Князь Воротынский
Шрифт:
Что ж, семь бед – один ответ. Усадил писаря своего князь Воротынский за челобитную царю. Повинившись за самовольство ради надежности обороны его, царя, украин свершенное, приложил к челобитной ответ князя Вишневецкого, прося не отвергать услуги мужа мудрого, отважного и весьма искушенного в ратном деле.
Письмо это гонец доставил в самое нужное время, ибо царь обдумывал уже, как наказать самовольца, чтобы поучительно стало для других. Сменил тогда царь гнев на милость, послал тайного посланца к князю Вишневецкому, а Воротынскому передал с его гонцом не гневное слово. Увы, подозрение, которое все более и более укреплялось от доклада к докладу тайного дьяка, не улетучилось вовсе; осталось
Вернувшийся из Астрахани купец согласился без пререкания послужить князю, тем более что все товары были уже припасены, брички сработаны новые, крепкие, на железном ходу – чего ж не ехать. Приготовлены к тому же вьючные кони и верблюды. И вот князь Воротынский после застолья уединился с купцом, чтобы дать последние наставления и вручить меха и серебро для подкупа лазутчиков.
– Вот эти два сорока соболей и кошель с ефимками вручи самому Челимбеку. С письмом моим, – князь передал свиток и отодвинул от общих связок, которые бугрились на широкой лавке, две связки искристых шкурок, притягивающих взгляд красотой своей, затем продолжил было: – Все остальные меха, соболиные, куньи и беличьи, и ефимки либо сам кому определишь, либо…
Дверь отворилась, и в комнату вошел весьма встревоженный Фрол Фролов. Он поклонился поясно:
– Прости, князь, что неурочно, только конь твой боевой от овса отворотился, воды совсем не пил.
– Спасибо, иди. Я скоро буду на конюшне, – ответил, сдерживая недовольство, князь и перехватил прощупывающий и меха и кошели с ефимками взгляд стремянного. Дождавшись, когда дверь затворится, продолжил: – Либо пусть тебе укажет Челимбек. Ему лучше знать, кто на Россию добрым оком смотрит. Но если сам кого из сановитых найдешь, еще лучше: они знать друг о друге не будут.
Проводив купца, поспешил на конюшню. Конь встретил его тихим ржанием, как встречал обычно, потянулся к хозяину, но подсоленную корочку – взял нехотя, лишь бы не обидеть хозяина. Столпившиеся у денника конюхи тоже это заметили, принялись вновь, в какой уже раз, обсуждать, что стряслось с конем, но их урезонил старший конюх, мужчина преклонных лет, хотя и крепкий телом.
– Нишкните! – потом князю: – Не гневайся на нас, князь, что недогляд вышел, когда сено перебирали, молочая скорее всего не углядели. Образуется, Бог даст. Пару деньков покуксится.
И даже ухом не повел на недовольные реплики конюхов, которые обиженно оправдывались, что зря их числят в нерадивцах, что не могли они не углядеть молочая, не лодыри они какие, а уж про молочай все им ведомо. Князь тоже словно не слышал ворчание конюхов. Погладив доверчивую морду боевого друга своего и поговорив с ним душевно, прося его осилить недуг нежданный, Воротынский повелел старшему:
– Неотлучно чтоб человек был при коне. И днем и ночью.
– Сам пригляжу. Послал уже за травой против молочая к знахарке. Все образуется, князь, не печалься.
Куда от нее, от печали, денешься? Да еще кручина гложет от поступка Фрола. Даже Двужил не осмеливался, если не приглашен, входить в комнату, когда он, князь, с кем-то уединяется. «А этот что ввалился? Глаза так и бегают!» Конечно, что аргамаку боевому нездоровится – очень важно, но можно было бы и подождать чуток с сообщением, пока купца он, князь, не проводит. «Может, просто перестарался? Услужливость свою лишний раз выказал?»
И все же как ни пытался князь Воротынский оправдать поступок Фрола, ничего убедительного не находилось. К тому же не мог оставить без внимания князь и реплики конюхов.
«При чем тут Астрахань? – с удивлением размышлял князь Воротынский. – Она – мирная. Царь Иван Васильевич даже не помышляет чинить ей неприятности. Хан Ямгурчей – не воин!» Но не знал еще Михаил Воротынский того, что знал ципцан крымского хана. Ямгурчей, всегда добрым оком взиравший на Москву, изменился в корне. По наущению султана турецкого он примкнул к Девлет-Гирею и к ногайскому князю Юсуфу, который горел к России местью за пленение его дочери Суюн-Беки и внука. В ответ на это многие ногайские мурзы во главе с князем Исмаилом направили к царю всея Руси посольство с просьбой взять под свою руку Астрахань, посадить на ханство Дербыша, изгнанного в свое время Ямгурчеем, и Иван Васильевич, считая ошибочно Астрахань прежней Тмутараканью, начал готовить рать на судах во главе с князем Юрием Ивановичем Пронским-Шемякиным и постельничим Игнатием Вешняковым.
Позже, когда князь Воротынский получит из Серпухова весть о взятии царем Астрахани, он несказанно удивится тому, как много знает четвертый советник ханский, каким даром предвидения обладает и очень обрадуется, ибо иметь такого вельможу крымского в друзьях – куда как славно.
Прошло несколько месяцев, и Воротынский получил еще одну радостную весть: князь Вишневецкий, собрав большой казачий отряд, захватил в низовьях Днепра остров Хортицу, затем сжег крепость Ислам-Кирмень, вывез из нее все пушки на Хортицу, а когда Девлет-Гирей, взбешенный такой потерей, послал войско отбить остров назад, казаки Вишневецкого выстояли. Хортица осталась в руках казаков.
Как понимал Воротынский, теперь по Крыму можно было ударить с двух сторон – от Днепра и от крепостиц Таман и Темрюк, которыми владели от имени России черкесские князья. Послать туда загодя рать конную и пешую, доставить туда огненный снаряд и зелье в достатке и, дождавшись, когда хан поведет свои тумены на Оку, встать заслоном на Перекопе, отрезав ему обратный путь, а главными силами громить его в Поле. Не устоят против клещей татары, Крым ляжет к ногам России. Вернется в отчий дом земля скифов, земля русичей.
С вдохновением диктовал писарю князь Воротынский этот план, надеясь, что выполнять его царь поручит ему, как поручал готовить поход на Казань. Увы, царь Иван Васильевич даже не ответил Воротынскому, чем весьма и весьма огорчил князя. «Неужели не видит выгоды для державы?»
Но что делать? Не полезешь же на рожон, если тебе не внемлет самовластец. Может быть, он знает больше порубежного воеводы, князя служилого.
Но если царь всея Руси не желал воспользоваться представленными стечением обстоятельств возможностями, то хан крымский, понимая серьезную опасность, нависшую над его владением, начал предпринимать меры, чтобы не оказаться покоренным, как покорены Казань и Астрахань. Послы его зачастили к султану, прося немедленной помощи; в Литву и Польшу с предложениями вечного мира направил он авторитетные посольства, а сам в это время собирал под ханские знамена всех, кого мог собрать и кого мог купить или нанять.