Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
Шрифт:
– Понятны мне все обычаи татарские, – сказал он, – от скудности сии грабежом живут. Опричь коней, баранов да воинского снаряжения у них ничего нет.
– Конем да копьем жив татарин-то, – подтвердил Василий Васильевич. – На коне он воюет, коня ест, пьет кумыс из кобыльего молока и водку из него же делает, а прочее все грабежом добывает.
– Пошто ж новгородцы воюют?! – воскликнул Иван. – У них ведь все есть. Богаче нас живут…
– Из жадности, – молвил князь Юрий Патрикеев. – Ишь ведь куда долгие свои руки протянули. На всем Заволочье [136] дань
136
Заволочье – новгородские земли с поселениями по рекам Онеге, Северной Двине, Ваге, Куле, Печоре, Мезени и по их притокам.
– Коль могли бы, – смеясь, заметил Василий Васильевич, – так не токмо они дани бы печорской нам не платили, а и нас бы давно съели.
Иван напряженно думал, все еще ясно не понимая, как новгородцы силу такую забрали, а вот Москва все же их бьет и дань с них берет.
– Пошто же так, – спросил он с недоумением, – они все из чужих рук берут?
– Как и татаре, – живо ответил Курицын, – токмо война у них другая, – татарин-то сам всех бьет – стрелой, копьем да саблей, а новгородец рублем разбойничает.
Василий Васильевич презрительно усмехнулся и молвил:
– Новгород-то и князя собе нанимает!
Иван расправил складки на лбу и сказал громко и отчетливо:
– Яз уразумел, в чем сила Новгорода, а вот в чем у него слабость – еще не ведаю. У татар, как и у нас, от межусобий трещина по всей Орде.
– А мы, – живо вмешался Василий Васильевич, – ту трещину прорубим шире, елико сил хватит, стравим татар меж собой, как собак.
Иван поморщился и, когда отец замолчал, настойчиво спросил:
– Где и какая у новгородцев трещина есть? Ныне ведь воевать нам с ними.
Бояре и воеводы значительно переглянулись и почтительно смолкли, думая о том, какой ответ дать.
– Ратное дело у них плохо… – молвил воевода Басёнок, – воев настоящих у них нет. Вот откупиться они всегда могут, богаты ведь казной несметной.
– Верно! – зашумели бояре, но князь Василий молчал.
Слушая сына, он насторожился и чего-то ждал необычного. В лице его были тревога, надежда и гордость.
– Трещина у них, – заговорил густым голосом князь Иван Ряполовский, – в том, что хлеба у них своего нет. От нас, с Низовских земель, хлеб-то к ним идет. Мы же да Тверь, что в Москву дверь, можем хлеб до новгородцев не допускать. Ясак их отбивать можем, торговлю у них зорить, земли их пустошить.
Иван снова нетерпеливо свел брови, но сказал ровно и спокойно:
– Сие все, мыслю, истинно, но не сие главное-то. Новгородцы могут с татарами, с Литвой и Польшей против нас пойти все вместе. Нам же надобно ведать, где у них такая трещина, которой им не скрепить. Сыскать, пошто зло у них меж собой и чем раздор их доржится.
Снова переглянулись все бояре и воеводы, но сказать в ответ ничего не могли. Только молодой подьячий Федор Васильевич Курицын, тряхнув кудрями, сказал с уверенностью:
– Трещина у них в том, что бояре их да гости богатые черных людей жмут и рабов из них содеяли. Сироты да бедные
– Умен ты, Федор! – воскликнул Василий Васильевич. – Концы [137] у них в Новгороде с концами непрестанно воюют: не зря они друг друга на мосту режут да с моста пред Святой Софией в Волхов мечут.
137
Новгород в старину делился рекой Волховом на две части: Купецкую (Торговую) и Владычную (Софийскую). На Владычной стороне было три конца: Людин, или Гончарский, Загородский и Неревский, а у Кремля – Околоток. На Купецкой стороне – два конца: Славенский и Плотницкий. Обитатели концов назывались «кончане», а обитатели улиц – «уличане». Концы и улицы имели свои веча – «кончанские» и «уличанские».
Иван слегка усмехнулся и обвел острым взглядом бояр и воевод. Они молчали, не решаясь сказать что-либо.
– Вот она тут и есть новгородская трещина, – сказал он негромко. – Токмо уразумев, где и в чем у ворогов трещина, ведать будем, кого бить у них, а у кого помочи искать.
Через два дня после думы, в понедельник января девятнадцатого, пошли походом на Новгород оба государя. Когда станом стали у Волока, начали к ним прибывать один за другим князья и воеводы с полками своими, и собралось вокруг государей множество воинства.
В это время спешно пригнал в Волок же и посадник новгородский Василий Степанов с челобитием: пожаловали бы государи новгородцев, на Новгород бы не шли и гнев свой отложили. Василий Васильевич челобития этого не принял и, вступив в землю новгородскую, не медля ни часу, отпустил воевод своих – князя Ивана Васильевича Стригу-Оболенского и Федора Васильевича Басёнка на Русу, что лежит к югу от Ильмень-озера. Там же о нападении низовских полков и не мыслили. Сами государи пошли к северному краю озера, к Новгороду, со всей силой, конной и пешей, пушки и пищали с собой повезли.
Но, дойдя до яма [138] Яжолбицы, по совету Ивана снова стали здесь станом всего в ста верстах напрямую от Новгорода.
– Пусть, – говорил на военном совете юный соправитель, – мыслят новгородцы, что мы токмо с полуденной страны идем, и шлют туда все силы свои. Мы же, разослав дозоры и лазутчиков, ждать будем. Когда же они Басёнка и Стригу теснить начнут, а те отходить будут, мы изгоном пойдем к Новугороду и обложим его всей силой.
– А Басёнок-то со Стригой куда? – спросил Василий Васильевич.
138
Ям – почтовая станция, отсюда «ямщики» (татарск.).
Иван задумался и через несколько минут молвил резко:
– Товаров и полону им не брать, а разделиться надвое. Пусть Стрига с боем отступает к нам, на плечи собе возьмет новгородцев-то. Басёнок же, у которого конники лучше и проворней даже татарских, пусть в тыл врагу забежит и покою ему не дает ни днем, ни ночью.
Молчали все долго, иногда только то там, то тут перешептывались, но сказать громко о думах своих не решались – не уверены были. Наконец Василий Васильевич, обратясь к сыну, сказал: