Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу
Шрифт:
– Не хотите ли вы сказать, граф, что ваша склонность… то есть… обманная склонность… есть средство, чтоб предать авантюрьеру в руки Ее Величества?
– А то как же, – спокойно отозвался Алексей.
– Так ведь, Алексей Григорьевич… – теперь Сергей уже готов был защищать ту, против кого искренне негодовал. – Увлечь женщину, обмануть ее?
– Ее? Увлечь? – Орлов расхохотался. – Сдается мне, брат, ты мальчишка совсем еще глупенький, хоть и вояка знатный. Рассказал бы я тебе, да зачем смущать понапрасну…
И вдруг посерьезнел.
– Говорю ж тебе, за дурачка меня держит! Сама ума
Сережа так и привстал.
– Граф, это… это…
– Что, больно? Безжалостно что ли? Пусть, безжалостно! А мне не больно? Молчи! Молчи и слушай! Ты знаешь, что Чесма, меня на весь белый свет прославившая, до сих пор мне как ужас снится? У меня на глазах корабль на воздух взлетел, а там брат мой был! А знаешь ли, что у меня вот здесь, – он показал на сердце, – боли все чаще, а ведь мне, Сережка, и сорока нет! Но я что? Я червь ничтожный… А ты подумай, что Россия пережила? Война, бунт, все соки вытянули… Государыня, мне брат писал, здоровьем совсем ослабела. Сейчас мир вроде, а дымом все ж тянет. Не сегодня-завтра вновь соседушки России в горло вцепиться надумают. Турция ярится, волком глядит… А мне ахать, мол, женщина слабая… Знаю я этаких слабых. Мы на вулкане сидим, а она, тварь, золото французское, польское, не стыдясь, гребет за подлую игру против Отечества твоего! Что скажешь, гусар? Ты вот до сей поры при имени Пугачева содрогаешься! А эта Пугача нам тяжче обернуться может… Проходимка бесстыжая!
– Граф, но ведь из-за глупости, ведь женщина…
Орлов и слушать не стал.
– Женщина? А коли баба, так бабьими делами занимайся, а влезла в мужскую игру, так изволь и отвечать по-мужски! Не хочу бред твой слушать и говорю с тобой лишь потому, что друг ты мне. Ты, дружок, припомни Димитрия-самозванца! Тоже ведь, поляки замешались. А потом что было? А? Новой самозванки хочешь? Новой смуты? Елизаветы Второй желать изволите?!
Сергей вскочил.
– Алексей Григорьевич, – закричал, побледнев, – я не изменник! И вы не смеете…
– Знаю, – чуть поостыл граф. – Прости. Ты меня вот попрекал, а я вижу, что и тебя обаяла сия красавица! Нет?
– А ваша честь, граф? – в отчаянье прошептал Ошеров.
– Честь? Слово хорошее. Честь моя в людских глазах вместе с Петром Третьим давно похоронена. Так вот знай, голубчик, ежели надо будет, я и чести не пожалею, и жизнь загублю, а своего добьюсь! Надо будет, женюсь на бродяжке! Что угодно… Лишь бы государыня…
Он задумался на миг.
– Ты вот что, Сережа… не гневайся, но мне придется… Заступился ты за авантюрьеру некстати, а нынче решается все… Так что ты, друг мой, посиди уж пока под замком.
– Что?! – взвился Ошеров.
– Ну, не сердись, прошу тебя. Неприятно мне, а что делать? Боюсь, а вдруг ты сам против чар ее не устоял, как упрекал меня давеча? Вдруг выдашь невольно? Предупредишь? Ну, побудешь в палаццо моем взаперти, недолго совсем, книжки почитаешь, музыкантов послушаешь. А мы с ней – в Ливорно. К эскадре. Я ее на «Три иерарха» приглашаю как самую почетную гостью. Понял?
Сергей слов не находил от возмущения. А граф вдруг тонко усмехнулся.
– Кстати, Серж, а не подумывал ли ты, как ныне поживает твоя дражайшая принцесса Августа, чьи права, пусть и призрачные, присвоила себе госпожа Али-Эмете? А? Я бы на твоем месте призадумался.
Сергей так и ахнул. Алексей Орлов умел резать без ножа.
Через некоторое время Сергея, и впрямь заключенного под домашний арест, именем графа освободили и передали повеление ехать в Ливорно. Там Алексей Григорьевич встретил друга. Но Сергей на Орлова и глядеть не хотел. Они завтракали, как прежде, вдвоем, однако безмолвно проходили эти трапезы, раньше сопровождавшиеся такими оживленными разговорами. Но вот однажды, уже уходя из-за стола, Сергей услышал, как граф Алехан дает распоряжение заложить карету – и вернулся.
– Вы куда, ваше сиятельство?
– По делам. Тебе что до того?
– Ну так я с вами. Только пистолеты пойду зарядить.
– Ты о чем? Какие пистолеты?
– А такие, граф! Дабы отстреливаться, когда на вас толпа кинется обезумевшая.
– Ах, вот оно что! – помрачнел Алексей.
– Не боитесь? Уже у ворот стоят, камни кидают… Смелость ваша, конечно, изумления достойна, господин граф, но неужто вы лучшего способа для самоубийства не могли сыскать? Голову проломят, славный конец для чесменского героя… Плевать, пусть и меня с вами разорвут. Вы, будете знать, по крайней мере…
– Да полно, – Алексей, кажется, был смущен.
Да, ливорнцы негодовали на него, он это знал. Все жалели красивую юную женщину, которую в обществе и впрямь считали принцессой. Орлов пригласил ее на корабль под предлогом праздника, и на «Иерархах» красавицу незамедлительно арестовали. Алексею рассказывали, что в эту отчаянную минуту Алина звала его, но ей отвечали, что Орлов как изменник тоже арестован. Не испытывая жалости к своей жертве, граф написал ей нежное послание, где подтверждал, что он якобы тоже пленник, умолял не отчаиваться. Он вдруг испугался, что Алина наложит на себя руки.
Теперь же он стыдился своего поступка. Жалости по-прежнему не было, но совесть вдруг заговорила, хотя голос этот Орлов слушать не желал. И назло всем собрался выехать, хотя толпа грозно гудела за воротами, да только насмешливый, но обеспокоенный тон Ошерова заставил прийти в себя и одуматься. Граф был смел, но не любил пустого риска. Сейчас же риск был просто глупостью. Орлов отменил распоряжение о поездке.
Несколько дней миновало.
Сергей смотрел на закат. Чужим он каким-то ему казался, да и само небо… Потянуло в Россию, домой. «Уехать, бросить все… А ведь она , быть может, где-то здесь, в Италии… Уеду и не увижу ее больше, никогда…»
Он резко обернулся на скрип двери.
– Я не стучу, прости уж, Сережа, – вздохнул Алексей Орлов. – Все дуешься на меня?
Ошеров пожал плечами.
– Я понимаю… ты на меня за арест все сердишься.
– Да нет, граф, я уж и забыл. Просто мерзкая история, скверная.
– Согласен, – Орлов снова вздохнул, еще тяжелее. – Знаешь, устал взаперти в собственном доме сидеть. Да и стыдно… Ладно, скоро пылкие итальянцы наши успокоятся, редеет с каждым днем толпа у ворот. А сейчас вечереет, все уж прочь разбрелись. Может, прогуляемся по саду, гусар?