Кодекс бесчестия

Левашов Виктор Владимирович

Мамаев имел право на шанс. Не больше, чем любой другой человек. Но и не меньше. Я решил дать ему этот шанс.

С такой установкой на матч я и начал игру: провел Мамаева в кабинет, предложил ему кресло за черным письменным столом и положил перед ним папку с протоколами военного трибунала, приговорившего Калмыкова к смертной казни.

Мамаеву хватило десяти минут, чтобы ознакомиться с делом. Он достал из кейса какую-то старую школьную тетрадку, заполненную мелкими убористыми строчками, и выборочно сравнил то, что в ней написано, с протоколами трибунала. Затем еще раз

внимательно прочитал приговор и закрыл папку. Это был правильно предсказанный Буровым момент обретения надежды. Но даже следа удовлетворения не мелькнуло на хмуром лице Мамаева. Напротив, он еще больше помрачнел, поднял на начальника службы безопасности тяжелый ненавидящий взгляд и негромко спросил:

– Что это?

Тюрин молча пожал плечами.

– Что это?
– так же негромко, бешено повторил Мамаев.

– Протоколы трибунала, - ответил начальник службы безо- пасности. И этот простой ответ на простой вопрос произвел неожиданный и очень сильный эффект.

– Протоколы трибунала? Какого трибунала? Которого не было? Которого не было и быть не могло? Какого, я тебя спрашиваю, трибунала?!

Маленький кабинет агентства "МХ плюс" заполнила предгрозовая свинцовая тишина. Миг, и молния звезданет в стол, от тяжелого грома содрогнется Москва, в груду развалин превратится старый дом на Неглинке, и весть о новом теракте ужаснет весь цивилизованный мир: да что же происходит в этой загадочной, непредсказуемой, жуткой России?

В загадочной, непредсказуемой, жуткой России происходила загадочная, непредсказуемая, слегка жутковатая, но в общем и целом вполне обычная российская жизнь. Два респектабельных господина, один из которых грузно сидел в кресле за черным офисным столом, а второй на стуле пристроился сбоку, держали напряженную паузу, а два других, я и Артист, как зрители очень камерного театра, с диванчика наблюдали за ними в ожидании, чем кончится их молчаливое противостояние. Мухе и Боцману билетов на спектакль не досталось из-за малой вместимости зала. Мамаев и присутствием Артиста был недоволен, но Артист твердо заявил, что не может оставить друга без моральной поддержки. А поскольку это была наша территории и правила на ней устанавливали мы, Мамаеву пришлось смириться.

Тюрин понял, вероятно, что ему не стоит дожидаться грома и молнии, и применил прием, который современные политологи именуют экспортом кризисов, а в старину называли "с больной головы на здоровую".

– Господин Пастухов, потрудитесь объяснить, как у вас оказались эти бумаги!
– с угрожающим видом потребовал он.

– Может, мы начнем с другого конца?
– предложил я.
– Это подлинные документы?

– Судя по всему, да.

– Это не ответ.

– Да, они подлинные!
– гаркнул Тюрин.
– Но тем хуже для вас!

– Заткнись!
– приказал Мамаев.
– Откроешь рот, когда тебя спросят! А сейчас заткнись! Понял? Заткнись!

– Ах, как это недемократично!
– укорил Артист.
– Дайте человеку высказаться.

– Какому человеку?
– с бешенством бросил Мамаев.
– Этому человеку? Этот человек уже высказался!

Я не понял,

чем вызван такой сильный взрыв эмоций. Артист тоже не понял. Мы невольно оказались в положении зрителей, которые включили телевизор на середине спектакля, и лишь по реакции действующих лиц догадываются, что в предыдущем эпизоде что-то такое произошло. Но никакого желания вникать в отношения Мамаева и его начальника службы безопасности у меня не было. Поэтому я сказал:

– Тогда мы слушаем вас.

– Я покупаю документы.

– Ничего ты не покупаешь!
– заорал Тюрин и повернулся ко мне.
– Ты что делаешь? Ты знаешь, на что идешь? Ты идешь под статью! Это документы строгого учета, они должны храниться в архиве Военной коллегии Верховного суда СССР! Похищение официальных документов, совершенное из корыстной или иной личной заинтересованности, - это статья! Статья триста двадцать пятая Уголовного кодекса! Ясно? Раньше за это давали до пяти лет!

– А сейчас?
– полюбопытствовал Артист.

– Штраф до пятисот минимальных зарплат.

– Ух, как страшно! Это же целых полторы тысячи баксов! Жуть!

– Или до года лишения свободы!
– зловеще добавил Тюрин.

– Пастух, мужайся!
– подбодрил меня Артист.
– Мы тебя не оставим. Будем носить передачи. А если станет невмоготу, пришлем напильник в палке сервелата Черкизовского мясокомбината. Напильником перепилишь решетку, а сервелатом будешь глушить охрану.

– Могу я попросить всех помолчать?
– вежливо поинтересовался Мамаев.

– Да!
– поддержал его Тюрин.
– Цирк, понимаешь, устроили!

– Я покупаю документы, - повторил Мамаев.
– Деньги будут переведены немедленно. Куда?

Он извлек мобильник и приготовился набрать номер.

– Не спешите, - остановил его я.
– С помощью этих документов вы намерены объявить Калмыкова во всероссийский розыск. Я правильно понимаю?

– Вас это не касается! Вы продавец. Я покупатель. У меня деньги, у вас товар. Что я с ним сделаю, это решать мне!

– Вы намерены засадить Калмыкова в тюрьму на всю оставшуюся жизнь и таким образом снять проблему. Я хочу убедить вас, что это не лучший выход.

– Вот именно!
– одобрил Тюрин.
– Совсем не лучший, Петрович! Говно это, а не выход!

– Заткнись!
– рявнул Мамаев.
– Почему же, господин Пастухов, не лучший?

– Он негуманный.

– Негуманный. Понятно. И все?

– Вам этого мало?

– Ну почему? Это очень сильный аргумент. Но не в деловом разговоре.

– Эти документы не принесут вам никакой пользы. Это вообще не выход. Это тупик.

– В чем же выход?

– Разрулите ситуацию миром. Договоритесь.

– С кем?

– Вы знаете, с кем.

– А я тебе о чем говорил?
– энергично вмешался в наш диалог Тюрин.
– О чем я тебе твердил? Договорись, Петрович! Пастухов дал тебе хороший совет!

Мамаев внимательно посмотрел на меня.

– Мне кажется, вы действительно этого хотите.

– Совершенно верно, - подтвердил я.
– Я действительно этого хочу.