Князь Трубецкой
Шрифт:
— Полагаю, случайно?
— Специально. Я не хочу об этом говорить.
— А жить хотите?
Лейтенант не ответил. Хочет он жить или нет — от него это не зависит. Теперь все в руках этого русского. Этого безумца.
Обоз мне подставили, подумал Трубецкой, это понятно. Тут я не ошибся. Но за каким дьяволом ему прислали на убой два десятка человек? И воинский груз. Капитан из штаба, говорите?
— Выберите того, кто отнесет письмо вашим, — сказал Трубецкой.
Оглянулся, встретился взглядом с Антипом,
— Воды принеси.
Антип притащил флягу, вынул пробку.
Тонкой струйкой Трубецкой влил себе в рот воду. Сделал несколько глотков, полил водой голову. Пару минут сидел с закрытыми глазами, пока вода стекала по лицу и шее.
— Ну? — спросил он лейтенанта. — Выбрали?
— Выберите сами, — сказал лейтенант.
— Хорошо. Вон тот, рыжий, крайний справа, — указал рукой Трубецкой. — А вы и остальные — умрете. Есть пожелания перед смертью?
— Сделайте все быстро, если можно. — Лейтенант улыбнулся невесело. — Побыстрее.
Глаза у Трубецкого слипались, хотелось просто лечь и уснуть. И не вести дурацкие разговоры с этим лейтенантом. И не видеть, как их будут убивать. На сегодня Трубецкому крови достаточно — и своей, и чужой.
— Кончать, барин? — спросил старший Кудыкин, Тихон. — Всех или кого оставить?
Трубецкой хотел указать на рыжего, который смотрел на него и на своих товарищей удивленным взглядом, все еще не веря в свое спасение. Трубецкой уже даже поднял руку, но тут заметил на пальце у лейтенанта кольцо.
— Минутку, лейтенант. — Трубецкой снова отпил из фляги. — Что это у вас?
— Это? — Лейтенант посмотрел на свой палец. — Это мой перстень. И я хотел бы, чтобы он оставался у меня до конца… Потом… Если хотите, я вам его завещаю.
— Покажите, я не стану его у вас забирать… — Трубецкой протянул руку. — Не бойтесь.
— Я не боюсь. — Француз снял с пальца перстень и положил его на ладонь князя. — Вот, пожалуйста.
Трубецкой осмотрел перстень, подкинул его на ладони, сжал в кулаке.
— Вы масон?
— Да. А что?
— Вы останетесь в живых. Этому рыжему не повезло сегодня. И вообще — не повезло.
Рыжий солдат побледнел.
— Забирайте свое кольцо и отойдите в сторону, лейтенант, — сказал Трубецкой. — Подождите несколько минут. Мы быстро. Тихон!
— Да, барин.
— Офицер остается живым. Остальных…
— Понятно… — протянул Тихон.
— Только быстро. Без всяких… — Трубецкой пошевелил пальцами в воздухе. — Просто убить.
Князь с трудом встал с бревна, покачнулся, Антип оказался рядом, подставил плечо.
Младший Кудыкин подошел к пленным, одного за другим поставил на колени. Вытащил из-за пояса топор.
Трубецкой и Антип прошли через поляну.
— Лейтенант, — сказал, не оборачиваясь, князь, — передайте привет капитану Люмьеру и нашим братьям масонам.
Кудыкин подошел к крайнему пленному, к тому самому, рыжему. Ударил обухом топора по затылку — сильно, точно. Хруст — мертвое тело упало вперед.
— Но не балуй… — сказал Кудыкин без злобы следующему французу. — Голову опусти, тебе же легче будет…
Удар. И еще. И еще.
Без злобы, без ярости. Просто потому, что приказал барин.
А почему барин приказал?
Почему ты приказываешь убивать? Ради чего? Трубецкой остановился, его мутило. Князь оперся рукой о ствол дерева, замер, борясь с позывами к рвоте.
— Да не думайте вы, — внезапно сказал Антип. — Не травите себе душу. Их же никто сюда не звал? Они ж Комаровку выжгли! Так чего теперь… Теперь уж ничего…
Как мне все надоело, подумал Трубецкой. Вот это все: эти мужики, это небо, это время — все мне осточертело. Кровь, грязь, великая цель! Прошел месяц, он должен был привыкнуть… начинать привыкать, но нет. Ничего подобного. С каждым днем — все хуже. Может, он сегодня полез в драку потому, что хотел умереть? Не отдавая себе отчет, подчинившись своему подсознанию? Как там у Фрейда — танатос? Тяга к смерти?
Ничего ведь не получится. Ничего не получится! Не могло получиться!
Они все: эти старцы, эти выжившие из ума борцы за славу отечества, — все они прекрасно понимали, что нет у него ни единого шанса изменить историю. Он всего лишь человек. Человечек, и как бы гордо это ни звучало — «человек», — он всего лишь ничтожество перед махиной истории. Крохотная точка. Ничтожно малая величина.
Он ведь не просто должен обрушить все здание истории. Он должен сделать так, чтобы она изменилась в нужном направлении. В нужном им, старцам и прочим, направлении.
Как? Как это возможно?
Трубецкого начинало колотить, все плыло перед глазами, он не чувствовал своего тела, только боль, пульсирующую огненную боль.
— Вы опирайтесь, Сергей Петрович, — сказал Антип. — Не бойтесь, я сдюжу… Тут вот рядом совсем уже.
Трубецкой плохо помнил, как добрался все-таки до телеги, как уложили его на мешки… Совершенно не запомнил, как везли осторожно, чтобы не растрясти, как переносили на руках, когда нужно было спуститься по тряской лесной дороге.
— Хреново мне, Дед… Не получится у меня…
— А куда ты денешься? Опустишь руки и поплывешь по течению, как кусок дерьма?
— Я не смогу ничего сделать… Я убиваю…
— Ты и здесь убивал, дома. Разве не так?
— Да, убивал, но… Я выполнял приказы…
— Так и там ты выполняешь приказ. Он странный, трудный, но ведь никто тебе легкой жизни и не обещал.