Князь Воротынский
Шрифт:
– А ну! Расступись!
– Дорогу цареву полку!
В ответ – реплики обидные. Не из ближних, конечно же, рядов, а издали: пойди разберись, кто крамольничает.
– Иль мечи зазубрились, что за стену укрыться спешат?!
– А сам царь, князь великий где? Сбег, небось?
– Трусея зайца, как всегда! Своя шкура дороже нашей!
Проучить бы злословов, только ратники, глаза долу потупя, едут. Правда, она, как видно, острее сабель татарских. Муторно на душах у ратников еще и оттого, что горит посад, сметает огонь все накопленное москвичами (в какой уже раз!) за годы непосильного труда, и ничем они, воины, не могут помочь несчастным, среди которых есть родственники, есть друзья закадычные. Ратники-то знали, как близко супостаты, успели бы посадские за кремлевские стены, пока татарва не нагрянула. Бессилье всегда гнетет.
Пожар тем временем разрастался, дым уже ел глаза, народ оттого обезумело пер во все кремлевские ворота, не проявляя никакого уважения к ратникам и даже не расступаясь под ударами плетей, которые, теперь уже с озлоблением, раздавали направо и налево стремянные князей Старицкого и Воротынского.
Пробились полк и дружина с большим трудом к Спасским воротам, но за ними едва ли полегчало. Народу – тьма-тьмущая. Ни одной ярмарке таким многолюдьем не похвастаться. И каждый норовит устроиться основательно, понимая, что не на один день укрыли его от басурман кремлевские стены. Только не получалось привычной русской основательности, народ все прибывал и прибывал, не только с посадов, но и из ближних сел и деревень; устроившиеся уже семьи теснились, уступая безропотно места новым, и, казалось, вскоре не будет возможности людям даже сесть.
Только площадь перед царевыми палатами, меж храмов, была не так многолюдна. У Архангельского собора стрелецкие головы, бояре думные да дьяки совет держат, кому главным воеводой быть в Кремле. Спор идет не шутейный. Несколько бояр сразу на главенство, по роду своему, претендуют. До самых корней родословных докапываются, доказывая свое верховенство. Появление князя Андрея сняло остроту проблемы: никому уже с ним не чиниться, с братом царя, князя великого.
– Слава тебе, Господи! – истово перекрестилось сразу несколько бояр, кто по месту своему родовому не претендовал на первые роли и оттого понимал, какой пагубой может обернуться затянувшийся яростный спор. – Слава тебе, Господи! Пойдет теперь все ладом.
Какой уж там лад: теснотища в Кремле неимоверная, а дым и жар от посадских пожаров приводит людей в уныние. Разве с таким настроением можно противостоять орде? И все же готовиться к отпору необходимо. Нужно действовать.
С горем пополам установили на стенах пушки, поднесли к ним ядра и порох, а царев полк со стрельцами и городовыми казаками разместился по стенам, готовый встречать супостатов, если они полезут на штурм.
Василия Ивановича зять, царевич Петр, расстроенный донельзя, пересказывал князю Андрею обстановку:
– Село Остров, так которое любил тесть мой, государь Василий Иванович, крымцы спалили. В Воробьеве бражничают медом из великокняжеских погребов. Грабят по всей округе, полонят людишек, сгоняя их к Коломенскому.
– Теперь вот и главные силы на подходе, – подлил масла в огонь князь Андрей. – Думаю, пора бы ворота закрывать.
– Побойся Бога, князь, – возразил митрополит Варлаам который только что отслужил службу в храме и теперь вышел к боярам перевести дух перед очередной молитвой. – Закрыть ворота успеется. Не бросать же на произвол судьбы православный люд. Грех непростительный.
– Куда уж пущать, – подал голос один из дьяков. – Даже оправиться, прости, господи, душу мою грешную, невозможно. Плечом к плечу вскорости встанут. Что тебе сельди в бочке, так набьются.
– Не кощунствуй, сын мой, имей христианскую душу, – урезонил дьяка митрополит. – Иль не человеки людишки? Все перед Богом равны.
– Хорошо, – согласился князь Андрей. – Ворота пока не закрывать. Предупредить только ратников, чтоб не медлили, как татарва появится.
Миновал, однако же, час, второй к исходу подбирается, а супостатов все еще не видно. В Кремль уже не пускают никого с повозками и с лошадьми, только пеших, исключая, конечно, ратников и гонцов. Все закутки Кремля забиты до предела, дышать уже нечем; воеводы, бояре и дьяки растеряны, не ведают, что предпринять, как исправить столь ужасное положение.
Никаких вестей нет и от лазутчиков, которых оставил князь Воротынский наблюдать за войском неприятельским. Чего медлят с известиями? Не могли же все они погибнуть? Их довольно много осталось, и действуют они малыми группами. «Иль не ведают, что без известий их мы как котята слепые», – гневался князь Воротынский. Но лазутчики словно испытывали терпение воевод, никаких вестей не слали. Лишь когда третий час миновал, пробился через людскую стену разбитной казак-лазутчик. Не слезая с коня, доложил:
– Магмет-Гирей остановил тумены. Верстах в пяти от Москвы. Что затевает, пока не ведомо. Языков мы брали, но и они ничего не знают. Одно ясно – не будет хан штурмовать Кремль с налета.
– Успокоительно, – вздохнул с облегчением царевич Петр.
Его поддержали бояре.
– Слава тебе, Господи. Глядишь, Вельский князь подоспеет или государь от Ламы рать направит.
Воротынский, усмехнувшись, окатил бояр, князей и дьяков ушатом холодной воды:
– Магметка, своих людишек жалеючи, не лезет на Кремль. Чего ему рать сквозь огонь вести да на стены лезть, если он не хуже нас понимает, что сдюжим мы здесь самую малость, потом сами ворота откроем, если не захотим в вонище задохнуться. Иль не видите, что людишкам присесть даже негде. Стоймя стоят. Долго ли такое по силам? И от мора как убережешься?
Последний вопрос подействовал особенно отрезвляюще. Чума или холера всегда там появляются, где многолюдно и грязно. Особенно, если никуда от естества не денешься: по большой и по малой нужде каждый справит, а зловонье им, чуме да холере, самая благодать. Унылое молчание нарушил князь Андрей.
– Вот что, бояре думные, спасать необходимо люд московский. А путь к тому один…
Помолчал, собираясь с духом произнести главное свое слово. Все ждали, что позовет сейчас князь всех к мечу и поведет на басурман. Еще повелит открыть оружейные лабазы, чтобы раздать оружие всем добровольцам из простолюдинов. Кто с тревогой ожидал этого повеления (кому смерть мила, даже на ратном поле?), иные, вдохновившись, что смогут показать себя в бою, защищая стольный град; увы, князь Андрей вымолвил после паузы совсем неожиданные слова:
– Откупиться от Магмет-Гирея. Дары пошлем с миром.
– Иль государь Василий Иванович одобрит такое? – усомнился князь Воротынский. – Небось, полки от Волоколамска уже спешат. Князь Вельский тоже, должно быть, спохватился. Думаю, удара в спину рати нашей ханы-братья поопасаются. Думаю, оттого и не лезут на штурм. Самое время царевым полком, моей дружиной, стрельцами и добровольцами, а их найдется достаточно, ударить по басурманам. Здесь, в Кремле, посвободней станет, да и втянем в сечу татарские тумены, тогда Дмитрию Вельскому сподручней в спину станет ударить.