядним» огнем (от древнерусского слова «олядия», то есть хеландия). «Вернувшиеся в землю свою, — читаем в древнерусском переводе Жития святого Василия Нового, — поведали своим о случившемся с ними и о оляднем огне: “Будто молнию, — говорили, — небесную имеют у себя греки и, пуская ее, жгут нас; потому и не одолели их”» [55] . О силе огненного оружия греков русские помнили и десятилетия спустя. Когда в 971 году воины Святослава, осажденные в болгарском Доростоле императором Иоанном Цимисхием, узнали, что по Дунаю к городу подошли триеры с «мидийским огнем», их, по словам византийского хрониста, охватил ужас. «Ведь они уже слышали от стариков из своего народа, что этим самым “мидийским огнем” ромеи превратили в пепел на Евк-синском море огромный флот Игоря, отца Святослава» {70} .
55
Эти слова читаются лишь в древнерусском переводе Жития св. Василия; в греческом оригинале их нет. См.: Вилинский С.Г.Житие св. Василия Нового… Ч. 2. С. 459; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 45.
Княгиня Ольга жила в другом мире, отгороженном от мира простых киевлян высокими стенами княжеского двора. Но и для нее случившееся стало тяжелым ударом. Как и другие члены княжеского семейства, она имела собственные интересы в византийских делах, прежде всего в том, что касалось реализации причитающейся ей части княжеской дани. Судя по тому, что мы знаем о ней, Ольга близко к сердцу принимала княжеские дела и заботы и умела видеть не только внешнюю сторону происходящего, но самую суть событий. Поход на Византию закончился крахом. Вместо ожидаемых потоков золота и серебра, драгоценных византийских тканей и вин в Киев хлынули потоки людского горя, крови и унижения. Надо было готовиться к новой войне, а значит, вновь тратить силы и средства, растравливая не успевшие зажить раны.
Удача, несомненно, отвернулась от Игоря — так понимали случившееся и Ольга, и прочие киевляне. А это было очень плохим предзнаменованием. Удачливость в языческом обществе считалась обязательным атрибутом князя, и ее отсутствие подрывало самые основы княжеской власти.
Сразу же по возвращении в Киев Игорь стал готовиться к новому походу на Царьград — «хотя
Подготовка к новому походу заняла, по летописи, два с лишним года. За это время Игорю удалось создать мощную коалицию, в которую вошли представители разных племен Восточной Европы — как тех, которые подчинялись ему, так и тех, которые находились с ним в союзнических отношениях. Сведения о составе этой коалиции сохранились в «Повести временных лет». (Вообще, сведения о втором походе Игоря на греков имеются только в русских летописях. Византийские источники ничего о нем не сообщают — и это, между прочим, дает основание историкам усомниться в том, что вторая война Игоря с греками вообще имела место [56] .) Игорь сумел привлечь к походу наемников-варягов — в данном случае, очевидно, скандинавов, давно уже снискавших себе славу бесстрашных и грозных воителей, наводивших ужас на христианскую Европу. Их присутствие в русском войске значительно увеличивало его силы. Помимо варягов, в состав войска Игоря вошли киевские поляне, новгородские словене, смоленские кривичи и тиверцы (последние жили в Поднестровье и были соседями уличей). Кроме того, Игорь нанял печенегов, всегда готовых воевать ради поживы. По обычаям того времени, русский князь взял у них заложников («талей»), которые должны были служить гарантами верности кочевых союзников. Конные орды печенегов уже не раз разоряли византийские области в союзе с другими племенами и успели внушить страх грекам. Впрочем, столь разнородный состав войска таил угрозу и для самого Игоря и его воевод. Удержать в повиновении разноплеменные и разноязыкие отряды и добиться согласованных действий варягов, славян и печенегов было очень непросто.
56
Так, по мнению ряда исследователей, в летописных статьях под 6449 (941) и 6452 (944) гг. речь идет об одном и том же событии, разные источники о котором оказались соединенными позднейшим летописцем (в этих двух статьях наличествуют следы искусственного разрыва в повествовании). К перераспределению материала под двумя годами летописца могла побудить дата договора Игоря с греками. См., напр.: Шахматов А.А.Повесть временных лет и ее источники // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 4. Л., 1940. С. 72; Кузьмин А.Г.Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 266—268.
Выступить в поход удалось только в 944 году — вероятно, в конце весны — самом начале лета [57] . Часть войска двигалась по Днепру, а затем вдоль морского побережья в ладьях; другая часть (прежде всего печенеги) — берегом, на конях.
Как и в 941 году, в Константинополе узнали о приближении русской рати заранее — от тех же болгар и херсонитов. Услышав о выступлении Игоря, сообщает летописец, корсуняне «послали к Роману, говоря, что “вот идет русь, без числа кораблей, покрыли суть море корабли”. Также и болгары послали весть, говоря: “Идет русь и наняли печенегов себе”». На этот раз император Роман постарался не доводить дело до военного столкновения. Многовековое соседство с «варварскими» племенами научило власти Империи договариваться с ними. Так, за год до второго нашествия руссов, в апреле 943 года, северо-западные области Империи подверглись новому нападению венгров. Уже известный нам патрикий Феофан сумел заключить с ними новый мир. Возможно, именно ему было поручено договариваться и с напавшими на Византию руссами [58] .
57
ПСРЛ. Т. 1. Стб. 45-46; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 34-35. Здесь дата похода обозначена как 6452 (944) г. В Троицкой летописи второй поход на греков был датирован 6451 (943) г. (Троицкая летопись. С. 73), но здесь все даты княжения Игоря (в том числе и дата первого похода на греков) сдвинуты на один год, что было отмечено еще Н.М. Карамзиным (История государства Российского. Т. 1.С. 263, прим. 335). 943 г. обозначен как год нового похода Игоря на греков и в «Летописце еллинском и римском» (Т. 1. С. 503—504; здесь это уже третий поход Игоря). Но эта дата («в лето 6451, месяца априля, индикта 1») имеет в виду второй поход на Византию венгров, рассказ о котором заимствован из Хроники Георгия Амартола, но ошибочно отнесен к руссам (там же. Т. 2. С. 113—114, коммент. О.В. Творогова). Гипотеза Н.Я. Полового, согласно которой поход Игоря действительно имел место в 943 г. (Половой Н.Я.О дате второго похода Игоря на греков и похода русских на Бердаа // Византийский временник. Т. 14. М., 1958. С. 138—147), не кажется достаточно аргументированной (ср., в частности: Литаврин Г.Г.Византия, Болгария, Древняя Русь… С. 76— 77). Не подтверждает ее и фрагмент надписи 943 г., обнаруженной в Северной Добрудже (Румыния), близ станции Мирча-Вода, с упоминанием некоего «Димитрия жупана» (сохранившийся текст: «…гьрьцехъ… въ лето 6451 [п]ри Деимитре бе жупане»), которую в отечественной историографии обычно связывают с походом Игоря, — см.: Половой Н.Я.О дате второго похода… С. 141—142; Тихомиров М.Н.Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969. С. 170; Рыбаков Б.А.Киевская Русь и русские княжества… С. 354—356 (автор реконструирует надпись следующим образом: «Дань възялъ князь Игорь на гьрьцехъ в лето 6451 при Деимитре бе жупане»). Однако в надписи 943 г. нет никаких указаний на то, что она могла быть связана с русско-византийскими отношениями или, тем более, с походом Игоря (см. об этой и др. добруджанских надписях: Кирило-Методиевска енциклопедия. Т. 1. София, 1985. С. 601-604; ст. Ив. Добрева).
58
Определенно об этом сообщается в «Летописце еллинском и римском» (Т. 1. С. 504): «Поиде Игорь на грекы с многою силою… Патрикии же Феофан паракимумен ишед, клятвы мирьскыа створи с ними». Но и эта фраза вставлена в текст из рассказа Хроники Георгия Амартола о втором походе венгров на Византию (см. пред. прим.).
Послы императора Романа встретили русского князя на Дунае, у самых границ Империи. По свидетельству киевского летописца, это были «лучшие боляре», то есть высшие сановники Империи. Они предложили Игорю заключить новый мир, причем подкрепили это предложение богатыми дарами — «данью». (По словам киевского летописца, император прислал к Игорю, «моля и глаголя: “Не ходи, но возьми дань, юже имал Олег, придам и еще к той дани”».)
Одновременно император направил богатые дары — «паволоки и злато много» — к печенегам, также отвращая их от военных действий. Этот ход можно назвать безошибочным. Печенегам, в общем-то, было все равно, от кого принимать дары и подношения и чьи земли разорять. Купить их верность Игорь мог только еще б ольшими посулами. Но в умении торговаться и перекупать возможных союзников ему было сложно тягаться с греками.
Здесь, на Дунае, Игорю надлежало решить, что делать дальше. По словам летописца, он созвал дружину и устроил совет с нею («нача думати»). Предложение «царя» пришлось по душе большинству войска. Летописец так передает речь дружины, обращенную к князю: «Да если так говорит царь, то что хотим больше того — не бившись, получить золото, и серебро, и паволоки? Ибо кто знает, кто кого одолеет: мы ли, или они? Ибо с морем кто заодно? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: общая смерть всем». И Игорю осталось лишь согласиться с общим выбором.