Князь Кий
Шрифт:
«А ведь князь говорил о дружине, - молодой сотник вспомнил, из-за чего пришёл в гости.
– Эти касоги для нас - самые подходящие. Добрые витязи!»
Он, недолго думая, сказал им, что русский князь надумал создать в Тмутаракани свою дружину.
– Пойдёте к нам служить, други, а?
– спросил Богдан, глядя на Умафа и Бэгота.
Братья ответили не сразу.
– Эх, будь я помоложе, взялся бы за меч!
– вместо младших братьев высказался Хачемаф, воинственно подбоченившись.
– Да жаль, кольчуга стала для меня немного тесновата.
Богдан посмотрел на его
– Мы вольные люди, - снова став серьёзным, сказал Бэгот.
– Вольные?
– сдвинул брови Умаф.
– Наш пши Алэдж прикажет - пойдём к нему в дружину, никуда не денемся. Заставит его отары пасти - тоже не откажемся. Может, тут, у русов лучше будет?
Богдан молчал, выжидая. Да, князья все одинаковы, к власти и богатству рвутся. И Святослав тоже - выгоду для Русской земли ищет, но и о своей не забывает. А дружинников он, пожалуй, бережёт лучше, чем другие князья и воеводы. И опять не ради своей выгоды - что бы он без них значил!
Хачемаф тоже молчал, шутки его иссякли.
– Хазарам я не хотел служить, они воры, - продолжал Умаф.
– В этом городе продавалось всё, что можно было продать. Сурхан и свою должность тудуна - правителя Таматархи продал бы, если б ему как следует заплатили! А русы… Эй, кунак, а ты в Таматархе останешься?
– Не знаю… - помедлил с ответом Богдан.
– Как князь решит.
Он уже не раз подумывал об этом. Тмутаракань была родиной Златы, этот город и Богдану пришёлся по душе.
– Оставайся!
– поддержал брата Бэгот.
– И мы с Умафом пойдём в русскую дружину.
– Спасибо, други, на добром слове, - тихо сказал Богдан.
В тот же день князь Святослав чинил суд в своих новых владениях. Место для этого было выбрано на майдане, раскинувшемся почти на всю ширину города, который вытянулся узкой полоской вдоль обрывистого берега моря. Возле старой греческой церкви, под могучим дубом, скупо цедившим сквозь жёсткую листву лучи уже потерявшего силу осеннего солнца, рынды поставили деревянную лавку, накрыли её богатым хорезмским ковром. Князь явился пред народом, одетый для такого случая в новую белую рубаху, синие шаровары, заправленные в жёлтые сафьяновые сапоги. На голове треухая парчовая шапка, отделанная куньим мехом, на плечи накинуто алое корзно с золотой застёжкой. А из-под корзна выглядывает потёртая кожаная перевязь - с нею и с походным мечом, не раз выручавшим князя в битвах, даже здесь не расстался Святослав.
Отвесив поясной поклон народу, князь сел на лавку, его окружили воеводы. Чуть поодаль полукольцом встали гридни. Толпа тмутараканцев, ожидавших княжеского суда, прихлынула поближе, оставив свободным только пятачок в несколько саженей. Не столько было здесь челобитников, истцов и ответчиков, сколько желающих поглядеть на князя, пришедшего сюда из далёкой Русской земли, на его свиту.
Толпа гудела, словно улей:
– Князь Святослав не то что хазарский бек!
– Видно, прост он, голову не дерёт.
– Свою-то не дерёт, наши драть будет!
Так переговаривались русичи. Многие из них рады были приходу дружин киевского князя. Другие жители Тмутаракани - касоги, греки, хазары - больше молчали, настороженно выжидая. И они, и русичи знали: власть - она всегда власть. Будет ли при новой власти легче простому люду?
Князь оглядел окруживших его людей. Смерды такие же, как на Руси, только одеты чуть получше. Рыбаки, пахари, виноградари, пастухи. Тмутараканцы побогаче держатся кучкой, косятся на шумную чернь. Люди разного рода-племени, а всё, как и в стольном Киеве, как и в буйном Новгороде. А чего они хотят от князя?
Святослав приступил к делу.
– Ну, что у вас, люди? Говорите!
– Челом бьём!
– загудела толпа.
– Верши суд правый, княже! Хлебнули мы лиха при Сурхановой власти, простой люд ждёт нынче от тебя защиты…
– То уже травой поросло, - перебил Святослав жалобщика, молодого смерда в распахнутой до пупа рубахе.
– Нету Сурхана, нету хазарской неволи. Будет вершить все дела, в Тмутаракани русский посадник, моя правая рука.
– Так наши мироеды остались, они не лучше Сурхана!
– загудели те, что стояли поближе к Святославу.
– Хазарин со всего брал десятину, а свои богатеи, русичи, пятый сноп забирают. Землю у него взял под пашню - вовек не рассчитаешься. Чёлн попросил на рыбалку - вовсе в кабалу залезешь.
– Тихо!
– нахмурился Святослав.
– Говорите кто-нибудь один. Всех разом я не уразумею.
Снова выдвинулся вперёд прежний челобитчик.
– Я скажу, княже! Вот он, Одинец, кровь из нас сосёт. Все дани-подати собирать перепоручил ему бек хазарский: за проезд через мост, за выход в море, за улов за бортничество, за пастьбу, за скотину, за каждую душу в семье. За всё, что тот злодей увидит. Думали мы, что скоро до такого дойдёт: порты снял - плати мыто портошное, надел их обратно - сызнова плати…
Толпа всколыхнулась от взрыва хохота, сам князь засмеялся было, но тут же снова насупил брови.
– Так это?
– повернулся он к Одинцу, тщетно пытавшемуся спрятаться за спины горожан.
Старик дёрнулся, словно его огрели плетью, но ничего не ответил - будто язык проглотил.
– У меня он последнюю сеть отобрал… За долги, - робко заявил стоявший рядом с челобитчиком пожилой касог.
– А меня с виноградника согнал!
– выкрикнул тощий носатый грек.
Снова все загудели, замахали руками. Одинец ещё ниже склонил голову. Красавица, Одинцова дочка, придвинулась поближе к отцу, будто надеясь спасти его от княжеской кары.
Святослав едва заметным жестом поманил к себе Богдана.
– Что, княже?
– подскочил к нему сотник.
– Взять его, посадить в поруб?
Князь досадливо поморщился.
– Не Одинца, а того челобитчика взять надо. Только не сразу, когда люд расходиться станет. Я ещё погляжу, что он за птица…
Богдан удивлённо раскрыл глаза, но не посмел возразить князю. А тот уже снова повернулся к тмутараканцам.
– Кто ещё вас притесняет, добрые люди?
Передние ряды, будто заподозрив что-то неладное, притихли. Попятился, стараясь скрыться в толпе, челобитчик. Только из дальних рядов слышались нестройные выкрики: