Князь Воротынский
Шрифт:
– То сам князь Воротынский воду мутит, теперь вот его стремянный. Я посылал станицы за Шиворонь реку. Не единожды. Тихо в степи. Ни тебе разъездов басурманских, ни тебе сакм.
– А мне не нравится, что сакм нет, – возразил Морозов. – Каждый год с ранней весны шныряют, а нынче что-то не кажут носа. Похоже, неспроста.
– Видать, прав князь Воротынский: на Казань увел свои тумены Магметка, – по-своему повернул ответ Морозова Шуйский.
– Не иначе, – поддержал главный воевода князь Вельский. – Оттого, разумею, нынче большой рати не жди. Прогоним от верховий Оки, на том дело и кончится. На следующий год – тогда готовься. Сполчатся Казань и Крым. А нынче не успеть им. Менять, поэтому, решения своего не стану. Только повелю полку правой руки на Воротынск идти, а потом уже, гоня татар, идти на подмогу полкам левой руки и сторожевому, которым так и двигаться на Одоев. Соединившись под Одоевым, направиться к Белеву. Пусть бьют и гонят басурман, бьют и гонят. До самой степи.
Свой главный полк князь Дмитрий Вельский никуда из Серпухова не послал. Держал под рукой. На всякий случай. Как свой личный резерв.
Гонцы к князю Ивану Воротынскому спешили. Согласно приказа главного воеводы меняли коней на заслонах, которые стояли на всех бродах и переправах через Оку, успевая при этом пересказывать, внося тревогу в души ратников, полученные от «языков» сведения; и гонцам, и ратникам, да и малым воеводам, возглавлявшим заслоны, многое было непонятно, и это как раз их весьма тревожило – неведомое всегда пугает.
Скакали гонцы-казаки от заслона к заслону, быстро приближаясь к Коломне, а в это самое время скакал с пятью тысячами своих гвардейцев Мухаммед-Гирей. Половину тумена он оставил брату, чтобы не оказался тот бессильным, случись какое неповиновение со стороны луговых чуваш и черемисы; Мухаммед-Гирей не делал даже долгих остановок, летел черным вороном по Ногайскому шляху к основным своим силам, его ожидавшим.
Стремительность в действиях – достоинство Мухаммеда-Гирея. Он не привык транжирить время. Но сейчас он спешил еще и потому, что хотел, во что бы то ни стало, опередить возможные последствия не очень-то взвешенного поступка брата Сагиб-Гирея.
Для чего он отпустил Шаха-Али, да еще и воеводу? Не обязательно было предавать их смерти, с этим Мухаммед-Гирей согласен, но для чего отпускать? Не поедет же Шах-Али в свой Касимов, наверняка поначалу направится в Москву. Да, он – пеший, но коней он вполне может купить или ему могут их дать князья нагорной стороны; он вполне может оставить своих жен какому-нибудь князю на попечение, а сам скакать в Москву; но, скорее всего, воевода бросит Шаха-Али и поторопится к своему царю; и хотя Сагиб-Гирей схитрил, пообещав, что вскорости пошлет мирных послов, кто может предсказать, поверит ли этому обману князь Василий, не начнет ли спешно ополчать свою рать – такого поворота событий Мухаммед-Гирей не хотел, ему важна была внезапность. Только она позволит захватить врасплох князя Василия, который возомнил о себе, что он царь веся Руси, а не раб Орды.
Как покажет время, опасения Мухаммед-Гирея окажутся напрасными, хотя Шах-Али с воеводой тоже спешили. Вместе с рыбаками, на подводах которых восседали жены Шаха-Али. И совсем недалеко оставалось им до Воротынца, откуда понесут их ямские кони от яма до яма в Нижний, во Владимир, в Москву. Привычно ямское дело на Руси, еще при Батые заведенное, отработано до безупречности. Без остановок помчат Шах-Али с воеводой Карповым, и только гонец к царю Василию Ивановичу поскачет быстрее, тоже меняя коней на ямах. И то верно: гонец – один, к тому же – верхом. Его ничто не обременяет. Скачи себе и скачи.
Едва Шах-Али с воеводой и женами своими миновал Владимир, гонец уже предстал пред очи царя Василия Ивановича, озадачив его и расстроив. «В ссылку его! В Белоозеро! И воеводу туда же!» – гневно решил поначалу государь, но вскоре гнев его отступил перед напором здравого смысла. Славный родитель его действовал хитрей. Он не оставил Мухаммед-Эмина, когда тот не смог удержаться на казанском троне, уступив его хану Али, и оказался дальновидным: пришло время, на трон Казани снова сел Мухаммед-Эмин и многие годы мир и покой царили в Среднем Поволжье, не налетали казанцы ни на Нижний Новгород, ни на Кострому, ни на Муром, ни на Галич. Пока, верно, не предал своего попечителя коварный шах. Но это – уже другой вопрос. Шах-Али тоже может в конце концов предать, но пока он поступает честно, его нужно всячески поддерживать. Вернется еще его время. Обязательно вернется.
– Царя Казани нужно встретить по-царски! – повелел Василий Иванович и тут же назначил бояр, кому надлежало выехать навстречу Шаху-Али.
Замаячили после этого вестовые от бояр к царю, от царя к боярам, а Василий Иванович продумывал, как, не теряя своего царского достоинства, встретить Шаха-Али с надлежащей его царскому достоинству пышностью. И куда его девать. В Касимов? Но там государит брат Шаха-Али Джан-Али. Не сгонять же его. Давать новый удел? И так много казанских вельмож со своей челядью и дружинами сидят в российских пределах. По договору с Улу-Мухаммедом. По тому же договору Мещера отдана была его брату Касиму в наследие роду их. Как выкуп за освобождение Василия Темного. В дополнение к золоту и серебру. Договор этот держал и сын великого князя Иван Васильевич, держит и он, внук подписавшего столь унизительный для Руси договор. Более того, даже Кашира, пожалованная в свое время Абдул-Латыфу, пока еще за его наследниками. Не достаточно ли? «Оставлю при дворе», – наконец-то решил судьбу Шаха-Али Василий Иванович.
Но не перед лицом же держать? Все время станет напоминать своим присутствием, что прозевали Казань. Да и сам он весьма неприятен для глаза: длиннорук, большеголов, с телом не отрока, а бабы вислозадой. К тому же, лишний свидетель при разговорах о государственных делах нужен ли? Татарин, он и есть татарин.
Выход все же нашелся. В сельце Воробьево, у Москвы-реки, пустовал дворец, построенный еще Софьей Витовной, его, Василия Ивановича, прабабкой. Срублен он из дубовых бревен. Устроен знатно, пригоже. Да и служб вполне достаточно для слуг и малой дружины ханской. «Сам и отвезу туда Шаха-Али. И поохочусь заодно».
Василий Иванович не часто, но наезжал в этот дворец, чтобы развлечься соколиной охотой на пернатую дичь в строгинском затоне и в пойме, погонять зайцев борзыми по полям и перелескам. Места за Воробьевыми горами красивые, дичи всяческой полным-полно, есть, где душе потешиться. Распорядился Василий Иванович, чтобы немедля готовили дворец на Воробьевых горах для царя казанского.
– Да гляди у меня! Все чтобы ладом! Ни в чем чтоб нужды Шигалей не испытывал. Сам осмотрю!
После такого повеления кто же нерадивость проявит? И волынить никто не осмелится.
В общем, когда свергнутый казанский хан добрался до Москвы, дворец был готов к приему нового жильца. Как брата своего, по которому сильно соскучился, встретил Василий Иванович изгнанника. Обнял его крепко, поцеловал по русскому обычаю троекратно, и повел царь Василий Иванович Шаха-Али в трапезную, где уже были накрыты столы.
За обедом о делах не было молвлено ни слова. И не оттого, что царю Василию Ивановичу не интересно было узнать подробно, что же произошло в Казани, как сумел захватить трон давно на него претендовавший Сагиб-Гирей, но многолюдье заставляло царя осторожничать. Лишь об одном спросил: