Кодекс бесчестия
Шрифт:
Первым появился Боцман с пачкой цветных снимков, сделанных телевиком возле офисов компании "Интертраст" и Народного банка. Снимков было с полсотни. Он разложил их на большом столе в приемной и предложил полюбоваться.
Сытые самодовольные лица, по большей частью молодые, дорогие машины, костюмы от хороших портных. Холеные женщины, как из рекламных журналов. Было такое впечатление, что снято все это не в Москве, а где-нибудь за границей, в Швейцарии.
– Новая порода, хозяева жизни!
– обобщил Боцман с нотками классовой неприязни.
Пока мы рассматривали снимки, позвонил Док и сказал, что, если можно, он не приедет, так как на счет реабилитационного центра неожиданно поступили сорок тысяч долларов и нужно срочно выкупить кое-какие лекарства и договориться
– Деньги откуда?
– спросил я.
– От Народного банка. Я несколько раз забрасывал им просьбы. Все мимо, а вот поди ж ты. Даже не ожидал.
– Может, они вспомнили о душе?
– предположил я.
– С богатыми это бывает. Не помнят, не помнят, а потом вдруг раз - и вспомнят.
– Почаще бы вспоминали!
– выразил пожелание Док.
Потом подкатил Артист, которому впервые за несколько дней не нужно было тащиться рано утром в бассейн и по этому поводу он от души выспался. Последним появился Муха. Он занимался поиском сотрудницы почты в Перово, которая год назад уволилась. На мой вопрос об успехах только рукой махнул. Девчонку нашел, обстоятельно расспросил, но толком ничего не узнал. Человека, который перевел семьдесят тысяч долларов в рублевом эквиваленте на счет риэлторской фирмы "Прожект", она помнила. Мужик лет пятидесяти, высокий, хорошо одетый, с ухоженными ногтями, представительный. Не красавец, но ничего. Приехал, вероятно, на машине, так как шел дождь, а он был без плаща. На какой машине, она не видела. Волосы с проседью. Лицо нормальное, чисто выбритое. Глаза нормальные, нос нормальный, уши нормальные. Обручального кольца нет.
– Таких мужиков в Народном банке каждый четвертый, вон их сколько! подвел итог Муха, кивнув на стол с фотографиями.
– Съезжу еще раз, покажу снимки. Может, узнает. Но надежды мало. Она больше не на него смотрела, а на артистку, с которой он приехал. Вся почта на нее таращилась, даже из экспедиции прибежали.
– Что за артистка?
– спросил я.
– Какая-то Забелина. Она ждала в машине, потом зашла и спросила: "Котик, ты еще долго?" Котик, мать его.
– Забелина?
– заинтересовался Артист.
– Нина?
– Да, Нина Забелина. Не знаю, что за Забелина. Я в этом не копенгаген.
– Ты не знаешь Нинон Забелину?
– поразился Артист.
– А я считал тебя интеллигентным человеком!
– А она меня знает?
– Вынужден тебя разочаровать. Боюсь, что нет.
– А почему я должен ее знать?
– А ты ее знаешь?
– задал резонный вопрос самый практичный из всех нас Боцман.
– Обижаешь, - ответил Артист.
– В этой тусовке я знаю всех. С Нинон мы снимались в одном фильме. У нее была главная роль, а у меня роль третьего плана. В том смысле, что я был третьим слева в массовке. Неплохая актриса. Хотя, если честно, слава ее несколько преувеличена.
– Так чего ты сидишь?
– сердито спросил Боцман.
– Звони и спроси, с каким котиком она была на почте в Перово!
– Да она всех называет котиками. У нее этих котиков!
– А вдруг?
– Можно попробовать, - без особой уверенности согласился Артист. Он порылся в пухлой записной книжке, набрал номер и замурлыкал: - Неужели?! Неужели я слышу голос несравненной Нинон Забелиной?!. Я? Издеваюсь? Бог с тобой, рыбка моя! Мы сидим с друзьями и возмущаемся... Как это чем? Тем, что Любимов не дал тебе главную роль! Он совсем выжил из ума!.. А что Демидова, что Демидова? Я ушел со второго акта!.. А... Да... Нет, конечно... Ну, что ты!.. Еще как... Никогда... Всегда... Ну да... Да нет... Что ты говоришь?!.. Кофе мне никто не нальет?.. Это я не тебе... Иди ты!.. Не может быть!.. А я тебе другое скажу... Дай мне сказать! Публика вовсе не дура! Ты только послушай! Жена одного моего друга в тебя влюблена! Знаешь, что было для нее самым неизгладимым впечатлением?.. Если помолчишь, скажу... Нет, не кино. Кино тоже, но... Да нет! Твое посещение почты в Перово! Она там работала. И до сих пор вспоминает, как ты приезжала туда с каким-то банкиром... Понятия не имею, с каким банкиром...
Артист прихватил кофе и закрылся в кабинете. Вышел он через двадцать минут, беззвучно матерясь и вытирая вспотевший лоб.
– Ну?
– спросил Боцман.
– Расскажу. Все расскажу. А сейчас дайте мне помолчать. Хоть полчаса. Всего полчаса, мне хватит. Могу я полчаса помолчать?
– Ну, помолчи, - разрешил Боцман.
До встречи с Мамаевым оставалось сорок минут. Я решил использовать это время, чтобы ввести ребят в курс дела. Сначала рассказал о моем утреннем разговоре с президентом Народного банка, потом выложил на стол диктофон и нажал кнопку "Play". В динамике прозвучало:
"- Начните с начала. С восемьдесят четвертого года. Что было четырнадцатого декабря в Кандагаре?
– Четырнадцатого декабря в Кандагаре был очень сильный буран..."
Глава девятая ГИБЕЛЬ "КАСКАДА"
"- Четырнадцатого декабря в Кандагаре был очень сильный буран. Мы готовили большой десант в тыл моджахедов. Подготовка, как всегда, велась в строжайшей тайне. Но у нас были сведения, что агентура Ахмед Хана получила информацию, и будет сделана попытка сорвать операцию. На аэродроме выставили усиленное охранение. Приказ был: стрелять на поражение по любой подозрительной цели... Ты куришь?
– Нет.
– Я тоже бросил. Сейчас бы закурил. Ну да ладно. Так вот. В двадцать три пятнадцать по московскому времени или в три пятнадцать по местному одному солдату показалось, что кто-то подкрадывается к стоянке бомбардировщика. Он дал очередь из АКМ. Пуля срикошетила от бетонки и попала во взрыватель бомбы на самолетной подвеске.
– И что?
– И все ебнуло.
– Значит, это была не диверсия?
– Нет. Это была нелепая, чудовищная случайность. Любая война - это цепь случайностей. И более ничего. Политики могут начать войну. Дальше им остается только хвататься за голову. В Афган планировалось ввести войска на два-три месяца. Завязли на десять лет. Порядок в Грозном хотели навести за два часа. Завязли бессрочно. Ладно. Я был на месте через двадцать минут. Решение нужно было принимать очень быстро, пока слухи о взрыве не разошлись. Я связался с Москвой. Мне дали добро. Часового отправили в госпиталь, командира полка и начальника аэродромной охраны отстранили от должности. Сразу же передали в эфир сообщение, что на аэродроме совершена диверсия. Шифром, который был известен Ахмед Хану. Подняли по тревоге войска, разослали ориентировки на диверсантов. На майора Калмыкова и на двух наших агентов-таджиков. Тем же шифром.
– А майор Калмыков в это время сидел с женой в Большом театре и знать ничего не знал.
– Да. Его доставили на "Су-27". В девять утра по местному времени он был в Кандагаре. На "бэтээре" его и таджиков вывезли в предгорье. Инсценировали погоню, "бэтээр" взорвали. Буран еще не кончился, так что все прошло чисто. Им нужно было добраться до горного кишлака на границе с Пакистаном и там затаиться.
– Почему на роль диверсанта выбрали его?
– У нас не было времени вводить в комбинацию кого-то другого. Он был готов к этой роли. Работал в Афгане с восемьдесят первого по восемьдесят четвертый, владел ситуацией. Восточная внешность, это у него от матери-узбечки. Еще с детства знал узбекский и таджикский, свободно говорил на пушту, дари и урду. Он был лучший. Опасность он чувствовал на уровне подсознания, у него было очень мощное биополе. Он был прирожденным разведчиком. И главное - у него была практически готовая легенда. Мусульманин, вынужденный скрывать свою веру. Отчисленный из академии ГРУ по религиозным мотивам. Тайно сочувствующий "джихаду". При всей своей изощренности Восток в чем-то очень простодушен. Верность исламу сомнениям не подвергается. Особенно когда она подкреплена серьезным делом. А взрыв эскадрильи "шурави" - это очень серьезно. Ответил я на твой вопрос?