Княжья доля
Шрифт:
Тот в ответ пробурчал нечто невразумительное, будучи не совсем согласным, но в то же время опасаясь более конкретно выразить свои возражения. Все-таки пьяный человек, к тому же офицер, да еще спецназовец, да из Чечни, и вряд ли в санатории его не раз контуженную психику удалось подзалатать и восстановить в полном объеме. Тем более что... – тут проводник посмотрел на часы и робко намекнул собутыльнику:
– Слушай, брат, ты станцию не прозевай свою. Ряжск через пять минут будет, а тебе еще вещи собрать надо.
– Не дрейфь, старина. Все свое ношу с собой, – рьяно покачнулся на ногах Вячеслав. – Сейчас я только сумку с «дипломатом» из купе заберу и полностью готов буду. Хоть на строевой смотр перед комдивом. Лишь бы
Проводник сокрушенно цокнул языком и развел руками:
– Откуда, брат? Ты же, как бочка бездонная, все выпил. Слушай, крепкий какой, да, откуда такие богатыри?
– Я же сказал, с училища закалка. А родился здесь, в Ряжске. Ты лучше изобрази что-нибудь. Всё-таки домой еду, отцу святое дело пузырек поставить. Не ждать же до утра.
Проводник вначале хотел наотрез отказаться, но, во-первых, офицер ему понравился, а во-вторых, если взять бутылку у соседа, то можно перепродать с немалой выгодой, а лишних двадцать-тридцать рублей никому не помешают.
– Есть один, Равиль зовут, но он жмот такой. Его даже свои не любят, – безбожно врал он, наговаривая на доброго толстяка Равиля и мысленно извиняясь перед ним за это. – Если ночью, то не меньше полутора сотен сдерет, а то и две. Совести совсем у человека нет. – И он выжидающе уставился на офицера.
– Да хоть три, – пренебрежительно махнул тот рукой. – Ты, главное, возьми.
– Тогда давай так, – лихорадочно соображал проводник. – Ты вещи бери и дуй в тамбур, на выход. Там жди меня. А то вдруг я не успею, или его не найду, или уговаривать долго буду. Не ехать же тебе дальше из-за этой бутылки. Поэтому денег сейчас не надо, – остановил он руку Вячеслава, которая уже потянулась в карман. – Потом отдашь, когда принесу.
– Идет, – согласился капитан и уточнил: – Значит, я сейчас сразу со шмотками на выход и там курю, тебя жду.
– Вот-вот, – закивал головой Фарид. – А я к Равилю мигом. – И он, имитируя поспешность, заторопился к противоположному тамбуру. Тепловоз уже тормозил, подъезжая. Про себя проводник решил выждать до окончательной остановки поезда и еще пару минут, а уж потом быстренько выскочить к нетерпеливо ожидающему его офицеру.
Вячеслав между тем стоял в тамбуре, с легкой ностальгией на душе разглядывая старенький вокзал, выглядевший, невзирая на солидный возраст, весьма внушительно.
Он глубоко вздохнул, предвкушая всю радость родителей от этой нежданной встречи, и, не желая выкидывать окурок ни на родной перрон, ни на чистый пол, который совсем недавно помыли, открыл межтамбурную дверь. Однако увиденное настолько потрясло его, что он мгновенно забыл про сигарету и оторопело уставился на белый маслянистый дым, сочившийся из тамбура соседнего вагона.
– Вот это ни хрена себе, костерчик кто-то устроил, – пробормотал он ошалело, но тут же приступил к решительным действиям. Поначалу мелькнула мысль о том, чтобы вернуться и взять огнетушитель, а также предупредить проводника, но тут он услышал, как кто-то там впереди надсадно кашляет, явно задыхаясь, и Дыкин решил сперва вытащить бедолагу, а уж потом сделать все остальное. Ворваться в соседний тамбур ему удалось, но это стало первым и последним успехом. Упругая резиновая пустота, поначалу нехотя поддалась, допустив неукротимого вояку в свое чрево. Однако почти тут же она вновь сомкнулась, мягко, но крепко обхватив тело и туго спеленав его. Вячеслав успел удивиться происходящему всего лишь на каких-то пару кратких мгновений, потому что густой и вязкий не то дым, не то туман, а если точнее, то черт-те что, мешал не только двигаться, но и дышать.
Последнее, что мелькнуло в его голове, было глубокое сожаление о несостоявшейся встрече с родителями, после чего капитан окончательно потерял сознание...
Они шли по центральной улице райцентра и мирно беседовали друг с другом. Скажи Миньке Мокшеву ещё вчера, что такой разговор между ним и священнослужителем возможен – ни в жизнь не поверил бы.
Воспитывался он в обычной простой семье, но благодаря научному складу характера ничему на слово не верил и все поверял опытами и экспериментами, за что ему немало доставалось как от учителей в школе, так и от родителей дома. Нет-нет, никто из окружающих его людей вовсе не был противником прогресса и опытов малолетнего Миньки. Но когда в результате удачно изобретенного пиротехнического состава взрывался старенький, но еще весьма и весьма приличный сарайчик, когда забор возле дома оказывался наполовину рухнувшим, потому что Мокшев вырыл под ним огромную яму в поисках серного колчедана, а, найдя сей минерал, на радостях не удосуживался зарыть эту яму, когда... Да что тут говорить, родители Миньки восхищались умом сына, но святыми и всепрощающими они не были.
Аналогичные ситуации не раз имели место и в школе. Старый учебный миномет вдруг, изрыгая огонь и пламя, пробивал деревянный пол верхнего этажа; кабинет химички неожиданно окутывался ядовито-желтыми парами маслянистого, жирного дыма; мирный, никого не трогающий человеческий скелет в кабинете анатомии вдруг начинал в разгар урока открывать рот и хрипло хохотать, приводя тихую седовласую учительницу в неописуемый ужас, а одноклассников в не меньший восторг и ликование.
И таких подвигов у Мокшева насчитывалось не менее одного в месяц. Было бы больше, но неделя у него уходила на переживания по поводу очередного и жутко несправедливого, по его мнению, наказания, еще одну неделю он терзался в поисках новой идеи. Затем дней десять всесторонне ее обдумывал – неудач при опытах самолюбивый Минька терпеть не мог – и, наконец, сопровождаемый грохотом и криками возмущенных соседей или учителей, внедрял в жизнь. Не выгоняли его из школы лишь по той простой причине, что учился Мокшев по тем предметам, которые уважал, на сплошные пятерки и с блеском защищал честь учебного заведения на всевозможных олимпиадах. Причем не только районных или областных, но и на самых крутых – всероссийских, успев стать лучшим знатоком географии, точнее, той ее части, которая связана с различными месторождениями и залежами, химии, физики и математики.
Литературу он принципиально не признавал, в истории был не менее дремуч, а о том, что изучают на ботанике с зоологией, не имел ни малейшего понятия. Его абсолютно не интересовало, в каком году Кутузов возглавил орден меченосцев и разбил полчища Мамая под Полтавой. Ему было наплевать на то, кого именно из них – Кабаниху или Катерину – назвали лучом света в темном царстве, а также чем отличается тычинка от пестика, а геронтология от гинекологии. Поэтому в конце каждой четверти учителя естественных наук шли на поклон к преподавателям наук гуманитарных, после чего у Миньки появлялись в дневнике скромные итоговые троечки.
Трудно сказать, куда завела бы его судьба, если бы не хитрющий военрук, озадачивший его одной проблемой в области стрелкового оружия. Мокшев ею настолько увлекся, что последние полгода перед выпуском затих в поисках решения, а затем – отступать он не привык – легко поступил в весьма престижный московский институт, после окончания которого вот уже третий год трудился в одном из надежно заблокированных от посторонних глаз и ушей НИИ. Проблему свою он почти решил, то есть довел дело уже до экспериментальной стадии, а попутно нашел ключ еще к нескольким задачам, считавшимся безнадежными, за что был в виде исключения удостоен – без написания и защиты кандидатской – научного звания.