Князья Империи – 4
Шрифт:
Лу молча, кивнула, соглашаясь и вспоминая, сколько страшных моментов она пережила за время, когда сначала ее сын стал марионеткой Усема Бадура, затем Атиллы Вереса, а после – туранских генералов. Все они обращались с императором и его матерью, как со своими рабами и жизнь ее мальчика много раз висела на волоске. Лу никогда этого не забудет и уж тем более не простит испытанный страх и беспомощность всем тем людям.
Тем из моих мучителей, кто уже покинул этот свет, сильно повезло, – пронеслось в этот момент в голове женщины. – А вот тем, кто еще жив, я не позавидую, ибо отомщу самым жестоким способом…
Перед ее взором пронеслись лица Атиллы Вереса, когда тот, убив Усема Бадура, взял власть на Сартакерте, и как он свысока и самодовольно обращался к императору и императрице, при своем визите в их покои. То же высокомерие было на лице генерала Энвера Салаха, когда туранцы захватили планету-крепость. Он тогда хоть и защитил ее сына от мятежников, но сделал это исключительно из своих корыстных интересов. И наконец, перед Лу возникла отвратительная физиономия Тарика Хана, во главе своей пьяной своры ворвавшегося во дворец и пытавшегося убить Ду Ма-гон. Этого человека императрица вообще ненавидела всеми фибрами своей души и уже представила, как будет его убивать…
Все эти люди рано или поздно поплатятся за свои действия, это Лу знала точно. Однако она решила не посвящать генерала Булатова в свои планы мести. Это было не его проблемой, к тому же Атилла Верес, оказывается, был на хорошем счету у Симеона. Лу-и, дружба между этими генералами мало беспокоила, она все равно решила, что Атилла умрет. Знать подобное Симеону было не нужно, так как в отличие от ранее перечисленных, Булатова императрица любила и уважала, как своего союзника, спасителя и благородного человека. Женщина в очередной раз, смотря сейчас на светлое открытое лицо генерала, поймала себя на мысли, что испытывает к нему чувства, гораздо большие, чем к простому офицеру из свиты. Снова ей пришлось силой заставлять себя не думать об этом мужчине…
– Я тоже покину вас, господа, – произнесла она, быстро вставая, – у меня еще запланирована на сегодня тренировка по фехтованию…
– Я думал, мы достаточно провели времени в круге поединщиков, – сказал Симеон, так же поднимаясь из-за стола в знак уважения.
– Вы показали мне, генерал, что оказывается, я слишком мало уделяла работе с холодным оружием времени, – ответила Лу-и. – Придется наверстывать упущенное… Не думайте, что утренний поединок между нами был единственным, я еще не сказала последнего слова…
– В этом сомнений у меня никаких, – улыбнулся генерал. – Но кто же будет вашим спарринг-партнером?
– Не переживайте, найду кого-нибудь из команды, – бросила женщина, скрываясь в проходе…
Она тут же натолкнулась на двух прохлаждающихся в коридоре солдат.
– Хуго и Джерико, если я правильно запомнила ваши имена, – произнесла императрица.
– Да, ваше величество, именно так нас и зовут, – улыбнулся здоровяк Хуго.
Эти двое помогали при переезде с «Энио» на новый крейсер, Симеону, а когда в системе появились вражеские корабли, то бедолаги просто не успели вернуться на линкор «Бешеный бык». Где-то затихарились в ангарах, чтобы не участвовать в погрузке, и в итоге проспали тревогу. Теперь Хуго и Джерико единственные из команды Дадли Ван Де Бура остались рядом с Булатовым, явно не по своей воле…
– Отлично, пойдемте, развлечемся, – хлопнула обоим по плечам Лу-и,
– Что вы имеете в виду, госпожа? – ехидно улыбнулся Хуго, подмигивая своему молчаливому другу. – Из ваших уст это звучит заманчиво…
– Сейчас узнаете, что это значит, – загадочно произнесла императрица, ведя за собой своих новых бедных спарринг-партнеров…
– Как думаете, генерал, у меня все еще сохраняется шанс остаться в живых после угроз этой дамочки, – покосился на Симеона, Бонифаций, когда Лу-и вышла из офицерской столовой и двери за ней закрылись.
– Тебе уже было сказано – тщательней выбирать выражения, – усмехнулся Булатов. – Если продолжишь называть нашу императрицу – дамочкой, шансов выжить точно будет не много…
– Чертово вино, это все его действие, – снова начал оправдываться Брана.
– Это недостаток этикета и тактичности по отношению к высоким особам, – ответил Симеон. – Такое чувство, что тебя не обучали этому. Странно, ведь ты потомок знаменитого семейства…
– Напоминаю, я тринадцатый по счету сын моего скоропостижно скончавшегося папаши, – Бонифаций снова потянулся к бутылке. – Знаете, что это означает?
– Многодетных семей среди богатых родов огромное количество, взять тех же Висконти, – пожал плечами Симеон.
– Детьми нас было так много в доме, что многих, даже мать не помнила по именам и постоянно путала, – засмеялся Бонифаций, хотя по лицу его было видно, что воспоминания причиняют ему острую боль. – Мой имя помнили лишь потому, что я, как вы уже заметили, отличался от остальных своим ростом… Но только лишь поэтому… Меня помнили, но не любили… Мать умерла, когда мне было одиннадцать, видимо здоровье бедной женщины было подорвано столь частыми родами… У папаши был заскок насчет своих потомков и он явно гордился, что нас у него две дюжины, включая девочек…
– Да, Харви Брана видимо был скор не только на руку, но и на кое-что другое, – пошутил Симеон, вспоминая, как встречался с этим до крайности отважным и неугомонным князем еще во время войны с мятежниками Гедеона Шира.
– Эта необузданность и сгубила папашу, когда вместо жены он бездумно полез на Атиллу Вереса, – злорадно заржал карлик, упиваясь своей странной шуткой. – Он хотел сделать все так же быстро и решительно, но не на того нарвался…
– А я все думал, почему ты не набросился на Атиллу, когда тот прибыл на «2525» с проверкой, – догадался Булатов. – Видимо не очень ты и зол на Вереса за то, что он убил твоего отца…
– К бесам Космоса дорога моему папаше! – с ненавистью и презрением воскликнул Брана. – От него за всю свою жизнь я не услышал ни одного ласкового слова, только презрение и тумаки по затылку…
– Странно, а я слышал, что Харви Брана гордился своими сыновьями и всегда хвалил их отвагу в компаниях друзей, – сказал Симеон.
– Конечно, он делал и воспитывал сыновей, как своих помощников и офицеров нашего фамильного флота, – ответил Бонифаций. – Старшие всеми повадками и манерами пошли в папашу, были его гордостью, хотя тоже получали немало нагоняев в детстве… Что же касаемо меня, то природа так распорядилась, что ни силой, ни статью я не вышел. В семье стыдились меня…