Князь Кий
Шрифт:
Аульчане потупили глаза: смеяться над человеком из своего рода неудобно.
Впрочем, Хачемаф быстро успокоился. Его мысли переключились на другое: раз всё обошлось благополучно, он решил на следующий день выехать в Таматарху. А не поедут ли с ним Бэгот и Умаф?
Братья без колебания согласились.
Разметавшись на сухой, выжженной солнцем траве, крепким сном спали уставшие за день гридни. Позади осталась ещё одна стычка с хазарской ордой, разгром последних наёмников Сурхана. Кажется, уже никаких преград не осталось на пути у русского
Злата сквозь сон слышала, как кто-то окликнул Богдана, как поднялся тот, лязгнув мечом по щиту. Злата прислушалась, приподняла голову, спросила сонно:
– Ты куда?
– Спи. Я скоро вернусь.
Он прикрыл её своей свиткой.
Зашуршала сухая трава, и затихли шаги Богдана. Злата согрелась под тёплой свиткой, быстро уснула.
Разбудило её прикосновение чьих-то рук.
– Богдан, ты?
– Тс-с-с… Это я, Чеглок:
– Чего тебе надобно?
Гридень вместо ответа схватил Злату за плечо. Цепкие руки расстёгивали ворот рубахи, не прикрытой кольчугой.
– Думаешь, не знаю, кто ты на самом деле, - торопливо зашептал Чеглок.
– Только Богдан твой, думаешь, знает?
– Чего тебе надобно?
– ещё не придя в себя, повторила свой вопрос Злата.
– Будто не знаешь, - хихикнул Чеглок, всё сильнее прижимая девушку к себе.
– Неужто я хуже твоего Богдана?
– Эх ты!
– Злата рванулась так, что затрещал холст рубахи, с силой оттолкнула гридня.
– А ещё товарищ!
Чеглок отшатнулся. Новый увесистый удар пришёлся по его глазу, будто выкресал искры. Гридень застонал от боли и попятился к ближнему кусту.
– Эх ты!
– нёсся ему вслед гневный шёпот Златы.
– Думаешь, я для тебя свою девичью честь берегла в хазарской неволе? Подлый пёс ты, а не княжий воин!
Ни один из спавших вокруг костра гридней не пошевелился. Никто не подал виду, что стал свидетелем позора своего товарища.
Когда вернулся Богдан, Злата притворилась спящей.
Утром Богдан удивился, увидев заплывший глаз Чеглока.
– Кто это тебя?
Гридень шмыгнул носом, махнул рукою в сторону бескрайней степи:
– От хазарина память осталась. Со вчерашнего…
– А-а-а… - Богдан ещё раз оглядел Чеглока и сочувственно покачал головою.
– Ну что ж, голова цела - и ладно. А это скоро пройдёт.
«Хазарин», отвернувшись от Богдана и Чеглока, сосредоточенно подтягивал конскую подпругу.
Над станом пронёсся протяжный призыв рога.
Русские дружины приближались к Тмутаракани, конечной цели далёкого и долгого похода.
– Уже немного осталось нам идти, - объявила Злата, и в её голосе князь уловил скрытое волнение.
Вездесущий гридень Злат, успевавший и с дозорами поскакать по окрестным холмам и ложбинам, разглядеть всё окрест, и пошутить-посмеяться с гриднями из своей сотни, и украдкой погрустить о чём-то своём, потаённом, был за проводника при князе Святославе. Но теперь уже и без его помощи трудно было сбиться с пути: войско русичей шло по хорошо наезженной дороге, которая петляла между рыжими буграми, испятнанными виноградниками, мелькавшими среди них редкими глинобитными хижинами, и сбегала в низинки, обходя серебряные блёстки-зеркальца солончаков.
Конские копыта мягко ступали по золотистому песку, сохранившему ещё следы колёс недавно проезжавшей здесь арбы касога, отпечатки воловьих и конских копыт, кое-где босых человеческих ног. По обеим сторонам дороги торчали колючие будяки, сухие стебли высушенной солнцем жёсткой травы.
– Небогатая земля под Тмутараканью, - вслух подумал Святослав, вспоминая безводные песчаные степи, раскинувшиеся у берегов Джурджанского моря.
– И воды тут мало, одна соль…
– Сейчас осень, за лето всё выгорело, - возразила Злата.
– Зато весною тут кругом зелено-зелено, цветами земля украшена, дождиком умыта, солнышком пригрета…
Она говорила - будто песню слагала своим певучим, мягким голосом. Глаза её щедро излучали радость.
– На этой земле добрый виноград родит. В той стороне, за плавнями, и пшеницу сеют, скотине там раздолье. А самое щедрое у нас - море. Чего только в нём нету!
– Погляжу на твою родную землю, погляжу, - улыбнулся князь.
– Больно уж ты её расхваливаешь!
– Для меня она краше всех других земель!
– горячо ответила Злата.
Святослав покосился на гридня - он давно уже знал, что это девушка. Таким юным задором повеяло на него от Златы, что суровое сердце воина вдруг тоскливо сжалось. Он вспомнил свои молодые годы, Малушу, любимую свою. Где она сейчас, его люда? Не мила князю Предслава, дочь угорского князя, родившая Олега и Ярополка. И сыновья эти не милы. Мать велела ему Предславу взять в жены, так нужно было для блага Русской земли. А сердце тянулось к Малуше. Она была таким же звонким жаворонком, как и эта Злата…
Впереди показалась гряда холмов. Петляя между ними, дорога поднималась на возвышенность. Князь хлестнул плёткой коня.
Поднимая облака пыли, гридни вслед за ним поскакали к вершине гряды.
Вот она, Тмутаракань!
С возвышенности открывался необозримый простор: поля, виноградники, сады, а за ними среди зелени виднелись светлые мазанки, остатки крепостных стен, выложенных из белого камня. А ещё дальше встала сизо-голубая стена - до самого неба. Море!
Со стороны моря дул ровный свежий ветер. Он подхватил княжеский стяг с перекрещёнными копьями, развернул его над дружинами, чтобы издали видели все: идёт войско Русской земли!
У городских ворот, сложенных из старого щербатого камня, шумно толпился пестро наряженный люд: русичи, касоги, хазары, решившие остаться здесь на милость победителя. Стороной держались богато одетые торговые гости из Корсуня, Византии, арабы, персы.
Русичи вынесли большую деревянную статую Перуна, украшенную виноградными лозами.
– Слава князю Святославу!
– выкрикнули из толпы.
Святослав снял шелом, низко поклонился тмутараканцам. Ветер подхватил, растрепал свисавший с темени клок волос, распушил выгоревшие добела усы.