Кодекс жизнетворца
Шрифт:
– Я вам не верю, но все равно приятно слышать.
– Кое-кто рассмеялся, все улыбнулись.
– Но ведь это только ваше хобби, не правда ли?
– спросил Роберт Фейрли.
– Большую часть времени вы профессор человеческого поведения или еще чего-то.
– Психология познания, - подсказал Мейси.
– Я изучаю, во что люди предпочитают верить и почему. В этом большую роль играют обман и самообман. Так что, как видите, хобби - это продолжение моей работы, но в другом облике.
– Интересное занятие, - заметила Сильвия Фентон.
– Бертон прав: это ценный талант, - сказал Бул.
– Мало кто умеет отличить нечто имеющее смысл от нелепости. Большинство не знает, с чего начать... их никто не учил. В наши дни в бизнес-школах учат только механике финансов.
– Интересная мысль, - заметил Реймелсон. Он несколько секунд подумал.
– Не приходило ли вам в голову, мистер Мейси, что ваши специальные познания могут быть применены за пределами академических интересов? Мейси не ответил, и после паузы Реймелсон продолжал: - Мне не нужно долго распространяться, что значит иметь в своем распоряжении ресурсы и возможности такой корпорации, как ГКК. И мы все знаем, что такая корпорация может вознаградить услуги, которые она считает особо ценными... скажем, исключительно щедро.
Все остальные молчали. Мейси медленно прошел к центру комнаты, остановился, отпил немного бренди и повернулся лицом ко всем.
– Перейдем к делу, - сказал он.
– Вы хотите заплатить мне, чтобы я не участвовал в Марсианской экспедиции.
Реймелсон, казалось, ожидал такой прямоты и оставался дружелюбно настроенным и любезным.
– Если хотите сформулировать таким образом, - согласился он.
– У всех есть своя цена - изношенная старая фраза, но тем не менее я считаю, что в ней истина. Так какова же ваша цена, Мейси? Назовите. Исследовательское оборудование? Штат? Практически неограниченные ассигнования? Пресса?... Такому человеку, как вы, не нужно расписывать подробности. Но все ваши предложения будут обсуждаться.
Мейси нахмурился, глядя на стакан в своей руке, перевел дыхание, потом уклончиво ответил:
– Не понимаю. Вы отлично знаете, что Замбендорф мошенник. Допустим, этот трюк с Марсом хорош для бизнеса - но не вижу, почему это так существенно. Логично сейчас отказаться от Замбендорфа, потому что теперь он способен принести больше неприятностей, чем выгоды. Но этого не происходит. Какое дело людям вашего положения до того, сможет ли он сохранить свой облик или нет? Так в чем истинная причина?
– Вы сами только что сказали, - ответил Бул, пожимая плечами и вслед за Реймелсоном переходя на прямой тон.
– Это хорошо для бизнеса. Чем более популярной станет идея колоний, тем скорее она сможет получить финансирование и будет приносить прибыли. Да, нам нравится делать деньги. А кто этого не любит?
Ответ звучал скорее как оправдание, а не объяснение и оставил Мейси неудовлетворенным. Но инстинкт говорил ему, что всякая попытка углубиться в проблему тщетна.
– Ничего не имею против популяризации колоний, - сказал он.
– Но если вы собираетесь это сделать, то почему бы не использовать обучение и разум? Зачем распространять невежество и неразумие?
– Потому что они действенны, - просто ответила Сильвия Фентон.
– Это единственное, что вообще действует. Не мы создали людей такими, каковы они есть. Когда в истории обучение и разум приносили пользу, кроме как небольшой части населения? Никто и слышать об этом не хочет.
– Некоторые хотят, - ответил Мейси.
– На нашей планете миллионы людей голодали, и пока их дети увядали и мерли как мухи, они молились коровам, бродящим по улицам. А теперь эти самые люди строят атомные станции и запускают в космос корабли. Могу сказать, что образование кое-что им дало.
– Но на такие изменения требуются столетия, - возразил Фейрли.
– У нас их нет. Никогда массовое движение не зарождалось в лаборатории или лекционной аудитории. Обдумывание занимает у большинства слишком много времени. Сильвия права: взгляните на тех, кто быстро добивался результатов, от Христа до Карла Маркса. Как они этого достигали?
– А чего стоили результаты?
– спросил Мейси.
– Столетиями миллионы людей покупали костыли, потому что их убедили, что они калеки.
Бул несколько мгновений изучал содержимое своего стакана, потом поднял голову.
– Благородное утверждение, мистер Мейси, но кого винить в том, что люди привыкли приспосабливаться к условиям?
– Общество, которое не научило их мыслить самостоятельно, верить своему разуму и суждениям, опираться на свои способности, - сказал Мейси.
– Но большинство людей совсем не этого хочет, - настаивала Сильвия Фентон.
– Они хотят верить, что есть кто-то умнее и сильнее их, он знает все ответы и позаботится о них Бог, правительство, глава культа, волшебник... да кто угодно. Если люди изменятся, то только в свое время. А до тех пор нужно воспринимать мир таким, каков он есть, и использовать его возможности.
– Возможности для чего?
– спросил Мейси.
– Чтобы убедить простых людей, что желание лучшей жизни - всего лишь отвлечение от более высоких материй, которые только одни и имеют значение, накачать их суевериями, убедить, что свое они получат позже, когда-нибудь, в каком-то другом измерении - если только они поверят и будут работать еще больше и лучше? Это я должен делать?
– А чем вы им обязаны?
– спросил Бул.
– Тот, кто может, своего добивается. А остальные разве стоят усилий?
– Судя по тому, чем кончает большинство из них, нет, - откровенно согласился Мейси.
– Но начинают-то они с хорошими возможностями. Наиболее плохо используемые ресурсы этой планеты - это ресурсы человеческого мозга, особенно молодежи. Да, я верю, что усилия, направленные на высвобождение этого потенциала, не напрасны.
Беседа продолжалась еще некоторое время, но исходные позиции оставались неизменными. Каждая сторона изложила свои взгляды, и никто не хотел переходить в противоположную веру. Наконец появилась миссис Реймелсон с просьбой показать гостям экспромтом что-нибудь новое, и после заключительных любезностей Мейси вместе с ней пошел в обеденный зал.