Княжий воин
Шрифт:
Остановились у границы "мертвого леса", и как ни расспрашивал о нем Роман - оба мужика отнекивались: "Дома расскажем. Здесь нельзя".
Перед обратной дорогой присели перекусить, старшие по послеобеденной традиции вздремнули, привалившись спинами к стволам деревьев. Вполглаза дремали - ежели где ветка хрустнет, тут же вскочат с луками наготове.
Роману спать не хотелось, и он решил сходить в "мертвый лес".
Почти все деревья были сухостойные, без листвы. Подлеска не было вовсе, как
На двух высоких дубовых пнях метрах в трех от земли расположилась избушка - взрослый человек едва поместился бы. Роман с интересом обошел строение кругом.
– Избушка, избушка, стань ко мне передом, а к лесу задом, - сказал он с усмешкой и удивился, как чужеродно прозвучал его голос в этом странном месте. Казалось, вот-вот и избушка со скрипом повернется, исполнив его повеление, появится Баба-Яга, помело, ступа... Тихий голос сзади вернул Романа к реальности:
– Не заплутал ли, молодец?
Роман обернулся - стоит старичок с клюкой и берестяным коробом за плечами. Длинная седая борода, под плетеной лыковой шапкой проницательные, глубоко посаженные глаза.
– Без дела лытаю, дедусь. Не подсобить ли с коробом?
Лицо старика сморщилось в улыбке:
– А ведь ты меня не боишься. Почему? Ваши все страсть как меня пужаются.
– Я тебе зла не желаю, ты мне тоже, - сказал Роман.
– Или не так?
– И верно, - согласился старик.
– Ну, идем, короб поднесешь.
Короб был на удивление тяжелым. Пошли в глубину "мертвого леса":
– Благодарствую за помощь, - сказал старичок, останавливаясь у вывернутых корней поваленного дерева.
– Вижу: спросить что-то желаешь.
– Любопытно мне узнать, отче, что за "мертвый лес"?
– Эва, хватил, - улыбнулся старик.
– Эту былицу* скоро не расскажешь. Вот приходи в гости ко мне, тогда узнаешь.
И покопавшись в коробе, старик достал что-то, завернутое в тряпицу:
– На-кось, молодец, от деда-лесовика на память и на пользу.
Роман поклонился и пошел обратно, потом обернулся, чтобы помахать рукой, но старика уже не было.
...Что-то подсказывало, что о встрече в "мертвом лесу" надо помалкивать, не стоит никому показывать и подарок, который на обратном пути так и не удалось незаметно развернуть:
Великий христианский Бог в душах славян заменил больших богов языческого пантеона, а вот маленьким богам и полубогам - домовым, банным, водяным, кикиморам, лешим - замены не нашлось. Две веры боролись друг с другом, а чаще спокойно существовали рядом. Не будь так, окружающий мир для славян того времени потерял бы смысл и стройность...
– А какой из себя домовой-то?
– спросил как-то Роман у Марфы.
Та поднесла
– Тихо, услышит "хозяин", осерчает.
Потом добавила еще тише: - А обликом разный - кому как покажется.
– А тебе?
– Ростом с курицу, в шерсти, одни глаза светятся. А голос глухой и хриплый.
– На отца Федора смахивает, - со смешком добавил Людота.
Марфа испуганно перекрестилась на его слова. Она каждый вечер клала в старый лапоть угощение для "хозяина" и задвигала его под печь. К утру лапоть был пуст. По словам Марфы это означало, что домовой зла на домашних не держит. Роман же подозревал, что больше оснований быть довольным у кота.
– Я ему прошлый карачун* чару пенника* поставил, так он всю ночь песни непотребные орал и ругался, - сообщил Людота.
– Потом с махмары требовал опохмелиться - видать, голова болела.
– Угомонись, - прикрикнула на мужа Марфа.
– Осерчает и уйдет. Это ты песни орал, а не он.
Местный фольклор был полон таинственных существ - то добрых к человеку, то злых. Здесь никому и в голову не приходило сомневаться в реальности "второго" мира.
Роман даже засомневался в своем "просвещенном" неверии в домовых и иже с ними и обратился к отцу Федору.
Ответ был лаконичен и не очень понятен:
– Каждому по вере: в кого веришь, того и узришь.
Кокора рассудила иначе:
– Все, что Господом создано, или при его помощи человеком сработано, душу свою имеет. У леса душа есть, у реки, у озера. И у дома тоже. А душа без тела не может. Что обличье не людское, так по Божьему усмотрению - чтобы с людьми не путать.
Людота был проще:
– Домовой? А что хитрого-то? Ты ж медведю не удивляешься, или другой какой твари?
– Медведь беседовать не умеет.
– А ты пробовал?
...В одну из теплых лунных ночей под Троицу, когда Роман спал не в душной избе, а в клети*, что-то заставило его проснуться. То ли приснилось, то ли померещилось, что на крышке сусека* сидело, свесив короткие ноги, и пристально на него смотрело зеленовато светящимися глазами "нечто".
– Ты кто?
– спросил Роман, подавив страх.
– А то не знаешь?
– ответило оно хрипловатым голосом.
– По добру пришел, или по худу?
– последняя фраза часто повторялась в рассказах о домовых.
– По добру. Да уразуметь тебя, молодец, не могу. Про всех знаю, а ты для меня за семью печатями.
Роман вспомнил один из здешних словесных приемов против нечистых:
– Приходи-ка ты вчера.