Кодекс Крови. Книга I
Шрифт:
— А Курильские острова им не подарить? — хмыкнул я в ответ на аппетиты нипонцев.
— Гаврила Петрович, раз уж у нас с вами приватный разговор выдался, скажите, чем вы его так? — сейчас в глазах лекаря зажёгся научный интерес. — Мария и Андрей своей волей запретили вас беспокоить, но мне же нужно как-то привести его в сознание.
— Я — ничем, — поспешил отвести от себя подозрения в сверхспособностях, — когда лозы пытались пробить его щит, они выделили из себя яд, попавший в них из трубок. Другими словами, Акиро Инари сейчас страдает от того, что готовил своей жертве.
Подорожников нахмурился, резко став серьёзным.
— Почему же вы не обратились за помощью? Вы же должны уже быть мертвы… Концентрация и объёмы… — лекарь недоверчиво смотрел на вполне здорового меня, разве что чуть не выспавшегося, — я решительно не понимаю.
— Я говорил уже Их Высочествам и вам скажу, это был божественный артефакт. Он выжег яд, вернув всё Акиро, — я осторожно отставил пустую чашку. Пора было переходить к насущным вопросам. — Борис Сергеевич, судьба Акиро Инари мне, бесспорно, интересна, но я просил встречи по сугубо личному вопросу.
Подорожников разом даже как-то расслабился, на губах у него заиграла отеческая улыбка.
— Конечно, Гаврила Петрович, дочь меня предупреждала, но я не думал, что её избранником станет столь известная нынче личность.
Хорошо, что кофе закончился, иначе я бы поперхнулся. Это что получается, Светлана на меня уже не только глаз положила, но ещё и отцу успела намекнуть? Нет, я, конечно, предполагал устраивать со временем свою личную жизнь, да и лекаря в род неплохо было бы получить, но чтобы вот так само в руки плыло, да ещё и на блюдечке с голубой каёмочкой?
— Борис Сергеевич, Светлана станет украшением любого рода, — разливался я соловьём, прощупывая почву, — но мы бы не хотели спешить, а потому смею просить у вас права ухаживать за ней. Всё же я рассматриваю этот союз в перспективе не как политический, а личный. Не хотелось бы, чтобы девушка жалела о поспешных решениях.
Мне показалось, или Подорожников взглянул на меня с уважением?
— Знаете, Гаврила Петрович, я рад, что ваши мысли в этом вопросе сходятся. Светлана… — он запнулся, подбирая слова, — девушка своевольная, не стану скрывать. Но я хотел бы, чтобы она была счастлива в браке.
— В этом я с вами солидарен, не хотелось бы губить столь редкий характер несчастливым браком, — я пристально рассматривал перстень на руке лекаря. Адамантовый, как и мой, он был бы простеньким, если бы не навершие из изумруда в виде искусно вырезанной фигурки покровителя рода.
— Вас смущает мой статус? — в лоб спросил лекарь, заметив мой интерес.
— Что вы, скорее вас должен смущать мой.
— Не в статусе счастье, Гаврила Петрович, мне ли не знать, — со вздохом отозвался лекарь, — я люблю своих детей больше жизни, но не смог им дать семейного тепла. Со смертью супруги… — Подорожников замолчал, задумавшись о чём-то своём.
Как-то не складывалась в моей голове головоломка. Судя по общению, Подорожников — любящий отец, с нежностью отзывающийся о дочери и даже готовый поступиться политическими амбициями ради её счастья. Как-то не верилось, что он мог отправить в трущобы своего сына или внука. Изюминку ситуации добавлял родовой перстень. Его кому попало не дают.
— Борис Сергеевич, простите за нескромный вопрос, но почему Светлана не носит кольцо принадлежности к роду? — я осторожно пытался разузнать про родовые традиции этой семьи.
— А зачем? У нас это признак магической незрелости. Детства, если можно так сказать, — Подорожников с улыбкой делился со мной семейными особенностями, желая то ли прорекламировать дочь, то ли просто похвастаться. — В роду есть серебряные перстни, которые обозначают принадлежность к главной ветви семьи и наличие лекарского дара, а есть медные — для остальных линий крови, но все они носятся до первой инициации. Обычно она происходит годам к двенадцати, но Света и тут всех обскакала, проявив дар в десять лет. После этого перстень по желанию владельца может появляться или пропадать.
Я мысленно присвистнул, прикинув силушку мальчонки у меня дома. Возможно, конечно, что инициация прошла спонтанно в состоянии аффекта, но и Света далеко не слабосилок.
— А как же тогда вышло, Борис Сергеевич, что вы проморгали в собственном роду мага, прошедшего инициацию в девять лет? — задал вопрос в лоб. Я думал, что Подорожников смутится, на крайний случай возмутится, но он лишь рассмеялся.
— Невозможно, Гаврила Петрович. В главной линии рода сейчас всего три человека: я, мой сын Вячеслав, двадцати четырёх лет от роду, и Светлана, которой едва исполнилось восемнадцать. Ещё одного ребёнка я не заделал на стороне, это могу гарантировать, а сын бы вряд ли успел бы сделать меня дедушкой в… — Подорожников прикинул возраст мага приплюсовал период беременности, —… неполных четырнадцать лет. Не находите?
Лекарь улыбался, а вот мне было не до шуток. Я, конечно, не против, забрать мальчишку себе в род, но вот потом, когда вскроется правда, лишние проблемы с будущим тестем мне не были нужны. Поэтому я решил прикинуться дурачком.
— Борис Сергеевич, действительно, вы, скорее всего, правы. Сколько, говорите, у вас должно быть серебряных перстней в сокровищнице?
— Пять, — с отеческой улыбкой отвечал лекарь.
— Тогда откуда, простите, у меня могло оказаться это? — я выложил перед Подорожниковым маленькую деревянную шкатулку с детским перстнем, который двумя часами ранее отдал мне спасённый Андрей.
Глава 22
Вот тут Подорожникова, наконец, проняло. Он взял в подрагивающие руки шкатулку и принялся пристально разглядывать перстень. От кольца к главе рода тонкой струйкой потянулось зеленоватое свечение. Я видел такое же, когда Света и Андрей использовали родовую силу.
— Поразительно, кольцо подлинно! — растерянно пробормотал Борис Сергеевич, убирая его в шкатулку. Лицо его приобретало жёсткость, черты лица заострились, глаза стали напоминать цветом штормовое небо. — Не хотите ли объясниться, Гаврила Петрович?