Код Средневековья. Иероним Босх
Шрифт:
Спустя годы король Филипп II в письмах, отправленных из Португалии своим дочерям Изабелле Кларе Евгении и Каталине Микаэле Австрийской, описывал примечательные детали двух процессий, которые он посетил в Лиссабоне. В первом письме, датированном 2 сентября 1582 года, король пожалел, что ни дочери, ни их младший брат Филипп III не смогли увидеть процессию с участием «бесов, похожих на образы с картин Иеронима Босха», которые наверняка бы испугали четырёхлетнего сына. Во втором письме от 17 сентября того же года Филипп II отмечал, что черти не были такими уж страшными, ибо они казались не злыми и ужасными, а скорее героями картин Босха, гротескными и забавными, поскольку не были реальными и настоящими.
Эти два сообщения, оставленные тридцатью годами спустя после событий парада, – пример немногочисленных свидетельств, повествующих о разнообразии городской визуальной культуры XVI века. Искони ранне- и позднесредневековая культура изобиловала городскими шествиями, литаниями, парадами, крестными ходами и др. На различные религиозные праздники носили иконы, образы и скульптуры, инсценировали сюжеты Священного Писания, в которых, безусловно,
Рис. 30 а. На пятой из шести картин, заказанных эрцгерцогом Альбертом и эрцгерцогиней Изабеллой, запечатлена праздничная процессия «Оммеганк» в Брюсселе в 1615 году. Это важное шествие почтило и прославляло самую престижную гильдию в Брюсселе – арбалетчиков. Пышность и затейливость процессии даёт возможность представить размах городских парадов. Змеевидный ход шествия разворачивается на картине начиная с левого нижнего угла, в котором изображены четыре верблюда, за ними следует охотница Царица Семирамида Вавилонская с охотницей Дианой и Фебом Аполлоном. Далее идут две амазонки, несущие знамёна с монограммами Богородицы и Святой Анны. Первая повозка, запряжённая белыми лошадями, украшена гербом иезуитов (организовавших крестный ход) и их флагами. На повозке представлен легендарный король Ливии Псафо, научивший своего попугая говорить «Псафо – Бог». Король сидит тут же на троне, а внутри клетки – мальчик в перьях учит птиц говорить: «Королева Изабелла». Вторая повозка везёт придворных дам Эрцгерцогини Изабеллы. На колонне восседает и трубит дева – персонификация славы, а под портиком с изображением львов Брабанта сидит женщина, представляющая Изабеллу. Девиз на повозке: «Aeternelle memoire te chante une grande Victoire» (Вечная память поёт вам великую Победу). За ними следует Диана и ее нимфы, пришедшие почтить эрцгерцогиню. Четвертая повозка (второй ряд, справа) представляет Аполлона и девять Муз. Девиз на фронте гласит: «Cedoes voster arc» и «Nous chantons une belle victoire» – ссылка на победу Изабеллы в конкурсе по стрельбе из лука, предшествовавшему фестивалю. Следующая повозка везёт Древо Иессеево с Евангелистами на ветвях. За ним следует повозка со сценами Благовещения и Рождества. В верхнем ряду слева четыре искусственных животных – два верблюда, единорог и фантастическая птица, а за ними – повозка, демонстрирующая сцену спора Христа и учителей во храме. За ними едут фигуры справедливости, милосердия и др., прославляя добродетели эрцгерцогини. Последняя повозка, в виде корабля, запряжённого морскими монстрами, была сделана более полувека назад для похоронной процессии Карла V в Брюсселе в декабре 1558 года. На корабле Карла V «плывёт» Богоматерь с младенцем, придворные дамы, а в конце несколько Геркулесовых столбов с надписью «Plus oultre» (дальше предела) – эмблема и девиз Карла V. Примечательно, что перед повозкой, запряжённой морскими слонами, актёры, ряженые в характерных бесов из преисподней, погоняют участников плетями и дразнят крюками (рис. 30 б). Денис ван Алслот. Victoria and Albert Museum, London.
Рис. 30 б. Фрагмент картины с изображением парада при участии ряженых демонов.
Рис. 31. Оммеганк в Брюсселе 31 мая 1615 г: процессия в честь Богоматери Саблонской. В крупных городах Фландрии проводились многочисленные светские и религиозные торжества и шествия, которые, как правило, организовывались гильдиями и другими корпоративными организациями во время крупных церковных праздников или же в честь ознаменования торжественных въездов правителей и высокопоставленных лиц в город. «Оммеганг» (Крестный ход) ежегодно проходил в Брюсселе под патронажем Церкви Нотр-Дам-дю-Саблон и гильдии арбалетчиков. Существовало две легенды, повествующие об истоках праздника: шествие проводилось в память о перенесении чудотворного образа Богородицы из города Антверпен в церковь Брюсселя, вторая версия – праздник проводился в память о победе герцога Яна I Брабантского в Верингене в 1288 году. Поэтому городское шествие рассматривалось как праздник коллективного, гражданского благочестия и как парад гражданской победы, посвящённый военному мастерству герцогов Брабанта. Денис ван Алслот. Museo Nacional del Prado, Madrid.
Северный скепсис и пафосный юг
Иероним Босх жил в эпоху агонизирующего Средневековья, и в это же время за Альпами творили художники так называемого Возрождения. Сандро Ботичелли (1445–1510), Леонардо да Винчи (1452–1519), Микеланджело Буонарроти (1475–1564), Рафаэль Санти (1483–1520) – вместе с Иеронимом принадлежали к одному поколению (с Ботитичелли и да Винчи Босх и вовсе был ровесник), но разное мироощущение стояло за ними. Культура севера и юга неодинаково реагировала на смену исторической парадигмы, однако импульс был один – расцвет Позднего Средневековья, наивысшие проявления которого сменялись медленным угасанием.
Реакцией на эрозию традиций и интенсивные трансформации стал итальянский
На севере же, не знавшем античности, возрождали отнюдь не наследие Римской империи (исторического врага), но иные ценности, ценности апостольской церкви и раннего христианства. Гуманисты севера искали опору в подражании Христу, в основаниях жизни первых христиан, в благочестии и братстве.
Картины итальянского Возрождения осваивали новые темы: античные мифы, секулярные сюжеты: портрет, пейзаж. Художники любовались и изучали обнажённое тело: библейские сцены наполнялись чувственной красотой и «гламурной» драматичностью, глянцем. Работы же Босха не изучали перспективу, а античность если и фигурирует на них в некоторых фрагментах, то как признак ереси и порока. Однако произведения Иеронима оказывали ничуть не меньшее впечатление на современников: используя сакральный тип повествования и структуру триптиха, он нарушал привычную церковную иконографию, создавая новое высказывание. Религиозные темы разворачиваются в мирском пространстве земного человека и его повседневной жизни. Эта черта говорит о Босхе не только как о художнике средневекового мира, но и как о художнике, причастном к процессу Нового времени. Переход от Средневековья к Новому времени переживался в культуре как эсхатологический разлом эпох. Исчезновение старого мира рождало образы и пессимистическое предчувствие Апокалипсиса, становящегося столь значимой категорией в понимании творчества Босха. Если итальянское Возрождение дарило зрителю витальное, гедонистическое искусство, воспевающее природу и человека, почти уже равного возможностями и силой Богу, то северная Европа переживала сомнение, поиск, желание аскетизма, пароксизм религиозности, страх потерять Бога, – столь разные тенденции представляются двумя сторонами одной монеты.
Джованни Пико делла Мирандола писал: «Тогда принял Бог человека как творение неопределённого образа и, поставив его в центре мира, сказал: "Не даём мы тебе, о Адам, ни определённого места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определён в пределах установленных нами законов. Ты же, не стеснённый никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать всё, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтёшь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные. О, высшая щедрость Бога-отца! О высшее и восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем хочет"» [3] . В то же время «Похвала глупости» Эразма Роттердамского становится северным бестселлером религиозно-философского гуманизма и демонстрирует больший скепсис и сомнение по отношению к человеческой природе, полной искушений и слабостей: «Нет существа несчастнее человека, поскольку все остальные животные довольствуются теми пределами, в которые их заключила природа, и лишь он один пытается раздвинуть границы своего жребия» [4] . В обеих цитатах представлен человек, обретающий личность, анализирующий, думающий и оттого величественный – и оттого же страдающий.
3
История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли. Т.1. М., 1962. С. 507.
4
Роттердамский, Э. Сочинения. Похвала глупости. М., 1991. С. 74.
В основе итальянского Возрождения лежала манифестация ценности земного мира и человека во всей его телесной и духовной полноте. Итальянское видение природы и человека как «венца всех творений», как прекрасного и гармоничного средоточия мира контрастирует с нидерландскими беспечными и бесшабашными грешниками, ожидающим их кошмарным адом и редко встречающимися в этом мире аскетами. С точки зрения североевропейской мысли излёта Средневековья, мир искушает, а природа опасна, человек же – слаб и податлив. Судьба трагична, а мироздание стремится к своему неизбежному финалу – Апокалипсису, Страшному суду, Концу света.
Популярность тем смерти и ада в эпоху Средневековья Йохан Хейзинга, автор термина «осень Средневековья», объясняет кризисным мировосприятием человека, остро ощущавшего страх перед красотой: с её присутствием связаны боль и страдание – грех и расплата за него. Нравоучительные осуждения безобразного и гротескного, тем не менее, сочетались с любованием и даже получением удовольствия от уродливого и маргинального, что не могло не вызывать тревогу перед чувственным наслаждением от отвратительного и ужасного. Культура ренессансной Италии прославляла и любовалась обнажённым телом, античными (языческими) сценами и образами красоты, в том время, как громогласный Савонарола клеймил и критиковал её же. В персоне Иеронима Босх обнаруживаем оба этих начала: он исследует человека, его страсти и уродства, телесную жизнь и низменные интересы в то же время осуждая их на ад и вечные муки.