Кофе и полынь
Шрифт:
Всё было неправильно; всё происходило прямо сейчас, наяву, а не во сне. Во сне я хотя бы имела некоторую власть – и не боялась мертвецов.
Или почти не боялась.
Здесь же…
…А он обернулся ко мне, порывисто, всем корпусом разом, и гулким, чрезвычайно низким произнёс:
– Это я! Да, это я! Кто спрашивает? Я тут!
– Леди Виржиния? – позвала меня, кажется, леди Уоррингтон; собачка опять залаяла.
Я же могла думать только об одном:
«Значит, вот тут его и убили».
Воображение против моей воли дорисовало и брызги крови, и ржавый, кисловатый запах. Но наяву всё осталось
Вот только с ним нельзя было заговорить, не привлекая внимания леди Уоррингтон и её подруг.
Значит, надо было вернуться позже.
Во сне.
– Мне почудилось, что телефон издал какой-то звук. Это ведь телефон вон там? – громко произнесла я, оправдывая заминку. – И поглядите только, какое прелестное убранство! У книг очаровательные корешки, а эти зелёные стены! Немного похоже на кабинет моей бабушки, леди Милдред.
– Ах, это всего лишь одна из малых гостиных, – откликнулась одна из леди; кажется, её звали Лилиан. – Ими иногда пользуются, чтобы переговорить с глазу на глаз, но именно на этот этаж редко кто-то заходит. Видите ли, здесь мемориальные таблички у некоторых комнат, а есть, знаете ли, суеверие…
– Дорогая моя, в жизни нынче суевериям не место! – откликнулась леди Уоррингтон. Собачку она теперь держала на руках, и бедняжка наконец успокоилась. – Хотя мне, признаться, тоже не по себе, когда я гляжу на таблички. Они должны придать клубу солидности, но, право слово, сложно забыть, что все эти имена принадлежат людям достойным, но, увы, покойным.
– Но вешать мемориальную табличку при жизни – примета ещё хуже…
Я снова бросила взгляд вглубь комнаты; граф Ллойд всё ещё был там, но силуэт его стал зыбким, полупрозрачным, размытым.
– Кто убил вас? – спросила я, едва шевельнув губами.
На удивление, он услышал – возможно, потому что сейчас для него не существовало иных голосов, кроме моего.
– Так я мёртв? – призрак повернулся вокруг самого себя, как игрушка-волчок, снова и снова, быстрее и быстрее. – Какая досада! Какая досада!
Мне сделалось дурно. Я отвернулась и поспешила вслед за леди Уоррингтон, но всё равно слышала, с каждым шагом неразборчивей:
– Мёртв! Вот так досада! Да, мёртв… Досадно!
Постепенно голос стих.
Я провела там ещё около часа или двух, но ничего нового о клубе не услышала. Зато увидела наконец дворецкого, пусть и мельком. Мы с леди Чиртон шли уже к выходу, когда на лестнице услышала вдруг:
– И, мистер Гибсон, насчёт юбок. Кто б их ни взял, он, поверьте, не сознается…
Говорила служанка – двумя пролётами выше. Саму её, маленькую и скромную, было почти не видно… в отличие от дворецкого.
Что он ответил служанке, я не различила. Но тон у него был мягкий, успокоительный, ласковый – таким голосом не грозят вычесть из жалования или уволить без рекомендаций. Выслушав ответ, служанка просияла и принялась быстро и негромко что-то уточнять, но к тому времени мы уже спустились в самый низ лестницы, и слов было не разобрать.
– Прислуга в последнее время взбудоражена, – качнула головой леди Чиртон, заметив, что я прислушиваюсь. – Обычно тут не увидишь ни горничной, ни лакея, только если не вызовешь их сама. Мне, право, жаль немного, что вы застали это место в таком беспорядке.
Я уверила её, что клуб произвёл на меня наилучшее впечатление. А затем спросила вскользь, когда примерно начался «беспорядок», предположив, что уже дней десять как… и с удивлением услышала, что гораздо раньше – почти две недели тому назад!
– Примерно когда лопнула бочка, – добавила леди Чиртон.
«Выходит, что это не визиты Эллиса взбудоражили прислугу, – промелькнула у меня мысль. – Две недели… Примерно когда убили графа Ллойда. Так в лопнувшей ли бочке дело? Или прислуга что-то знает?»
Меня так захватила эта версия, что я немного расстроилась, когда сам Эллис её развенчал.
– Да нет, дело как раз в бочке, – вздохнул он, покачивая чашку в ладонях. Кофе уже изрядно остыл. Это была, впрочем, не первая порция за минувшие полчаса… настолько «не первая», что, на мой взгляд, даже лишняя уже. – Что для благородных господ – забавный случай, для прислуги – трагедия. Ведь если стоимость виски вычесть из жалования, то, пожалуй, и жалования-то не останется, причём не у одного человека. Ещё и младшие горничные рассорились между собой: у двух пропали нижние юбки. Причём одна служанка очень высокая и худая, как жердь, а вторая приземистая и пузатая, как… да как бочка, – усмехнулся он. – Вор, похоже, стянул вещи наугад – может, заметил приоткрытую дверь кладовой. А откуда он взялся в клубе – уже другой вопрос. Служанки винят друг друга, а дворецкий считает, что это какой-то мальчишка-посыльный поддался соблазну. Ну, знаете, из тех, кого отправляют с записками.
«И вправду беспорядок», – мысленно согласилась я с суждением леди Чиртон.
Зал кофейни уже опустел; погода нынче выдалась ненастная, и немногие отважились навестить «Старое гнездо» – и тем более задержаться тут до темноты. На кухне Георг спорил с Рене Миреем, исключительно от скуки; Мадлен наблюдала за ними. Приходящую прислугу я отпустила. Снаружи лило как из ведра, изредка громыхал гром, ветер завывал в щелях и трубах…
Словом, воцарилась подходящая атмосфера для того, чтобы вспомнить все на свете мрачные и таинственные истории, но я собиралась рассказать, конечно, только одну. И, дождавшись, пока Эллис сделает паузу в рассуждениях, произнесла: