Князь Олег
Шрифт:
Аскольдович внимательно поглядел в красивое лицо черноволосого сына знаменитого меченосца еще Рюрикова войска и грустно вдруг спросил:
— Ингварь, а ты помнишь Дагара?
Ингварь нахмурил брови и пробормотал:
— Такой огромный меченосец правой руки?
— Да! — радостно отозвался Ленк. — Отец был всегда рядом с твоим… с первым великим князем, с Рюриком!
— Он женился потом на первой жене моего отца, на рыжей Руцине… — вспоминал Ингварь.
— Хватит об этом! — разозлился Аскольдович.
— Тише, княжич! — спокойно потребовал Ленк и сухо пояснил: — Мы находимся в землях,
— Плевать я хотел на вашу осторожность! — в сердцах крикнул Аскольдович и пошел наугад в сторону кустов.
Любар метнулся за ним, шепотом пытаясь образумить княжича. Но Аскольдович заплакал, уткнувшись в ствол первого попавшегося дерева, и не хотел ничего слышать. Любар понял, что княжич вспомнил о матери и глубоко обижен отсутствием внимания с ее стороны, поэтому решил оставить ненадолго Аскольдовича одного со своей тоской.
— Бедный молодец, — прошептал Любар, возвращаясь. — Ему сейчас так нужна женская любовь.
— Да он просто торопится, — отмахнулся Ингварь. — Все ему надо враз: и девиц, и чтоб мать от него не отходила. Как я вот живу: и без матери, и без отца…
— Ну, княжич, тебя обиженным не назовешь! — убежденно заметил Ленк.
— Дядя старается, чтоб я не смотрелся брошенным сиротой! Да сестра постоянно любопытствует, не нуждаюсь ли я в чем, — охотно похвастался Ингварь и чутко глянул в ту сторону, где в темноте исчез Аскольдович.
Любар снова направился к дереву, возле которого приткнулся Аскольдович.
— Княжич! Нам в любой момент могут понадобиться твои ловкость и смекалка, а ты ударился в тоску! — тихо сказал русич и взял княжича за плечи.
— Иди к костру. Я сейчас приду, — всхлипывая, ответил Аскольдович и стыдливо отодвинулся от старшего товарища.
— Будет тебе горевать! Все мы на этом свете коноплянки с красной отметинкой на груди, — по-братски, сердечным тоном проговорил Любар и тихо добавил: — Ты не думай, что ежели я старше тебя лет на десять, то, стало быть, давно забыл про слезы! Тоже плачу, когда не все удается. И так же прячусь, как ты!
Аскольдович недоверчиво оглядел пригожего русича, но спрашивать ни о чем не стал. Душа еще горела детской обидой и какой-то щемящей тоской по отцу. Так хотелось закричать во всю глотку: «Где ты, отец! Я хочу видеть тебя!.. Ты помнишь меня?.. Я уже взрослый!..»
— Душа разрывается по отцу! — глухо вдруг проговорил Аскольдович и спросил Любара: — А твой отец жив?
— Нет, — хмуро ответил Любар и нехотя пояснил: — Он погиб во время второго похода Аскольда к грекам. Мне было семь лет…
Аскольдович вскинул голову и, виновато посмотрев на Любара, пожал ему руку.
— Стало быть, мы…
— Да! Пошли к костру, а то застынешь.
Всего минуту назад Аскольдович считал себя одиноким и покинутым всеми, а сейчас вдруг ощутил невидимую связь с русичами, которая без родства крови может быть названа родной, крепкой связью. Он вытер лицо рукавом и, склонив голову, пошел к костру…
Лес кончился неожиданно рваным оврагом, за которым протекала полноводная глубокая река Орель, и лазутчики, ведомые Ленком, встали как вкопанные. На глубину свыше сотни локтей уходила расщелина обрыва, поросшего густым колючим шиповником,
Ленк думал недолго: обходить овраг — тяготно и неразумно, а потому его надо пересечь и по пути набрать целебных цветов для оздоровительного отвара. Он сообщил о своем решении лазутчикам, и те радостно с ним согласились.
Ленк вслушался в бойкий ответ своих воинов и услышал в нем готовность и желание окунуться в самую неожиданную неизвестность и помериться с нею силами. «Да, — подумал он, — хорошо, когда рядом горячая юность. Но плохо, если ее некому будет опекать!» Он взглянул в лицо Аскольдовича, в котором от вчерашней хмури уже не осталось почти ничего, кроме маленькой, резкой складочки, проложившей себе дорожку между густыми черными бровями, и посмотрел на Ингваря. Тот выжидательно улыбался, сияя голубыми глазами, будто знал, что нынче ему ничего угрожать не может…
— Дух оврага реки Орель! — крикнул Ленк, подойдя к краю оврага и широко раскрыв руки для демонстрации своего доброго намерения по отношению к оврагу. — Позволь нам ступить на тропу твоей земли и благополучно преодолеть ее, чтобы познать, где скрывается враг нашей земли! — Ленк вслушался в шум листвы, исходящий от обильного кустарника, и подставил лицо ласковой истоме, исходящей от животворного духа оврага, потом тихо приказал:
— Пошли! Он впускает нас в свои владения!
Осторожно прокладывая тропу, лазутчики во главе с Ленком поставили в середину строя княжичей и, собирая цветы шиповника, боярышника и ежевики, неторопливо продвигались вместе с конями к дну оврага. Кони шли фыркая, пугливо ставя ноги на незнакомую землю, пахнущую сыростью и сочной темной зеленью.
Путники были молоды, дерзки и готовы ежеминутно бросить вызов любой неожиданности. Казалось, каждый их шаг должен был отпугивать злых духов, витавших под свалившимся деревом, и заставлять сидеть там безропотно до тех пор, пока молодцы не преодолеют свой путь.
Но вот дно оврага достигнуто, обследовано, опробована вода ручья, протекавшего на дне его, собраны цветы и сложены в берестяные короба, осталось только перейти на противоположную сторону оврага и, преодолев ее, взойти на берег реки Орель. Но и здесь Ленк вспомнил о духе оврага и, поклонившись ему благодарственным поклоном за добрые дары, отдал приказ следовать дальше.
Дух добра должен всюду сопровождать лазутчиков, объяснил он княжичам, иначе необходимые вести будут всегда уходить от них.
Аскольдович не поверил словам Ленка.
— Хватит голову мутить всякими сказками! Я хочу знать, что там, за обрывом этого оврага, и узнаю это скоро! За мной! — быстро скомандовал он и первым вскочил с поваленного бурей дерева.
Не успел Ленк что-либо сказать в ответ горячему княжичу, как тот уже карабкался по круче оврага ввысь и, звонко смеясь, поддразнивал Ингваря и лазутчиков, догонявших его. Он обдирал до крови кожу на руках, но каждый раз, превозмогая боль, снова и снова хватался за колючие стебли шиповника и преодолевал один клочок кручи за другим. Напрасно Ленк кричал ему об осторожности и необходимости беречь себя; напрасно Любар пытался перегнать Аскольдовича и защитить своим телом, напрасно Ингварь, пыхтя, просил его подождать.