Княжеские трапезы
Шрифт:
– Не разыгрывайте из себя оскорбленную добродетель, я вас умоляю. Разве я похож на солдафона? К тому же, насколько я знаю, князья больше не обладают правом первой ночи.
Она грустно улыбнулась, но в этой улыбке все еще сквозил страх.
– Садитесь рядом, мисс Маргарет. – И так как она не сдвинулась с места, он спросил: – Вас пугает кровать?
Он взял ее за руку и попытался привлечь к себе; тогда Маргарет согласилась осторожно присесть в полуметре от Эдуара.
– Как вы здесь живете? – спросил он. Она по-прежнему молчала, и он настаивал:
– Вы
Маргарет покачала головой:
– Могу ответить, Ваша светлость. Моя жизнь – это ваша бабушка, этот замок и то, чем я здесь занимаюсь.
– Вы давно тут?
– Мне кажется, что всегда.
– Расскажите!
– Мой отец был придворным органистом и органистом собора в Токоре. После освобождения он вернулся к себе в Ирландию и через несколько лет встретил мою мать – она пела в одном из дублинских хоров. Он продолжал переписываться с вашей бабушкой, и ему даже случалось наносить ей визиты и играть для нее в часовне.
В 1972 году погиб ваш отец. Ваша бабушка пожелала, чтобы мой отец вел органную партию в заупокойной мессе. Он приехал сюда вместе с женой и дочерью. Мне было тогда пятнадцать лет; мне кажется, я понравилась княгине. Ее компаньонкой была дама по имени Малева, которая мне не понравилась, но княгиня была ею довольна.
Вскоре после похорон князя Сигизмонда эта дама Малева покинула дворец. Я думаю, ее отъезд привел вашу бабушку в замешательство и растерянность, Ваша светлость. В тот год, по роковой случайности, мои родители погибли в железнодорожной катастрофе: пригородный поезд, в котором они ехали, сошел с рельсов. Я сообщила эту печальную весть княгине, и она тут же предложила мне приехать жить в Версуа. И с тех пор я никуда не уезжала.
– А любовь? – спросил Эдуар. Она растерялась.
– Должен ли я думать, что со времени вашего приезда сюда, то есть со времени вашей юности, у вас не было мужчины, Маргарет?
Она кивнула.
– И бабушка этим никогда не интересовалась? – настаивал Эдуар.
– Это ее не касается.
Он смотрел на нее почти с состраданием. Девственность тридцатипятилетней женщины казалась ему насилием над природой.
Он взорвался:
– Но, в конце концов, вас, должно быть, это беспокоило? Ваше тело не может молчать! Оно требует! Оно умирает от желания любви…
Ему в голову пришла мысль:
– Может, вы лесбиянка?
Она невероятно оскорбилась и перекрестилась со стоном.
– О! Боже мой!
Затем она трогательно воскликнула:
– Ваша светлость! Сжальтесь, не говорите мне больше об этих вещах.
– Напротив, Маргарет, поговорим об этом! Вы же не собираетесь умереть девственницей, как… я хочу сказать, как Жанна д'Арк, но вы, вероятно, полагаете, что она ею не была, находясь среди всех этих лихих парней!
Эдуар положил свою руку на ее плечо; женщина хотела уклониться, но он живо сказал: «Нет!» Маргарет ощутила силу его правой руки.
– Я тебя сейчас поцелую, – объявил Эдуар. Она отрицательно покачала головой. Князь склонился к ее уху:
– Ты великолепна, ты умна, но нужно, чтоб ты тоже знала, что ты самка, Маргарет.
Эдуар слегка коснулся ее губ – это была нежная ласка. Потом он решил дать ей возможность прийти в себя. Его губы вернулись к ее уху, и он прошептал:
– Нам некуда торопиться, мой ангел. Успокойся. Оставь дверь открытой этой ночью, я приду тебя поцеловать и буду приходить в следующие ночи – только чтобы поцеловать, Маргарет, только для этого. Если однажды мы решимся на большее, то лишь при твоем согласии.
Он снова коснулся ее губ.
– Я хочу насладиться твоим дыханием, малышка. Ты мне безумно нравишься.
Он покинул ее, одергивая свой помятый мундир.
25
Эдуар опустил передние стекла своей машины из-за сильной жары, которая в этот день царила в Париже. Едкий запах расплавленного гудрона ударил ему в нос, и он начал задыхаться словно в приступе астмы. Эдуар не выносил запаха гари, запаха расплавленного асфальта, запаха жареных каштанов; каждый раз от этих запахов у него случалось удушье.
За два месяца, что Эдуара не было в Париже, строительная площадка сильно изменилась. Первое, что его поразило, это три вагончика вместо одного. Они были похожи на причудливую деревню! Между вагончиками разбили небольшую площадку, поросшую травой, в центре была высажена высокая ель. Бульдозер исчез, уступив место гудронатору с пылающей топкой. Он выхаркивал густую чернильную кровь на рыхлую почву. Два рабочих-араба суетились под началом старого Монготье. Они двигались осторожно, поливая гравий жидким гудроном.
Взгромоздившись на приставную лестницу, Розина в голубом халате, надетом на спортивный костюм и перевязанном красным поясом, красила один из вагончиков под страшный грохот транзистора, стоявшего на лестничной ступеньке. Она повернулась спиной к свету и не видела, как приехал сын.
Эдуар ногой выключил транзистор. Розина опустила глаза, заметила его и завопила от радости.
– Вот ты наконец, сволочной князь! – в восторге закричала Розина, обнимая сына.
– Скажи-ка, а тут перемены! – сказал Эдуар, показывая на котлован глубиной приблизительно в четыре метра. – Зачем тебе окружная дорога?
– Секрет! – прыснула Розина. Она напоминала задорного порывистого сорванца.
– Ты что-то собираешься строить в центре?
– Тайна!
– Ты самая настоящая ослиная башка, мама! Скажи мне, эти грандиозные строительные работы стоят дорого?
– Я беру самые выгодные кредиты, я жалуюсь на бедственное положение, я кокетничаю, пытаясь очаровать. Времена действительно тяжелые, и предприятия предпочитают скорее обходиться нулевой прибылью, нежели платить деньги своим наемным рабочим, которые стараются их облапошить. А еще вот что. Меня приятно удивила ба: представь себе, что у этой скрытницы были деньги. Двести пятьдесят тысяч франков в чеках казначейства, в фондах ее чертовой партии. Коммунизм иногда бывает прекрасен!