Княгиня
Шрифт:
Выйдя из кареты, Кларисса старалась не смотреть в сторону Виа Мерчеде. Воспоминания о том, как она однажды пасмурным утром шла по этой улице, были невыносимы. Впрочем, отделаться от воспоминаний о человеке, которого сейчас она считала воплощением всех зол, было непросто — рядом возвышался фасад палаццо Ферратини, автором которого был тоже Бернини. Лоренцо Бернини возвел и часовню Трех волхвов, которую пришлось миновать княгине, чтобы попасть туда, где возводилась жилая секция семинаристов. И она действительно застала здесь Борромини, рассуждавшего о чем-то с каменщиком.
— Кельи
Кларисса мгновенно поняла намек.
— Вы были в Санта-Мария-делла-Витториа? — спросила она.
Борромини продолжал неприязненно смотреть на нее.
— Если вы ждете, что я сейчас примусь отрицать очевидное; в таком случае вы ошибаетесь, синьор Борромини. Но я пришла сюда не затем, чтобы обсуждать с вами тему святой Терезы.
— А для чего? Я как раз был бы вам весьма благодарен за краткую справку по этой теме. А сейчас, простите, у меня мало времени.
Франческо повернулся, собираясь уйти, а Кларисса лихорадочно прикидывала, как начать разговор. Угрожать ему ни в коем случае нельзя — ни папским гневом, ни другими последствиями, которыми чреват отказ от проведения работ. Если действовать подобным образом, можно добиться как раз противоположного — о чем, о чем, а уж о его гордыне Кларисса имела представление. И княгиня решила действовать напрямик.
— Нельзя ставить под удар то, чего вы сумели добиться за все эти годы.
— Понятия не имею, о чем вы тут рассуждаете. Извольте выражаться яснее!
— Я имею в виду ваш отказ от работ в Сан-Джованни. Прошу вас, возобновите их! Папа доверил вам самую главную свою церковь, мне кажется, он не только высоко ценит, но и любит вас. И если вы сейчас после всего, что произошло… вы ведь сделаете его своим врагом…
— Весьма признателен за совет. Но усилия ваши напрасны. Я сам хозяин своему слову.
Кларисса молча смотрела на Франческо. И это ее добрый друг? Княгине приходилось делать над собой усилие, чтобы не принять навязываемого ей тона.
— Могу себе представить, — сказала она, стараясь говорить как можно мягче и искреннее, — что вы испытали, когда вас лишили права строить фонтан. Но вы не должны опускать руки. Я видела ваш проект, поняла ваши блестящие замыслы. Я собираюсь обратиться к донне Олимпии, она уговорит его святейшество вернуть вам фонтан. Он обязан пересмотреть свое решение. Не сомневаюсь, что, если вы представите на его суд ваш проект, у вас будет куда больше шансов оказаться принятым папой Иннокентием. Однако никто не в состоянии ничего для вас сделать, если вы и впредь будете игнорировать работу в Латеране.
Клариссе казалось, что она уперлась в глухую стену. Скрестив руки на груди, Борромини смотрел куда-то вдаль, сквозь нее.
— Вы убили человека, синьор Борромини, — прошептала она. — А сейчас стремитесь разрушить и свою жизнь? Для чего?
Наконец он удостоил ее взглядом. Опустил руки. Глаза его наполнились слезами. На лице Франческо были такое страдание, такая
— «Стрела пронзила сердце мое… Неисчерпаема была сладость боли той, и любовь захватила меня без остатка…»
Проговорив это, он повернулся и оставил ее одну. Княгиня, не пытаясь остановить Франческо, смотрела ему вслед, видела, как он исчез за дверью. Да, теперь Кларисса поняла, что и она несет на себе часть греха, который Борромини взвалил на свои плечи. Насланное на него проклятие было и ее проклятием. Теперь оставался лишь один человек, способный помочь.
11
— На карту поставлена его жизнь!
— И жизнь, и спасение души, — кивнув, добавил Вирджилио Спада. — И нам предстоит сделать все, чтобы спасти хотя бы его самого. Если удастся уберечь от эшафота тело, можно будет позаботиться и о спасении души.
— Поговорите с ним, святой отец! Он должен понять, какая опасность ему грозит. Меня он больше не слушает.
Монсеньер Спада принял княгиню в своем любимом месте — у памятника воителю в небольшом садике в конце ряда колонн-обманщиц, созданных Борромини для фамильного палаццо Спада.
Жестом пригласив княгиню присесть на скамейку рядом, монсеньор со вздохом ответил ей:
— И вы полагаете, у меня больше возможностей воздействовать на него, чем у вас? С сожалением вынужден признать, что грозящая синьору Борромини опасность вряд ли произведет на него впечатление, и не важно, кто будет с ним разбираться. Если уж этот человек что-то вбил себе в голову, очень трудно заставить его переменить мнение. Поверьте, я знаю, с кем имею дело.
— В палаццо Памфили уже поговаривают о суде.
— Тем не менее ради спасения себя самого он ни за что не возобновит работ. Он горд настолько, что даже деньги за работу ему не нужны, он берет только то, что ему дают на добровольных началах. Помочь может лишь страх вечного проклятия. В конце концов, на его руках кровь.
— То есть, при условии, что он закончит церковь Латерана, ему можно пообещать отпущение грехов?
— Попытаться, во всяком случае, стоит, княгиня. Коли людям выпало преступить Божьи законы, они, призвав на помощь все земные средства, стараются достичь спасения души — обычай сей полезный и добрый. Хотя, — Спада развел руками, — принадлежит ли к таким людям синьор Борромини? Тут меня одолевают сомнения. Иногда мне кажется, что в него слишком глубоко въелось еретическое учение Мартина Лютера. К тому же при любой возможности он читает труды этого опасного Сенеки.
— Ах, если бы он послушался Сенеку, ничего подобного не произошло бы!
Спада удивленно поднял брови:
— Не понял, простите?
— Разве не Сенека утверждает, что мы не должны поддаваться чувствам? А вот синьор Борромини как раз и идет на погоду у чувств. Будто ему ничто в этом случае не грозит — ни земная кара, ни небесная.
— Так вот о чем проповедует Сенека! Точнее не скажешь! — взволнованно воскликнул Спада, вскочил на ноги и принялся расхаживать по саду. — Что нам нет нужды бояться смерти. И наш приятель Борромини усердно подражает ему в этом. Знаете, что говорит Сенека о смерти?