Код власти
Шрифт:
– Рекомендую отправить на дополнительную подготовку офицеров Плучека и Тагаву. У меня все.
– Разрешите обратиться! – вышедший из строя парнишка был очень молод – или, по крайней мере, производил такое впечатление. – Младший лейтенант Малкович. А что со мной?
Нижняя губа его заметно дрожала.
– Встаньте в строй, лейтенант, – отрезала Лидка, ни на секунду не задержав взгляда на его лице. – Офицерам, допущенным к занятиям и самостоятельным полетам, отдыхать. Сбор в учебном классе завтра в семь тридцать утра. Офицерам Плучеку и Тагаве через тридцать минут, – Лидка искоса взглянула на Спаржева, согласно кивнувшего в ответ, – явиться к командиру авиагруппы для получения дальнейших распоряжений. Все, выполнять!..
Названных будто ветром сдуло, вслед за ними, привычным жестом поправив очки, неторопливо двинулся Николай Аркадьевич. Дождавшись, пока командир покинет ангар, девушка обернулась к оставшемуся парню:
– Послушайте, Джон… вас ведь так зовут, верно? Поймите и поверьте, я вовсе не придираюсь и уж тем более не наслаждаюсь собственной властью, но из вас не получится пилота-истребителя. Я видела ваш аттестат; прекрасный аттестат, отличные оценки по навигации, что, кстати, довольно большая редкость, особенно учитывая, в каком объеме вам читали этот курс. Так вот, мне кажется, вам нужно, ну, переквалифицироваться, что ли. Из вас получится хороший штурман или навигатор. И, поверьте, на этом месте вы принесете нам всем куда больше пользы!..
– Но я хочу быть пилотом… – негромко пробормотал парень, так и не опустив взгляда.
– Пилота из вас не получится, – с легкостью выдержав его взгляд, отрезала Лидка. – Поверьте моему опыту. И я никогда не выпущу в самостоятельный полет человека, в котором не буду уверена на сто процентов. Ни-ког-да! Свободны, Малкович, идите.
Парень козырнул и, сгорбившись, повернулся, чтобы уйти.
– Все-таки подумай над моими словами, – негромко сообщила девушка в его обтянутую высотным костюмом спину.
Спаржев, как ни странно, ждал ее возле дверей ангара, теребя в пальцах неприкуренную безникотиновую сигарету. Лидка дернулась было, но командир махнул рукой:
– Да брось, Бачинина, вольно! Пойдем, проводишь меня?
– Конечно, Николай Аркадьевич, – настороженно кивнула девушка – ох, как она не любила подобные прелюдии! – Вы насчет Малковича? Я не могла поступить с ним иначе, из него не получится хорошего пилота. Да и вообще никакого пилота не получится, честно говоря.
Командир с удивлением взглянул на подчиненную:
– Что? А, ты про этого паренька? Да нет, конечно, что ты, при чем тут он? Ты же знаешь, я полностью доверяю твоему опыту.
– А ведь для него это, похоже, мечта всей жизни, – тихо произнесла Лидка, шагая рядом со Спаржевым по гасящему звук шагов антистатическому пластиковому покрытию. – Жалко…
– Жалко, если его завалят в первом же бою! – мрачно буркнул «кап-два». – Кстати, распорядись, чтобы сегодня за ним приглядели – молодой он еще, глупый, не ровен час, что-нибудь с собой сделает…
Бачинина коротко кивнула: сама, мол, знаю, не впервой.
– Нет, Лида, я о другом, – коротко хрустнув, многострадальная сигарета наконец сломалась. Николай Аркадьевич несколько секунд удивленно разглядывал ее, затем смущенно засунул в карман кителя, сдув с пальцев прилипшие табачные крошки: – Я о твоей сестре. – Он помахал рукой, останавливая готовую что-то сказать девушку. – Погоди, Бачинина. Насчет ваших, гм, непростых отношений я в курсе, не о том речь. Тебе, наверное, небезынтересно будет узнать, что она сейчас на борту «Мурманска», входящего в состав нашей группировки. Меня попросили навести о тебе справки, вот я и… э-э… навожу…
Лидка расслабленно улыбнулась: оказывается, ничего страшного не произошло! Просто Николай свет Аркадьевич в своем репертуаре: едва только дело касается чего-то более-менее личного или семейного, он теряется и начинает, как говорится, раздувать «из мухи слона»!
Спаржев задумчиво поправил очки:
– Не радуйся особо, Лидия, это еще не все. Дело в том, что твоя сестра… гм… попала в достаточно щекотливую ситуацию. Во время одной из десантных операций она оказалась в тылу противника и несколько дней находилась… э… ну, ты понимаешь? И это при том, что участие в операции она приняла самовольно, в обход прямого запрета непосредственного командира. Мой старый товарищ, человек, обратившийся ко мне за помощью, занимает достаточно высокий пост в нашей Второй ударной и очень просил, чтобы ты дала, гм, рекомендации относительно сестры…
– Особый отдел? – дошло наконец до девушки.
– Э… да, – кивнул Спаржев, – молодец, что сама поняла. Не умею я о таком говорить. В общем, контр-адмирал Чебатурин очень просил моего содействия в разрешении этой… этого момента.
– Хорошо, Николай Аркадьевич, я поняла, – кивнула девушка, – все, что угодно. А вопрос можно?
– Конечно. – Спаржев едва заметно напрягся.
– Это он просил навести справки обо мне? В смысле, контр-адмирал?
– А, ты об этом. Нет, не он, а твоя сестра… через него, впрочем. Еще до того, как все произошло. Вот такие дела… – Кавторанг облегченно выдохнул, открывая дверь в свою каюту, к которой они как раз подошли.
– Ладно, скажете, что конкретно от меня требуется, – улыбнулась девушка, – я все подтвердю… подтвержу. Я свободна?
– Да-да, ступай, Лида. – Спаржев похлопал ее по плечу. – Ступай, отдохни. Насчет паренька этого не забудешь распорядиться? Можешь от моего имени…
Вернувшись к себе, Лидка, не раздеваясь, достала с полки голоснимки, по традиции зачастую все еще называемые «фотографиями». Снимков было немного, всего несколько штук. Ее школьная компания – вон Ромкина голова сзади, он и тогда был выше остальных, и совсем еще маленькая Лидка на переднем плане. Она с толпой «своих» мальчишек, приятелей по клубу. А вот она же, но уже в кадетской форме – хорошенькая и воинственная, рядом такие же кадеты, только мальчики: больше девочек на фотографии нет. Лидка с толпой пилотов; Лидка и неуловимо похожие друг на друга ребята-космодесантники.
И последний снимок, не случайно оказавшийся самым дальним в пачке, – вся их семья: папа, мама и обе сестры.
Бросив фотографии на койку, она несколько минут сидела без движения, глядя куда-то в угол. В юности мы все бываем слишком категоричными. Тогда, много лет назад, услышав от родителей, что у нее больше нет семьи, она решила, что ее и в самом деле нет. Просто родители так и не повзрослели, оставшись жить с какими-то своими нелепыми идеалами, категоричным мнением по любому поводу, твердым убеждением, что только их точка зрения является правильной, а все остальные даже не имеют права на существование. И только что она окончательно это поняла. Непонятно, почему именно сейчас, возможно, сообщение Спаржева о ее сестре повлияло, но тем не менее… «Мамочка, – едва ли не впервые за все эти годы шепнули Лидкины губы. – Папа! Простите меня!»