Князь Мещерский
Шрифт:
В отеле я велел служителю отгладить мой парадный мундир (к Игнатьеву я ездил в повседневном) и начистить ботинки. Сам же принял ванну и побрился. Осваиваю местные традиции. В России бреются утром – для начальства и коллег по работе, французы вечером – для любимой женщины. Соблазнять баронессу я, конечно, не собирался, но произвести благоприятное впечатление следовало. Пока я занимался собой, принесли отглаженный парадный мундир и сияющие ботинки. Я расплатился, не пожалев чаевых, перецепил на мундир ордена, надел его и рассмотрел себя в зеркале. Сойдет.
Часы на камине пробили семь. Я сбрызнул щеки
– Замечательно выглядите, Валериан Витольдович! – сказал, улыбнувшись. – Баронесса впечатлится.
– Мне следует ее соблазнить? – пошутил я.
– Сомневаюсь, что получится, – вздохнул Игнатьев. – У баронессы своеобразный вкус. Предпочитает женский пол.
Тьфу, гадость! И здесь эта зараза.
– Значит, зря старался?
– Отнюдь. Баронесса не терпит неряшливых мужчин. Причем, только их. Женщинам дозволяется небрежность в одежде.
И здесь дискриминация по полу! Кому жаловаться? Сарказм. Мы загрузились в такси и покатили по Елисейским полям. Стоял тихий, теплый вечер. Солнце еще не село, тротуары были полны парижан. Почтенные господа в пиджаках и котелках, женщины в платьях до щиколоток и шляпках, нарядно одетые дети. Мирная, спокойная жизнь. А на востоке Европы стреляют пушки и гибнут люди. Мои соотечественники…
Автомобиль миновал центр города, картина изменилась. Тротуары заполнили мужчины в просторных синих блузах с беретами на головах. Они текли вдоль улицы, сворачивали в переулки, многие заходили в кафе и бистро.
– Мастеровые, – пояснил Игнатьев. – Рабочий день на фабриках и заводах кончился, хотя для кого-то начался. Благодаря нашим заказам многие предприятия Парижа работают круглосуточно. Жалованье у мастеровых приличное, они довольны, как и их хозяева. Здесь любят русских.
Еще бы!
Особняк баронессы располагался неподалеку от Парижа. Наш автомобиль миновал пригороды и, прокатив по шоссе с десяток километров, свернул на проселок. Хотя назвать его таковым не поворачивался язык. Утрамбованное щебеночное полотно дороги шуршало под шинами «Рено», такси шло ровно, не раскачиваясь. Это вам не русские направления! Вдали показалась массивная кирпичная ограда, через несколько минут автомобиль въехал в ворота с распахнутыми створками из кованых прутьев и, обогнув огромную круглую клумбу в центре двора, подкатил к мраморному крыльцу с колоннами.
– Прибыли, – сообщил Игнатьев.
Мы вышли из автомобиля. Игнатьев сказал несколько слов водителю, тот кивнул и отъехал к стоянке, где разместился с десяток машин. Я окинул взглядом дом. Хотя называть так это здание было глупо. Дворец! Построен явно давно – архитектура выдает, но выглядит свежо. Три этажа, высокие, стрельчатые окна, лепнина на фронтоне. Не бедные люди живут! Хотя, о чем я? Достаточно вспомнить фамилию баронессы…
Мы поднялись по ступеням и через высокие массивные двери с бронзовыми ручками вошли огромный, отделанный мрамором холл. Там к нам немедленно подошел служитель в ливрее. Та представляла собой длиннополый синий сюртук
– Мьсе?
– Лейб-хирург императрицы России, князь Мещерский и русский военный агент в Париже граф Игнатьев к баронессе Ротшильд.
Французского я не знаю, но речь Игнатьева понял. Мажордом или как его там произнес что-то в ответ и повел рукой в сторону лестницы. Затем указал ею на жандармов и добавил несколько фраз.
– Охрану нужно оставить здесь, – перевел Игнатьев. – Они не будут скучать. Получат вина и закуски.
– Слышали? – подмигнул я жандармам. – Не скучайте, господа!
– Но… – попытался возразить Пьяных.
– Не думаю, что у баронессы мне грозит опасность. Это приказ, господа!
Жандармы кивнули и ушли за мажордомом. Мы с Игнатьевым поднялись по лестнице и направились дверям, из которых лилась музыка. Кто-то там рьяно колотил по клавишам рояля. Через мгновение мы вошли в зал и увидели этого «кого-то». Мужчина во фраке, с длинными волосами, которые ниспадали ему на плечи, вдохновенно исполнял фортепианную пьесу. На диванах и креслах, расставленных вдоль стен зала, сидела публика и внимала музыканту. Мы с графом замерли на пороге. На наше появление не обратили внимания, и, пользуясь случаев, я разглядел гостей баронессы. Мужчины, женщины – последних больше. Мужчины большей частью во фраках или строгих костюмах, пара офицеров в синих мундирах и красных штанах. Только французы носят такие. А вот женщины одеты весьма вольно: платья с высоким подолом, обнажающим голени в шелковых чулках; голые плечи, спины, прихотливые прически. Сидевшая неподалеку от нас молодая дама внезапно извлекла из сумочки что-то вроде маленькой табакерки, вытряхнула на тыльную сторону ладошки щепочку белого порошка и втянула его ноздрями. Кокаин, гадом буду! Никто из соседей наркоманки даже бровью не повел. Хотя, о чем это я? Кокаин в Европе – и не только в ней – считается лекарством и продается в аптеках. В России, правда, запретили. Ну, так мы варвары…
Музыкант закончил играть, встал и поклонился. Публика зааплодировала. Мы с графом присоединились. А что, старался человек, вон как по клавишам молотил. Тут нас, наконец, заметили. С ближнего к роялю дивана встала женщина и решительно направилась к нам. Пока шла, я ее хорошо разглядел. Лет сорока, крепкого сложения, высокая. Лицо… Я очень люблю лошадей: это милые и полезные животные. Но если лошадь нарядить в розовое платье, обуть в туфли на каблуках, и изобразить из гривы феерическую прическу… Впечатление усиливали большие, выпуклые глаза с фиолетовой радужкой.
– Баронесса! – шепнул мне Игнатьев и поклонился даме. Я повторил приветствие.
– Бонсуар, граф! – поприветствовала его хозяйка и замурлыкала по-французски. Голос у нее оказался на удивление мягким и приятным. Игнатьев ответил, и баронесса с удивлением посмотрела на меня.
– Рада приветствовать в моем доме такого высокого гостя, – произнесла по-английски. – Граф утверждает, что вы не говорите по-французски.
– Это так, мадам, – подтвердил я.
– Удивительно. Русские аристократы поголовно знают французский.