Княжич Олекса. Сказ первый
Шрифт:
Постепенно охотники насытились, выпили как следует, и, преисполнившись любовью к щедрому хозяину, стали расспрашивать о службе его у князя Ярослава Всеволодовича. Татарин вначале отвечал неохотно, но вскоре разговорился:
— Конечно, князь Ярослав суров и строг — но как иначе? Ведь понапрасну не серчает — и ежели кого оценит — того и наградит. Тот, кто ему противится и мыслит злое — тот и получит по заслугам, а кто верен ему и благонадёжен — тот и милостью его будет осыпан!
— С простым людом-то он больно крут! — заметил Тоха Бытчович, с хрустом жуя зеленый лучёк.
— А
— Говорят, войной он собирается на Михаила Черниговского? Правда ли то?
— Кто его знает! Может — будет, может убудет! Известно мне доподлинно, что князь наш Ярослав сердит на Михаила Черниговского за вольный Новугород. А как тут быть иному? Князь Черниговский поддержал новугородцев в смуте против клана Ярославова.
— Князь наш оскорблений не забывает! — глубокомысленно произнес один из захмелевших охотников. — Думается мне, что не простит он ни Михаила, ни сам Новугород. Еще поставит он свою ногу им всем на горло-то!
— Так-то оно так… — вздохнули мужики согласно.
— Авось нет, — пожал плечами Мусуд. — Ведь примирился же Ярослав с братом Константином, хоть и ходили они войной друг на друга и кровь проливали! Удалось братьям забыть вражду, а ведь князь Черниговский тоже дальняя родня Ярославу!…
Мужики примолкли, размышляя каждый о своём. Мысль о возможной войне с черниговским и новугородским княжествами будоражила Переяславль — но никто не знал, что предпримет князь Ярослав. С каким решением он вернётся из Суздаля?
Когда гости ушли, на дворе уже стоял теплый безветренный вечер.
Мусуд долго стоял у крыльца, поглядывая на небо и вздыхая. Поколебавшись немного, он все же сходил в сарай за ножами для разделки туш — нужно было заняться убитым волком, иначе завтра на жаре мертвый зверь засмердит. Когда он вернулся, то увидел, что на крыльце, прислонившись спиною к столбу, стоит Миланья и пристально разглядывает волка при свете меркнувшего дня.
— Смотри — укусит, — ласково улыбнулся Мусуд. — Видишь, какая у него пасть большая?
Цепной пёс, выпущенный хозяином из сарая, почуяв волчий дух, встал посреди двора и утробно зарычал. Он то делал несколько шагов к мертвому волку, то снова отступал и весь трясся от страха и злобы.
— Бедный Волчёк, — проговорила Миланья с легкой печалью. — Бедный-бедный Волчёк…
— Какой он тебе бедный! Скольких людей загрыз.
— Он загрыз, потому что боялся. Он был совсем один… Зима была долгой и голодной. Холодные дни, бесконечные ночи… Он хотел есть, и думал только о еде. Думал, думал… А когда зима ушла, то он начал есть и есть, и не мог остановиться. Ему всегда было мало. Он боялся, что еда снова кончится, и снова придёт голод.
Мусуд, не в первый раз слышавший такие речи от жены, только покачал головой и, накинув передних из грубого полотна, пропахший конским потом, занялся волчьей тушей. До темноты шкуру нужно содрать и обезжирить.
Знал Мусуд, что Миланья не признает веры православной, что лечит травами и волшебными заговорами и видит то, что от обычного человеческого взгляда сокрыто. Знал и то, что зовут её злые бабки-сплетницы ведьмой. Ну и пусть зовут — ему-то, татарину, что с того?
Как увидел он её позапрошлой зимой — так и полюбил! Миланья тогда вдовицей ходила — мужа её, дружинника Микулу Славича, ушкуйники на реке Волаге, убили — поэтому Мусуд греха не сделал, когда стал за ней ухлестывать. Ухлестывал, ухлестывал, а потом побежал к князю за благословением на женитьбу! Князь Ярослав усмехнулся понимающе, благословение дал и прибавил к нему добрый дом в Переяславле. Так вот они с Миланьей и стали жить-поживать, добра наживать.
Закончил Мусуд поздно.
Сполоснув как следует в чане с водой руки, отерев их о тряпицу, он зашел в избу, где у лучины за вышиванием его ждала Миланья. Рядом на лавке лежала кошка и сытно урчала во сне. В избе было чисто прибрано, нехитрая утварь расставлена по местам. Жена отложила рукоделье и встала навстречу Мусуду, он обнял её за стан, привлекая к себе так крепко как только мог.
— Сегодня ты у меня герой? — прошептала она.
Миланья прикоснулась к его лицу и губы её дрогнули в улыбке. В глазах жены читалась любовь; любовь не жгучая, не мучающая, не толкающая на безумие, но спокойная и нежная. Такая любовь живёт в сердце человека годами и десятилетиями и умирает вместе с ним; такая любовь никогда не потребует от человека смерти в случае, если возлюбленный покинул этот мир раньше.
Мусуд поцеловал жену, руки его поползли вниз, ухватили подол сарафана и потянули вверх. Миланья, тихо засмеявшись, легко шлёпнула его по рукам, а затем обхватила за шею и прошептала:
— Постой! Скажи сначала, правда ли, что князь войну хочет развязать против княжеств Черниговского и Новугородского, а?
— Всё-то твои уши слышат! — муж стал осыпать поцелуями её лицо. — Даже если так, то что? Князь воюет без устали.
— А то, что в этот раз сыновей он возьмёт с собою!
— Ну и что?
Мусуд не стал ничего дальше спрашивать, принялся он её ласкать, прижимать к себе и повел к супружеской постели. И только когда она обнаженная лежала рядом с ним, Миланья заговорила снова:
— Если князь Ярослав объявит войну Чернигову, то покинешь ты меня. Останусь я Переяславле одна, а ведь доселе ты от меня еще надолго не отлучался!
— Зачем ропщешь? — вздохнул Мусуд. — Ты знаешь, что я…
— Знаю. Александр. Пока он здесь — и ты здесь. А вот отправится княжич с отцом на войну — и ты на войну. Такая у тебя забота.
— Да.
Миланья приподнялась на ложе и в темноте принялась вглядываться в его лицо.
— Это хорошо, — шепнула она.
— Чего это еще — хорошо?
— Что полюбил ты его, как кровного сына — хорошо. Ты думаешь, не вижу я ничего? Ты жизнь свою жил, только воевал, смерть да разлуку видел, сердце у тебя зачерствело — говорить с тобой перестало, стал ты как перекати-поле трава! А оказался при княжиче — вспомнил ты, что нет у тебя ни кола, ни двора и сына, чтоб радоваться на старости, тоже нет. И пожалел ты, что Александр не твой сын, пожалел о том, что семью не завел в положенныйсрок — о многом пожалел. Скажешь не так? Скажешь, что не просил князя Ярослава оставить тебя при Александре?