Кобзарь
Шрифт:
а себе на что, не знают
ни жена, ни детки!
За кого же был ты распят,
сын единый Божий,
в искупленье нам? За слово
истины?.. Иль, может,
чтоб глумленье не кончалось?
Так оно и сталось!
Часовни, храмы, да иконы,
и жар свечей, и мирры дым,
и перед образом твоим
неутомимые поклоны.
За кражу, за войну, за кровь
ту братскую, что льют ручьями, —
вот он, даренный палачами,
с
Просветились! И решаем
свет открыть и этим
показать им солнце правды —
сим незрячим детям!
Все покажем! Только дайтесь
в руки нам, и тут же —
как прочнее строить тюрьмы,
плесть нагайки туже,
кандалы ковать, носить их
в сибирскую стужу, —
все поймете, лишь отдайте
родимые взгорья.
Остальное мы забрали —
и поле и море!
И тебя загнали, друг и брат единый,
Яков мой хороший! Не за Украину —
за ее тирана довелось пролить
столько честной крови. Довелось испить
из царевой чаши царевой отравы!
Друг мой незабвенный, истинный и правый
ты на Украине душою витай,
Вместе с казаками мчись над берегами,
старые курганы в степи озирай.
Закрепи слезами дружбу с казаками,
меня из неволи в степи поджидай.
А покуда — мои думы,
лютые невзгоды,
буду сеять я. Пусть крепнут
в споре с непогодой.
Украинский тихий ветер
принесет с росою
к дорогому другу думы
братскою слезою.
И когда на них ты взглянешь
и читать их станешь,
вновь курганы, степи, горы
и меня помянешь.
Послание
(И мертвым, и живым, и нерожденным землякам моим, на Украине и не на Украине сущим, мое дружеское послание)
Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? – Первое послание Иоанна, 4, 20
И темнеет, и светает,
и ночь наступает.
Люд, измученный работой,
и все засыпает.
Лишь я плачу, как проклятый,
дни и ночи сидя
на распутьях многолюдных.
И никто не видит
слез моих! Ослепли, видно,
не слышат — не знают;
святой правдою торгуют,
цепь на цепь меняют,
насмехаются над Богом, —
в ярмо запрягают
человека. Пашут горе,
бедой засевают,
что ж вырастет? Погодите,
увидите
Опомнитесь! Спохватитесь,
нелюди, юроды!
Поглядите на рай тихий,
на мать-Украину,
полюбите чистым сердцем
и ее руины!
Сбросьте цепи, станьте снова
братьями, а где-то
на чужбине не ищите
того, чего нету
и на небе, а не только
что на чужом поле.
В своем доме — своя правда,
и сила, и воля.
Другой нигде нет Украины,
нигде другого нет Днепра.
А вы? Вы рветесь на чужбину
искать великого добра,
добра святого. Воли! Воли!
И братства братского! Нашли.
Несли, несли с чужого поля
и на Украйну принесли
великих слов запас немалый —
и все тут. Вы кричите всем,
что Бог вас создал не затем,
чтоб вы неправде поклонялись!
Чем были вы, тем и остались,
вы гнетесь. С тех, кто слеп и нем,
дерете с братьев гречкосеев
три шкуры вживе... и опять
спешите к немцам поскорее
за правдою!.. Вот если б взять
и скарб свой вы могли с собою,
добытый кражей с давних пор,
тогда б остался сиротою
Днепр со святой семьею гор!
О, если б вы больше к нам не возвращались,
а сдохли, забившись в чужие углы!
Не плакали б дети, мать бы не рыдала,
не слышали б вашей на Бога хулы.
Дыханьем воздух вы б не отравляли
в степях, что свободны, чисты и светлы,
и люди б не знали, что вы за орлы.
Они бы с презреньем на вас не кивали.
Опомнитесь! Будьте люди,
иль горе вам будет.
Скоро разорвут оковы
скованные люди.
Суд настанет, грозной речью
грянут Днепр и горы!
Детей ваших кровь польется
в далекое море
сотней рек. Вам ниоткуда
помощи не будет:
брат от брата отречется,
сын про мать забудет;
и дым тучею закроет
солнце перед вами,
и прокляты вы будете
своими сынами!
Умойтеся! Образ Божий
грязью не поганьте,
дурь в голову детям вашим
вбивать перестаньте,
что они — паны по крови:
мужицкое око
им заглянет прямо в душу
глубоко! Глубоко!
Чья на вас надета шкура,
дознаются люди, —
и немудрые премудрых
навеки осудят!
Когда б учились вы, как надо,
и мудрость бы была своя.
А то залезть на небо рады:
«И мы — не мы, и я— не я,
и все-то видел, все-то знаю,
и нет ни ада, и ни рая,
и Бога нет, есть только я.