Кофейня
Шрифт:
Она не вернулась ни ночью, ни утром, ни даже спустя неделю. Я, как и обещал, поливал каждый день наш цветочек и разговаривал с ним. Мне было с кем поговорить: она меня слушала внимательно и, казалось, даже отвечала мне, когда бутылка становилась пустой. Роза мне говорила, что ей очень тепло и хорошо в том саду. Что птицы прекрасно поют, и спелые яблоки такие вкусные, и что она хотела бы принести их мне, чтобы я попробовал их и перестал пить и убивать себя. Она говорила, что плачет, когда я теряю рассудок и разбиваю все вдребезги. А еще она говорила, что держит за руку маму, которая закрывает ей глаза, чтобы она ничего этого не видела. Я, кажется, сошел с ума, а если нет, то нужно бросить пить…
Бутылка за бутылкой, я не помнил, какое сегодня число, и цветочек наш я забыл полить. Что со мной? Где мой револьвер? Мне пора уходить… Меня там ждут. Я достал револьвер, меня качало с одной стороны в другую, я плохо стоял на ногах, но трезво вставлял патроны в барабан. Не успел приставить ствол к виску… Щелчок. Пустота…
Я умер? Где я, и что это за место? Старый кирпичный потолок и дикая вонь, что привела меня в сознание. Я лежал на твердой доске, которая покачивалась, как качели. Я упал с нее, и меня стошнило на холодный бетонный пол. Холод. Очень холодно… Ничего не соображая, я попытался встать. У меня это получилось с трудом. Я находился в темной камере, где вместо двери была решетка. Почему так темно? И как я здесь оказался?
Решетка заскрипела, и грубый мужской голос крикнул: «На выход!»
Выйдя из камеры, я ничего не понимал. Меня поставили к стенке, и, твердо приказав: «Руки за спину», надели наручники. Они впились в запястья с такой силы, что с каждой секундой я убеждался, что чувствую боль, а значит, еще живой. Но что здесь происходит?
Приведя меня к двери прямо по коридору, с меня сняли наручники, и я начал массировать запястья. Нереальное облегчение. Когда я зашел в эту дверь, яркий свет ослепил меня. Я пытался прикрыть глаза рукой и, немного привыкнув к свету, увидел перед собой коренастого мужчину в военной форме, что сидел за столом и смотрел на меня. Уже не было никаких сомнений, где я нахожусь, но другой вопрос: как я сюда попал?
– Присаживайтесь, – вежливо предложил мне он.
– Благодарю, но, как мне кажется, я еще успею насидеться.
– Хорошее у вас чувство юмора, – улыбнулся он.
Да какой тут к черту юмор? Это какое-то недоразумение. Еще вчера я находился у себя в квартире, а сегодня очнулся здесь. Это что чья-то шутка?
– Что случилось? Как и почему я оказался здесь? – без лишних церемоний спросил его я.
Он улыбнулся еще шире, и в его улыбке я не увидел ничего хорошего. Открыв ящик своего стола, он достал мой револьвер в прозрачном пакете и, глядя то на него, то на меня, продержал его в руках минуты две, чтобы я успел его рассмотреть.
– Это ваш револьвер? – спросил он меня. Хотя мне показалось, что это был вовсе не вопрос, нотки вопроса я как-то не расслышал.
Что мне ему ответить? Врать бессмысленно: на револьвере полно моих отпечатков. Хранение оружия без лицензии – это статья, и весьма солидная. В любом случае, влип я по полной.
– Да, он мой.
Положив его обратно в тумбочку, он достал какие-то бумаги и начал что-то писать. В эти минуты я все равно не мог понять, что случилось, кто дал наводку? Неужели это дело рук ее отца? Конечно, больше ведь некому. Вот сволочь!
– Как я понял… – начал я, но он меня перебил:
– Вы обвиняетесь в убийстве вашей жены. Вы подтвердили, что орудие убийства принадлежит вам. Ваши отпечатки, найденные на револьвере, совпадают с отпечатками на теле жертвы. Советую вам найти хорошего адвоката! – процедил он сквозь зубы.
Его слова током прошли по всему телу. Я не помню, что было дальше, и что он еще говорил, я подписывал какие-то бумаги, а после меня завели обратно в камеру. Надеюсь, я умер, потому что если я еще жив, то кому-то придется за это ответить. В моих жилах теперь текла не кровь, а ненависть, которая переполняла меня всего. Воспоминания о ней, горшочек с нашим цветочком, ее последние слова… Я весь дрожал, мои скулы сводило от злости, я разбивал кулаки о стену. Ничто не могло перекрыть эту волну боли, что затопила меня полностью. Я захлебывался в ней, не нуждаясь в воздухе… Только месть и ненависть. Только месть и один единственный вопрос: кто?
Дела мои были плохи, это я хорошо знал и без адвоката. Сгнить в тюрьме – не самый лучший способ умереть, получить пулю в лоб на свободе от ее отца – и того хуже. Уверен, он достанет меня из-за решетки и перегрызет глотку зубами за то, чего я не совершал. У меня не было выбора, а выхода – тем более. Но умирать мне уже не хотелось, я весь был поглощен местью и расплатой за кем-то содеянное. У меня появился стимул жить, но отобрали право на жизнь. Надеюсь, если я и умру, то пусть на пороге нашей квартире меня встретит она с нашей маленькой лялечкой. Эта единственная мысль освобождала меня от страха. От этих цепей и наручников. Что будет дальше, я не знал…
Той ночью я вспоминал, как нес ее на руках в день нашей первой встречи. Она смотрела на меня, а я смотрел прямо, чтобы не споткнуться. Вспоминал, как она переехала ко мне и сбрасывала пепел в мою любимую кружку, а после сорвала с меня полотенце… Я помню ее запах, ее голос и мои любимые пальцы, которые я постоянно целовал без причины… А разве нужна причина, чтобы поцеловать человека? Чтобы сказать, как нуждаешься в нем, и периодически напоминать об этом? Разве нужна причина, чтобы просто любить? Увы, сказать это ей я не успел…
Четвертую ночь я не спал и винил себя. Зачем я ее тогда отпустил? Если бы я знал… Я бы увез ее на самый край света, ближе к морю и золотому песку, ближе к солнцу и звездам. Это было нашей мечтой. Втроем, и домик у моря…
– На выход. Руки за спину!
Я вновь стоял у этой стены, и направлялись мы по тому же темному коридору, к той же двери.
Зайдя внутрь, я не поверил своим глазам. Ее отец сидел возле офицера и подписывал какие-то бумаги, что-то тихо говоря, чтобы я не мог расслышать. Ну, вот и пришел конец. Я начал про себя читать молитву, забывая строки и слова, но поддерживая ее ритм. Боялся ли я смерти? Только не в этой жизни.
– Присаживайтесь, – сказал мне офицер.
– Я постою, – спокойно ответил я.
– Садись, сынок… Садись.
Меня передернуло. Я не верил своим ушам: он назвал меня сыном, или мне это послышалось? Ничего не понимая, тем не менее, я присел.
– С вас сняты все обвинения. Вы свободны, можете получить свои вещи на посту у дежурного, – заявил офицер.
– Это что, шутка? – не сдержался я, не понимая, как такое возможно.
– Тебе сказали: свободен. Иди, переодевайся и жди меня на улице, – твердо сказал ее отец.