Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
Шрифт:
– Отыщи Юрья! Вели ко мне идти думу думать. Да прежде Степана Димитрича зови, борзо бы шел. Сей часец в поход идем, и ты со мной.
– Бегу, бегу, государь, – ответил Илейка и легко, совсем не по-стариковски, побежал по сенцам.
Иван видел, как улыбка вдруг замерла на устах Марьюшки, глаза ее широко раскрылись и с тревогой смотрели на него.
– Куда ты, Иванушка? – тихо спросила она дрогнувшись голосом.
– Полки поведу на поганых, – громко начал он, – полон отбивать. Нагоним их с Юрьем и побьем. – Смолк он вдруг, увидев побелевшее
– Биться с ними будешь? – прошептала она.
Радость охватила Ивана от тревоги и страха ее. Крепко сжал он беспомощно и жалостно протянутые к нему руки Марьюшки и привлек ее к себе. Несколько, казалось, долгих и в то же время кратких мгновений смотрел он в ее голубые глаза и ласково молвил:
– Не бойся, Марьюшка…
– Иване, – раздался веселый голос Юрия, – иду в покои к тобе, и Степан Димитрич со мной.
– Ну, прощай, Марьюшка, – торопливо сказал Иван и, поцеловав в губы, добавил нежно: – Не тревожь собе сердце. Бог нам поможет.
Марьюшка уронила обессилевшие вдруг руки, но, когда Иван отошел от нее, побежала к нему и остановила.
– Стой, стой, Иване, – заговорила она быстро и взволнованно. – Яз благословлю тя, как матушка моя отца благословляла на походы.
Она перекрестилась сама, потом истово перекрестила Ивана и отошла от него молча и степенно, в сознании исполненного долга.
Вечерело. Жаркий весенний день медленно остывал, сильней золотились края небес, и бока высоких, нагроможденных друг на друга облаков чуть-чуть розовели. Тени становились длиннее и гуще. Тень от башенки-смотрильни, ломаясь на покатых крышах и на перилах гульбищ, заметно для глаза тянулась и сдвигалась куда-то в сторону.
Марьюшка и свекровь ее, Марья Ярославна, стояли в тени башенки на самых высоких гульбищах и, опираясь на перила, жадно глядели на дорогу к Серпухову. Там, подымая облака пыли, шли на рысях конные полки самого великого князя. Ехал он в колымаге, окруженный своими воеводами дворскими.
Марья Ярославна обняла за плечи Марьюшку и заговорила печально и ласково:
– Такова-то доля наша, милая доченька. Сперва сыночки ушли, может, на смертушку, а вот и отец их туда же.
Марьюшка взглянула быстро на смолкшую вдруг Марью Ярославну и почувствовала, как теплая тяжелая капля упала ей на руку и скользнула на перила.
– Матушка! – воскликнула она, судорожно обнимая Марью Ярославну. – Ведь и мой-то Иванушка там и государь-батюшка…
Обнялись обе и заплакали. Долго молчали они, и вот чуть печально и нежно усмехнулась Марья Ярославна.
– Любишь ты сыночка-то моего? – спросила она.
Марьюшка вспыхнула вся и, пряча лицо на груди свекрови, молвила вполголоса:
– Как в небе солнышко люблю. – Потом, крепче прижавшись к свекрови, поцеловала ее около самого уха и зашептала: – Ночь всю проплакала… Токмо ране-то благословила его на прощанье. Когда отъезжал он, в сенцах мы виделись…
И много рассказывала она матушке, волнуясь, смеясь и плача, а свекровь все ласковей и ласковей перебирала ей волосы. Чуть
Уж зарозовело с полнеба на западе, и темнее восток, и пыль давно улеглась на дороге, что идет к Оке-реке, где вороги злые опустошают города и села, грабят, жгут и в полон берут. Отстранив от себя немного Марьюшку, поглядела Марья Ярославна в лицо взволнованной девочки, крепко поцеловала и, совсем как родная матушка, сказала:
– Пора нам, доченька, вниз идти, деток кормить и самим ужинать…
На пятый день после отъезда, под самое утро, когда в хоромах все еще спали, вернулись в Москву оба великих князя и Юрий. Шумом и суматохой среди тьмы ночной наполнились вдруг княжии хоромы. Торопясь и трясясь от страха, оделись наскоро княгини и вместе со всеми дворскими слугами побежали в переднюю навстречу вернувшимся.
Иван, увидя испуганных женщин, крикнул:
– Да не плачьте! Прогнали мы татар; воевода Федор Басёнок всех нас опередил – настиг, разбил ордынцев.
– Сам Салтан-царевич еле в Поле убег! – звонко и весело воскликнул Василий Васильевич. – Басёнок-то все отбил у поганых: и полон, и животы, и всяко именье, что они награбили.
Василий Васильевич оживленно рассказывал, как все было, но Иван не вникал в разговоры, а, глаз не отводя, любовался юной своей супругой. Еще входя в переднюю, он при зажженных свечах увидел радостно сияющее лицо Марьюшки. Взглянув на Ивана, сразу забыла она все тревоги и горести, только слезы еще блестели на ее ресницах. В волнении она то протягивала издали руки к Ивану, то опускала их, делая странные движения, и повторяла вполголоса одно и то же:
– Иванушка! Иванушка…
Сам не замечая того, Иван быстро подошел к Марьюшке и впервые при всех обнял ее и поцеловал в уста. Она замерла на груди его, а он, стиснув ей ладонями виски и жадно смотря в дорогое личико, воскликнул:
– Радость ты моя, желанная!
Марьюшка как-то сразу совсем успокоилась и, прислонившись щекой к плечу Ивана, улыбалась ясно-ясно, совсем детской улыбкой.
– А мы с матушкой, – громко зашептала она, – обе по ночам плакали и пред кивотом молились, как ко сну отходить. Ниц пред иконами лежали… Вот и вымолили. Все вы живы-здравы вернулись.
Иван смотрел в ее прозрачные голубые глаза, и казалось ему, будто странные птицы летят к нему из его рано отжитого детства и опять поют ему забытые песни, навевают крылами дивные, сладостные сказки.
Глава 2
У Новгорода Великого
После разгрома войска царевича Салтана, Седи-Ахматова сына, поход ратный на Новгород решен был обоими государями. Великий князь Василий Васильевич отослал новгородцам грамоты с объявлением войны. Января же семнадцатого, накануне похода, беседа была у государей с боярами ближними в покоях Василия Васильевича. Разговоры вести начал Иван о набегах татарских, о войнах постоянных с ними.