Кодекс жизнетворца
Шрифт:
– В следующие несколько дней организуется большая экспедиция, чтобы установить первый контакт с талоидами, как только будет найдено удобное место, - спокойно возразил Замбендорф.
Ланг был потрясен.
– А вы откуда это знаете?
Замбендорф широко развел руки и скорчил гримасу, которая означала, что Лангу об этом не стоит спрашивать.
– Неважно... Но возможность будет идеальная. Это хорошо для меня, для моей известности. Следовательно, хорошо и для ГКК.
Ланг перевел дыхание и покачал головой.
– Не мне это решать, - сказал он. Про себя он все еще сердился на Замбендорфа
– Послушайте, не говорите мне этого, Каспар, - сказал Замбендорф. Даже если это правда, вы можете поговорить с Лехерни. Так что сделайте что-нибудь. Мне все равно как... но сделайте.
Ланг снова покачал головой.
– Простите, но в настоящее время никакой возможности. Может, позже... я не забуду.
Замбендорф еще несколько секунд смотрел на него, потом со вздохом встал.
– Ну, что ж, я не собираюсь больше спорить, - сказал он.
– Поскольку это связано с общественностью, я предоставлю дело своей сотруднице, которая такими вопросами занимается. Она позвонит вам попозже.
– С этими словами он направился к выходу.
Ланг про себя застонал.
– Это ничего не изменит, - сказал он вслед Замбендорфу.
– Я уже дал вам ответ, и он окончательный. Вы не полетите на поверхность, и Кларисса Эйдстадт тут ничего не добьется.
14
– У меня уже давно стало обычаем не верить ничьим пересказам чужих слов, и это всегда хорошо мне служило, - сказал Дорнвальд ехавшему рядом с ним Тиргу.
– Говорит ли Жизнетворец со своими жрецами и слышателями, я не знаю: это дело Его и их. Но мне кажется, что если бы Он потребовал от меня службы, то вполне мог бы Сам сказать об этом.
– Отряд двигался по хребту, направляясь к высокогорному переходу. На открытой местности колонна разбилась надвое, к тому же разведчики были посланы на небольшое расстояние вперед и в стороны. Леса южной Кроаксии теперь лежали сзади и внизу.
Тирг был удивлен и поражен. Хотя большую часть времени Дорнвальд вел себя просто и прямо, в разговоре он проявил удивительную способность к мышлению, проницательность и наблюдательность, какие Тиргу редко приходилось встречать. По-видимому, разбойник так же не склонен был ничего принимать на веру, как сам Тирг. Но Тиргу это стоило напряженной работы. Может, разбойничья жизнь приучает не доверять внешности, думал Тирг, или разбойники становятся разбойниками именно потому, что начинают сомневаться? Во всяком случае беседа позволяла отвлечься от монотонности поездки.
– Не стану спорить с таким предположением, - согласился Тирг.
– Итак, природа ли создала мир таким сложным, чтобы робосущества не могли его постичь, или робосущества недостаточно прилагают усилия своей мысли к природе. Иными словами, Жизнетворец ли создал робосущества или, как я начинаю теперь подозревать, робосущества создали Жизнетворца, чтобы тем самым не утруждать свои головы мыслями о сути мира?
– У меня нет ответа на это, - сказал Дорнвальд.
– Но не кажется ли тебе, что ты заменяешь одно неизвестное другим. Круглый мир, миры за небом - странные предположения, но наше воображение может себе их представить. Но разве не представляется еще большей загадкой сама жизнь? Разве жизнь не представлена
– И снова не могу спорить с твоими рассуждениями, - ответил Тирг. Как, кстати, и с жрецами, потому что в их рассуждениях тоже есть логика. Не стану спорить с тем, что должна была существовать немашина, собравшая первую машину. потому что если бы первая машина была собрана машиной, она не была бы первой в соответствии с предпосылкой. И не стану спорить с тем, как назвать эту немашину: машиной-сборщиком или Жизнетворцем, потому что это все равно. Но я не согласен с тем, что это вопрос выходит за пределы разума и не подлежит обсуждению. Вот существование такого барьера я готов оспорить.
Отряд цепочкой преодолел узкое ущелье по ледопаду, с одной стороны вниз уходила пропасть, с другой поднималась вертикальная стена. За ледопадом местность снова стала открытой и продолжала повышаться; всадники поехали свободным строем, и Тирг подъехал к Дорнвальду.
– На этот вопрос нет ответа, как и на другие, Сомневающийся-В-Существовании-Барьеров, - сказал Дорнвальд, очевидно, все время размышлявший над этим.
– Ибо теперь мы должны спросить себя, а кто сделал Жизнетворца и Создателя Жизнетворца. Мне кажется, что ты просто передвинул барьер в другое место. Он такой же высокий, как и раньше, только теперь нужно больше проехать, чтобы добраться до него. Выигрыш плохая награда за усилия. К чему он привел вас? Только к усталым ногам.
– Если барьер отодвинут, значит мир знаний расширился, - возразил Тирг.
– А если мир не замыкается в себе, а тянется бесконечно, тогда и выгода не ограничена, хотя мы никогда не достигнем барьера. Поэтому барьер в нашем сознании не более материален, чем тот Барьер, на который опирается твердое небо.
Дорнвальд некоторое время обдумывал это предположение.
– Но что же в известной нам вселенной, помимо машин, может собирать машины?
– спросил он наконец.
– Я ничего такого не знаю... в этом мире, - ответил Тирг.
– Но если действительно существуют миры за небом, если они доступны познанию, разве не нужно включать их в общую картину вселенной, о которой ты говоришь? И разве удаление барьера на такое огромное расстояние не дает возможности существовать жизни, которая, не будучи машинами, может создавать машины?
– Ну, теперь ты говоришь загадками, - сказал Дорнвальд.
– Как может существовать жизнь без машин, если жизнь и машины - это одно и то же?
– Неужели жизнь должна принимать только известные нам формы? спросил Тирг.
– Если так, то по какому закону? Я не могу представить себе такого закона, который был бы превыше всех вопросов.
– Ну, ты должен сам решать свою загадку, - сказал Дорнвальд.
– Потому что тут мы подошли к моему барьеру. И для меня он непреодолим. Как может существовать жизнь и нежизнь, так как она не машина, если машина - это всегда жизнь?