Княжья доля
Шрифт:
– Да, и присмотри, чтоб все в порядке было, – более серьезно добавил Константин, на что Епифан, оборачиваясь уже на ходу, откликнулся успокоительно:
– Будь в надеже, княже. Все исполню.
С трудом вытащив пробку, Константин с некоторой опаской понюхал содержимое баклаги и, придя к выводу, что столь приятный аромат от какой-нибудь гадости исходить не будет, сделал несколько больших глотков.
Вячеслав, полуобернувшись, уже нетерпеливо протягивал руку:
– Не томи душу. Давай быстрее. Константин отвел баклажку в сторону, вздохнул и после небольшой паузы, окончательно решившись на неприятное объяснение, которое неминуемо должно было последовать, спокойно заметил:
– Скажи как положено, Слава, тогда дам.
– Не понял, – удивленно повернулся к нему Вячеслав и даже выпустил из руки вожжи. – Как это – как положено?
– Ну, скажем, – задумчиво протянул Константин, – дозволь испить, княже.
– А морду вареньем тебе не намазать? – ехидно осведомился Славка. – Ты чего, белены объелся? Кончай дурковать.
Константин нахмурился, но иного способа воспитания на данный момент просто не видел:
– Перед тобой целый князь сидит, а ты с ним, как с собственным брательником – дай хлебнуть, и все тут. В разговоры мои влезаешь, не спросив разрешения. Ты ж весь мой авторитет губишь на корню.
– А-а, – разочарованно протянул Славка, убрав руку. – Вон ты о чем. Ну, во-первых, сейчас никого нет и стесняться некого...
Это было правдой. Они настолько отстали от дружинников, что те уже скрылись в лесу, норовя побыстрей укрыться от палящего солнца в густой дубраве, а их возок лошади и вовсе, почуяв, что спешить некуда и никто и не подхлестывает, тащили еле-еле, давно перейдя на спокойный неторопливый шаг.
– А во-вторых, если уж тебе так покомандовать зaxoтелось, то ради бога. Флаг тебе в руки и барабан на шею. – Он хмыкнул и хмуро сплюнул, попав на круп бедной коняги, которая, решив, что это сел очередной овод, тут же торопливо размазала на себе Славкину слюну пышным хвостом.
Нагнувшись, Вячеслав подхватил вожжи и со злости хлестнул ими лошадей, отчего они мигом прибавили ходу.
– Ничего-то ты не понял, – вздохнул Константин. От резкого рывка его повалило прямо на полсть, и часть содержимого баклажки выплеснулась на белую рубаху, распространяя вокруг приятный медово-хмельной аромат и расползаясь на белом полотне некрасивым желтым пятном. – Ну вот, и меня медом залил, – добавил он укоризненно.
Вячеслав гневно повернулся, некоторое время молча смотрел на спокойное лицо Константина, после чего, не выдержав окончательно, в бешенстве остановил лошадей и, спрыгнув с возка, бухнулся перед князем на колени, склонив голову до земли.
– Прости, княже, раба своего верного, – заголосил он дурашливо. – Только покидает он тебя совсем, ибо служить он рад, а вот прислуживаться ему тошно. Прощевай, князюшко.
После чего он резко вскочил и направился назад, держа путь по свежей колее.
– Стой! – крикнул ему вслед Константин, но тот даже не обернулся, гордо шествуя по проселочной дороге. – Стой! – еще раз попытался он остановить нового друга и, видя, что все безрезультатно, морщась от резких движений, кое-как перевалился через край возка и бросился вдогонку. Но едва он прошел с десяток метров, как раненая нога непослушно подвернулась, и Константин со стоном грянулся о землю.
«Хорошо еще, что в траву угодил», – подумал он при этом, но боль в ноге была настолько резкой – видать, при падении он вновь потревожил рану, – что Косте уже больше ничего хорошего на ум не приходило.
Он осторожно повернулся на другой бок, выждав несколько секунд, оперся на руки, пытаясь встать и изначально настраиваясь на сильную боль, но поднялся на удивление легко, осторожно и бережно придерживаемый сильными руками Вячеслава.
– За меня, за меня держись. Ничего, сейчас дойдем, – обеспокоенно вглядываясь в искаженное от боли лицо Кости, бормотал тот. Они медленно добрели до возка. Вячеслав, бормоча на ходу, что, мол, ни на минуту оставить одного нельзя, обязательно найдет приключений на свою княжескую задницу, помог улечься поудобнее на застилавшие дно звериные шкуры и, помявшись немного, нерешительно буркнул: – Ну, все вроде. Тогда я пойду, пожалуй?
– А отвезти как же? Или так и оставишь одного? Я ведь и до вожжей не дотянусь, – возмутился Константин.
– Тьфу ты, – ругнулся Славка. – Как дите малое, честное слово. – И полез на козлы.
Едва он тронул лошадей с места – до леса оставалось всего ничего, – как Константин удивленно охнул.
– Ну, чего еще? – буркнул Слава, не оборачиваясь. – Потерпи малость. Сейчас в тенек заедем.
Едва возок въехал в спасительную тень первых молоденьких дубков, как он вновь остановил лошадей и, хмурясь, повернулся назад. Ему было слегка не по себе за нелепую вспышку ярости, произошедшую по целому ряду причин. Тут и скверное самочувствие, и палящее солнце, и настороженное, ревнивое отношение к нему приближенных Константина, граничащее с открытой неприязнью, да еще и сам новоиспеченный князь вздумал учить хорошим манерам.
«Поневоле взбесишься, когда все сразу навалится», – пытался он найти себе хоть какое-то оправдание, но отчетливо понимал, что обидел Костю напрасно, и от этого еще больше мучился, не зная, как теперь вести себя с ним, поскольку извиниться гордость не позволяла, а держаться как ни в чем не бывало тоже нельзя. Надо было объясниться, и он твердо вознамерился это сделать, но вместо этого оторопело уставился на смущенно улыбавшегося Константина, на баклажку в его руке и на очередное мокрое пятно, медленно расползавшееся по княжеским штанам.
– Вот, – виновато показал Костя, хотя и так все было видно. – Недоглядели мы с тобой, когда я садился, а она, оказывается, уже вылилась, и мы, в смысле я, прямо на эту лужу и... Допей, а. – Он протянул баклажку Вячеславу. – А то я чувствую, что и остальное все вылью на себя. Видать, не судьба мне из нее...
Он замялся, не зная, что еще сказать, но в этот момент Славка захохотал во все горло, облегченно чувствуя, что не надо ничего говорить, объясняться с этим замечательным парнем, которого судьба запихнула в княжескую шкуру, но все равно оставила при нем доброе сердце и отходчивый нрав. Он смеялся, почти физически чувствуя, как спадает нервное напряжение, как потихоньку сползает окутывающая его тугая пелена озлобленности, а вместе с ним веселился и Константин. От их дружного хохота лошади слегка всхрапнули, прислушиваясь, недоуменно переглянулись и, очевидно, решив, что это новый вид окрика и ни к чему дожидаться кнута, разом тронулись с места. В результате Славка, никак не ожидавший такого коварства со стороны бессловесных тварей, резко подался вперед, упал на Константина и невольно выбил у того из рук фляжку, остатки содержимого которой не замедлили вылиться Константину на рубаху. Хохот тут же перерос в истерический, и лишь спустя несколько минут, уже немного успокоившись, Славка взял из рук князя баклажку и, дурачась, взболтнул ее, прислушиваясь к бульканью.
– А тут осталось еще. Где-то со стакан будет, – со знанием дела заметил он и вновь протянул баклагу Константину: – Давай на мировую, что проехали, то и забыли.
Константин, улыбнувшись, сделал пару небольших глотков и вернул тару назад. Славка поднес уже баклажку ко рту, но потом, что-то вспомнив, лукаво улыбаясь, склонил перед ним голову, торжественным голосом произнеся:
– Благодарствую, княже, что не дал слуге своему помереть от жажды. – И, жестом остановив Константина, порывающегося что-то пояснить, широко улыбнулся. – Все правильно, княже, – особо подчеркнул он последнее слово и приложился наконец к посудине. Выпив все, что там осталось, он вернул ее Константину и повторил еще раз: – Все правильно. А я дурак. – И, уже перебираясь к вожжам и устраиваясь поудобнее на месте возницы, добавил: – В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Коль такие времена, то нечего и дергаться из-за разной ерунды.