Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду
Шрифт:
Лжедмитрий не мог сидеть на троне. Он пошёл с него и стал расхаживать, нервничал. И было от чего: прошедшим вечером примчал гонец из Кракова Андрей Ланицкий и привёз горькие вести. На просьбы Марины, пропитанные благочестием и ревностью к католической церкви: «Только бы светлые ангелы благоволили довести её до Москвы, не будет у нас иной заботы, проще торжества истинной веры...»; на мольбу Лжедмитрия Ватикан ответил отказом. Кардинал Боргези уведомил Рангони, что «дело Дмитрия и Марины Мнишек рассмотрено конгрегациею кардиналов и богословов и решено несогласно с желанием
Ярость по поводу этого послания в душе Лжедмитрия уже отбушевала. И пришло время решительных действий. Он задумал принудить иерархов русской церкви обвенчать его с католичкою и пригласил к себе сначала самых непримиримых противников латинян. И думал Лжедмитрий покорить их лестью, тёплым словом. Но хранил он против них подспудно и другие меры.
— Вас, архиереев, позвал я к себе, дабы сказать, что вы моя опора в защите христианской веры. Ласкаю надежду, что при таких сильных мужах никогда не пошатнётся православие России. Зачем же мне искать разрешение других державных святителей, ежели вы, мои архиереи, обвенчаете нас по русскому обычаю. А я и моя невеста с благостью сие примем. — Закончив свою речь, Лжедмитрий сел на трон.
Гермоген, Геласий и Иосаф в ответ на слова самозванца молчали, их лица были суровы и неподвижны. Терентий крутил головой и вправо и влево и ждал первого слова митрополитов.
Терпение Лжедмитрия иссякло, и он сделал знак рукой, и в сей же миг в палату вошёл архиерей Тульский Алексий. Он торопливо подошёл к трону и поклонился царю.
— Царь всея Руси, владыка Сибири и других стран, наместник Бога на земле, аз готов обвенчать тебя с незабвенною Мариной по русскому обычаю.
— Мы это знаем, отче владыко Алексий. Да быть тебе митрополитом. Но я надеюсь на милость твоих старших братьев во Христе.
В сей же миг Геласий подошёл к Алексию и заслонил его собой.
— Нет ему права говорить от имени русских первосвятителей, — заявил Геласий. — А наше слово ты знаешь.
— Зачем добиваешься немилости, владыко Геласий? — спросил Лжедмитрий. И, не дождавшись ответа, обратился к Гермогену: — Отче владыко Казанский митрополит, ты венчал татар-магометов с россиянками, я сие знаю. Что же теперь молчишь? Мы тебе многое сделали наперёд. И ещё больше сделаем.
Гермоген подошёл к самому трону, взялся за него рукой. Грозен был вид у архиерея: глаза гневно горели, чёрная борода, как остриё копья, торчала вперёд, лик был бледен. Он заговорил громко, словно обращался ко всей России:
— Сему престолу Мономахову четыре с половиной столетия. Да не было среди великих князей и царей московских доныне царя, который взял бы себе в жёны еретичку. Не бывать тому и впредь вовеки! — И Гермоген, гордо вскинув голову, сверкая чёрными глазами, бросил с вызовом: — Да ты не христианин, а нехристь латинский. Нет тебе моей милости и благословения! — И, повернувшись к двери, Гермоген решил уйти из Золотой палаты.
И молча направились следом за ним Иосаф и Геласий. Оставались Терентий и Алексий.
Но Лжедмитрий не выпустил архиереев. Он дважды хлопнул в ладоши, и тотчас из-за дверей выскочили
— Арестовать их! — повелел Лжедмитрий.
Михаил подошёл к «царю», спросил:
— Государь, что с ними делать? — Знал князь, ежели погрозит смертью Гермогену, сам выхватит клинок и поднимет на «царя».
— Посади под замок в Кутафью башню, а мы подумаем.
Михаил с облегчением вздохнул и велел рындам увести архиереев. А Лжедмитрий подозвал к себе Терентия и Алексия.
— Вы, владыки, идите к московским архиереям и скажите им с амвонов Успенского и Благовещенского соборов, что Гермоген с дружками пойдут в ссылку. И всех попов сие ждёт, кто встанет супротив царя!
Испуганные Алексий и Терентий тотчас покинули Золотую палату и поспешили за советом к патриарху Игнатию.
Игнатий находился в домашней церкви, писал новую церковную присягу. Но сие ему не удавалось, потому что не знал глубин русского православия.
— Владыко святейший, царь арестовал Гермогена, Иосафа и Геласия, — доложил Терентий.
— Аз сие ведаю.
— Что нам теперь делать, уповая на Бога? — удивился Терентий.
— То и делайте, что царь повелел, — ответил Игнатий.
Епископ Алексий безропотно подчинился патриарху, хотя и не чтил его. Да страх сделал покорным. Но Терентий всё-таки и тут решил схитрить:
— Ты, владыко святейший, сам скажи архиереям, за что царь немилостив к Гермогену и иже с ним.
Но Терентий задел честолюбие Игнатия. Зачем это он будет оправдываться перед архиереями и оправдывать царя, счёл он. «Пусть сами голову ломают, чем не угодили опальные и что их ждёт», — подумал Игнатий и повелел:
— Идите, братья, в соборы, огласите волю царя, а мы тут помолимся за Гермогена и прочия...
Архиереи ушли. А Игнатий-грек задумался. Он медленно ходил по чужим покоям и всюду замечал следы жизни патриарха Иова, который провёл в этих палатах шестнадцать лет. Во время бунта палаты были разорены. Но бунтовщики не тронули множества рукописных славянских и греческих книг, свитков, икон, лампад, шандалов, налоя, а это и оказалось тем главным, что составляло духовный мир первого русского патриарха. Здесь вот, в домашней церкви, перед иконами Казанской Божьей Матери и Иисуса Христа, он молился, стоя на коленях, может быть, пел псалмы. Возле сего налоя простаивал часами за чтением древних византийских книг, за сочинениями, прославляя отечество, Русь.
«Да смею ли я обитать в этих покоях? — пробудилось у Игнатия раскаяние. — Не я ли стал причиной всех бед ревнителя русской церкви». И чтобы не терзать себя муками совести, Игнатий поспешил облачиться и покинул патриаршие палаты, ушёл в Архангельский собор и уединился в алтаре, дабы почитать книги греческого письма.
Но на сей раз он не просидел и нескольких минут, подумал, что ему нужно встретиться с царём, и отправился во дворец. Игнатий и Лжедмитрий общались каждый день. Царь держал патриарха рядом всегда, когда принимал в своих покоях бояр или встречал в Грановитой палате послов.